Летняя практика - Демина Карина (книги бесплатно без TXT) 📗
Девка-то Елисеева, в рубаху, Люцианой жертвованную, обряженная, подобралась.
— Куда смотришь? — зашипела Щучка и пальцы стиснула.
— Куда хочу, туда смотрю.
— На лярву эту?
— С чего это лярву? — Нет, девка-то хороша, где только сыскал братец дорогой посеред лесов глухих этакую-то зазнобушку? Светла волосом, томна взглядом, глядишь и не наглядишь… — Может, она приличная.
Щучка только фыркнула и руку свою высвободить попыталась. Ага, а Еська взял и позволил.
— Пусти…
— Не пущу. — Он к себе притянул и приобнял, как умел, одною рукой. Шепнул на ухо: — На поясе в кармане мешочек есть… в нем камушек махонький, плоский.
Благо сообразила, головушку на плече устроила, к мужу прильнула, будто век не видала и соскучилась. А все одно на Елисееву женушку поглядывает. И та только бровку подняла, мол, чего хочешь, не надобен мне твой супруг, ни даром, ни с подаром.
— Тише, детки, не бузите. — Ильюшка пальчиком погрозил, и Еська вдруг понял, что ног своих не чует. Нет, они-то, ноги, есть, иначе как бы он стоял, вот только совсем он их не чует. И коль шелохнется, то упадет.
— И ты не бузи… гостьюшка незваный. — Архип Полуэктович плечом дернул, крыло выпуская. Куцее, будто обскубанное. — Мы ж вроде говорим? Аль все ж воевать полезем?
— Поговорим, — согласился Ильюшка, — конечно, поговорим… куда вам воевать? Вы еще навоюетесь…
И аккурат на слова эти крыша таки и треснула, как была, на две половины. Сперва-то Еська и не сообразил, что деется. Вновь загудело. Захрустело, да так протяжно, будто дому руки крутили-выкручивали, полетела с потолка щепа и пыль, крошево мелкое. Архипу Полуэктовичу и доской приложило, да только он от этого удару отряхнулся и раскрыл купол щита, чтоб, значится, кому еще этакого подарку не досталось.
И верно, Еська вот, доской по лбу получивши, и душеньку отдать может… не говоря уже о девках.
— Ты как? — шепнул он.
Вместо ответу Щучка в пальцы камень вложила. Ишь ты, до чего сноровиста! Еська и не почуял, как кошеля взрезали.
— Так вот, говорит мне Марьяна ваша Ивановна, что, мол, есть у ней для меня тело подходящее… молодое, крепкое… не без дару… а главное, целое почти. Душенька поедена страстями да гордынюшкой, ну так я не брезгливый. И выбору особого, признаюсь, не имел. Не упокаиваться же ж? Тело-то мы по первости честно делили, а то ведь вокруг князюшки многие вились любопытствующие… то окурят, то кадилушком в нос сунут, то молиться заставляют… бестолочи. Молитва без веры — пустые слова.
— Зачем ей…
— Все не успокоишься… любопытство не одну кошку сгубило, Люцианушка. А зачем, мыслю, интересный вопрос… чтоб извести дурную кровь. — Он фыркнул. — Не то чтобы меня так уж радовала зависимость от сумасшедшей, но жизнь жестока, да…
— Не сходится. — Еська услышал свой голос со стороны. — У тебя было столько возможностей избавиться от нас… а ты…
— А я развлекался… вечная жизнь скучна. Ищешь, знаете ли, способы разнообразить. К примеру, дать жертве шанс… небольшой такой шанс… спешить мне, если понимаете, было некуда.
Некуда.
Его правда.
Игра, в которой он, Ильюшка, мог и играть, и наблюдать… пока ему было дозволено.
— Ты… — Еська сжал камушек, присланный то ли напоминанием о заключенной сделке, то ли просто пожеланием удачи, а может, и вовсе обманкой.
Выйдет?
Не выйдет?
Не подведет ли воровская удача?
— Ты… ходил к безносым за зельем… запомнили… у них свои глаза, своя метода… и тебя запомнили… и Лойко с матушкой, которой вздумалось прогуляться, хотя ж она затворницею жила… долго боярыня платки выбирала…
Камушек нагревался.
Медленно.
Слишком медленно, чтобы у Еськи хватило терпения и языка, потому как тварь, пред ним восставшая, была хитра да осторожна. Того и гляди сорвется…
— Я, я… успокойся… и недоволка вашего я сгубил… и Егорушку вон попользовал, только он, мыслею, не в обиде… и манок в колодце тоже я утопил. Что сделаешь, служба, она такая.
— Служба, да… — И Еська решился. Он кинул камушек в того, кто стоял в трех шагах, ухмыляясь во все зубы. Кинул и крикнул: — Лови!
А тот и поймал.
Не сам, тело подвело… у тела-то свои привычки.
Сперва-то ничего не случилось. Ильюшка поднес камушек к глазам, поморщился, а потом вдруг взял да рухнул, что дуб подрубленный.
— Бестолочь, — почти нежно произнес Архип Полуэктович. — Ну разве ж можно было рисковать так? А ты, Люци, не смотри… вяжи этого… духа. После разберемся, что да как.
Он подошел к телу.
Присел.
Вытащил камушек из онемевших пальцев Ильюшки, но единственно для того, чтобы в рот тому сунуть. Да сверху платком своим перевязать, благо длинен тот был.
— Так оно надежней, — пояснил Архип Полуэктович. — Божиня даст, не подавится.
Еська вздохнул и покачнулся.
Упал бы, когда б не цепкие руки жены, а та, прижавшись костями, прошипела на ухо:
— А на лярв всяких пялиться станешь, глаза выцарапаю.
Вот же…
ГЛАВА 35
О том, что не всегда все идет по плану
Азары были мертвы.
Кирей ощутил неладное, когда только подошел к лагерю. Тихо… куда подевалась стража? Неужто Кеншо-авар столь беспечен? Нет, никогда-то старый недруг беспечностью не страдал, а ныне вот…
Ладно, собак нету, чтобы голос подать, а кони-то куда подевались? Сгинули, как и стража? Нет, стража не сгинула. Лежит воин, руки раскинул, будто небо обнять желает, а из груди стрела торчит. Короткая. С бурым оперением. Самая она под степной лук.
А вот и другой, с глоткой перерезанной.
Третий…
Сотню привел с собой Кеншо-авар, да вся и полегла… сотник же у шатра отыскался, порубленный, да и в смерти сабли кривой из рук не выпустивший.
Скольких он с собой забрал? Четверых? Пятерых? А остальных кто? С кем бились они? Не с нечистью, иначе отчего не тронуты тела мертвые? Да и порубленная нечисть куда подевалась? С ворогом тайным? И вновь непохоже… друг с другом? Тела-то сотника окружают азарские.
Качнулся полог шелковый, ручку белоснежную пропуская.
— Заходи, гость незваный. — Голос нежен, голос сладок, и от него уже голову кружит. И Кирей ступает под сень шатра.
Пахнет тяжело. Палочками ароматными.
Свечами.
Воском и ладаном. Шафраном драгоценным, которое девица, на блюдо высыпав, забавляется, пальчиком по блюду водит, рисунок рисуя.
— Здравствуй, наследник, — молвила, усмехаясь, Любляна. — А я уж заждалась… думать стала, что, может, и не придешь…
— Пришел.
— Присядь тогда, в ногах правды нет, как люди говорят.
— А где есть?
— Не ведаю. — Она поднесла измазанные пальцы к лицу и понюхала.
А ведь нага.
Бесстыдна в своей наготе.
Хороша… пожалуй, и отцовский гарем не знал этакой красавицы.
— Нравлюсь? — Она ощутила его интерес и откинула волосы, изогнулась, выставляя такое гибкое сладкое тело. — Скажи, что хороша?
— Это ты их убила?
— Кого? А… ты про них. Нет. Разве ты видишь у меня оружие?
— Ты сама оружие. — Кирей отвел взгляд и головой тряхнул, избавляясь от наваждения. А Любляна засмеялась, и от смеха этого против воли в горле пересохло.
— Они все желали обладать мной. Я сказала, что выберу сильнейшего. И они умерли, пытаясь доказать, что достойны. Это так глупо… но ты, если хочешь…
Ладонь скользнула по белому бедру.
— Не хочу.
— Лжешь, — белый пальчик прочертил полукруг на груди, — я чувствую твое желание…
— И что?
— Ничего. — Полуопущенные веки, улыбка мягкая. — Что тебе мешает исполнить его? Я не буду против.
— Я буду. Я хозяин над своими желаниями.
— Другая на сердце? — Она двигалась медленно, тягуче, и движения эти завораживали. Кирей отвернулся. — И собираешься верность хранить? Не стоит…
Он не ответил.
— Она все одно не поверит… или не оценит… ты мужчина… ты можешь позволить себе много больше, чем позволено слабым женщинам… — Ее голос оплетал, и Кирей понял, что еще немного — и напрочь увязнет в словесных тенетах, в которые, следовало полагать, попался дорогой родич вместе с сотней. — Да и вспомни предков своих… разве они…
