Артания - Никитин Юрий Александрович (первая книга .TXT) 📗
Выехали из ворот шагом, Придон сразу же пустил коня вскачь. Он вздрагивал, глазами держал тонкую линию горизонта, душа летела впереди, дробный стук копыт уносило ветром. Он закричал, сам не понимая, то ли от восторга, то ли потому, что внутри что-то кричит, рвется наружу, раздирает изнутри, выламывается на простор…
Встречный свежий пьянящий ветер выдувал из одежды и кожи гнилостные запахи, остатки ароматов, душистых масел, благовоний, в легкие врывалась холодная чистота, пропитывала тело. И вместе с этой чистотой пришла холодная трезвая мысль, что потрясла всего до основания.
Далеко впереди показались всадники, за ними скрипела повозка, ярко украшенная, а следом еще две – попроще. Сблизились, Придон рассмотрел веселые лица всадников, веселые и счастливые лица людей в повозках. Долетели звуки музыки, песен, ликующие вопли, смех, снова нестройное пение.
К ним навстречу выехал весь красный как рак от выпитого и съеденного мужчина, седая голова, но черные усы, закричал ликующе:
– Еще гости!.. Какие вы молодцы!
– Мы молодцы, – согласился Аснерд. – У вас свадьба, что ли?
– А что же еще? – удивился черноусый. – Что может быть лучше, чем свадьба?
Аснерд подумал, кивнул:
– Ты прав. Это самый лучший праздник. И как жаль, что нельзя задержаться.
Черноусый явно огорчился, даже руками всплеснул и ударил об полы.
– Почему?
– Государево дело, – объяснил Аснерд значительно. – Видишь вон того мальчишку?.. Он добыл ножны меча бога Хорса, а сейчас едет за самим мечом. Откладывать низзя. А так мы были бы рады, поверь…
Придон со смешанным чувством смотрел на счастливую молодую пару. Оба в бедной, но чистой одежде, простая деревенская девушка и простой парень, по одежке – пастух. Оба в венках из луговых цветов. Они светло улыбались артанам, но еще чаще смотрели друг на друга влюбленными глазами.
Черноусый старик поклонился. Глаза его стрельнули в сторону Придона.
– Слава о тебе, герой, летит быстрее твоего коня!.. Благослови этих счастливых. Пусть их счастье утроится, пусть вспоминают, что на их свадебном пути встретился сам доблестный Придон.
Придон вскинул обе руки, сказал сильным, но каким-то застывшим голосом:
– Боги Артании, благословите этих счастливых… как благословляю я. И пусть у них все будет… Пусть у них будет все!.. И пусть будут счастливы…
Голос его задрожал, прервался. Аснерд быстро сказал сильным и очень веселым голосом:
– Счастья вам от всех нас!.. Жених и невеста – это то, что любят все боги. Живите счастливо!
Он тронул коня, Вяземайт и Конст уже повернули коней за Придоном, тот ускорял бег своего Луговика. Аснерд догнал, спросил, что случилось, Придон не ответил. Аснерд переспросил, Придон не ответил снова. Встревоженный Аснерд заглянул в лицо Придона.
По бледным как снег щекам безостановочно бежали крупные блестящие слезы. Массивный подбородок прыгал, невидящие глаза смотрели вдаль, но явно ничего не видели. Распухшие губы, ставшие беспомощно детскими, кривились в мучительной гримасе. Придон изо всех сил старался удержать их твердыми, как и подобает мужчине, тем более – герою, но губы тоже дрожали. Блестящие слезы огибали уголки, повисали по обе стороны подбородка, срывались, как весенние капли с крыши.
– Что случилось? – заорал Аснерд.
Придон неотрывно смотрел вперед, даже вскинул подбородок выше, гордо и надменно, но этот жест был лишь для того, чтобы не выронить новые слезы.
– Да что стряслось?
Губы Придона задрожали сильнее. По лицу пробежала судорога. Слезы хлынули ручьем, из могучей груди вырвался не рык, а жалобный детский плач. Аснерд поспешно подал коня ближе, со звоном ударились стременами. Придон повернулся в седле, Аснерд распахнул огромные лапы. Придон прижался к груди воеводы. Его трясло, как в лихорадке. Он всхлипывал, дергался от попыток удержать позорящий мужчину плач, но слезы бежали и бежали. Рыдания разрывали грудь, а плечи беспомощно прыгали.
Аснерд уже ничего не спрашивал, широкие ладони прижимали его, как ребенка. Толстые грубые пальцы неуклюже гладили по голове, ворошили волосы.
– Ну почему? – вырвалось из самого сердца Придона. – Почему?.. Им бог дал, а мне только показал!.. Их дорога ведет в общий дом, а меня дорога уводит от той, для которой… за которую…
Рыдания задушили несвязные слова, Аснерд снова похлопывал и гладил, успокаивал молча, ибо любые слова будут все не те. Нет таких слов, чтобы утешить… да и что за человек тот, который возьмется утешать в таком, это хуже, чем плюнуть в огонь, чем ударить в спину.
– Ты не понимаешь, – сказал Аснерд тихо. – Душа болит?..
– Горит!
– Значит, есть… У кого не болит, у того… Душа либо болит, либо ее нет…
– Но я не могу больше! – вскрикнул Придон. – У меня все горит… Горит мозг, горит сердце!.. Я не могу смотреть на солнце, оно стоит на месте!.. Птицы не взмахивают крыльями!.. У меня вечность между двумя ударами сердца, и вся вечность – горящие угли в сердце, в груди… Я не могу, Аснерд! Я умираю, Аснерд…
Аснерд смолчал, гладил и похлопывал по широкой спине, гладил плачущего ребенка, пока тот, обессиленный, не затих. Мокрые дорожки еще блестели на исхудавшем лице. У него едва хватило сил поднять руку. Дрожащие пальцы попытались стереть слезы, но промахнулись. Аснерд придержал коня, Придон поехал вперед, сгорбившийся под невыносимой тяжестью, с обвисшими плечами.
Вяземайт и Конст медленно ехали далеко позади. Вяземайт, уловив кивок Аснерда, послал коня в галоп. Конст отстал всего на полкорпуса.
– Что случилось? – спросил Вяземайт.
– Ты знаешь, – буркнул Аснерд. – Потому и топтался там трусливо подальше, так?
– У меня конь заупрямился, – ответил Вяземайт.
Аснерд хмыкнул, посмотрел на Конста. Тот сказал печально:
– А что делать, если стыдимся того, чему другие завидуют?..
Вяземайт сказал сердито:
– Я… не могу.
– А я?
– Ты можешь, – сказал Вяземайт твердо. – Ты грубый.
Аснерд ахнул от такого оскорбления:
– Я? Я грубый?
– И черствый, – буркнул Вяземайт. – Помнишь, когда конь мне наступил… ты еще хохотать начал! Боль адская, а ты хохочешь… Если бы я мог тогда подняться, я бы тебя убил!
– Видел бы ты тогда свою рожу, – сообщил Аснерд. – Ты сам бы кончился от смеха.
– Все равно ты бесчувственный, – возразил Вяземайт. – Я могу тебе сто случаев…
– Ну давай все сто!
Конст тихонько ехал в сторонке. Спор благополучно соскользнул с опасной темы, опасной для всех, Вяземайт обвиняет воеводу в бесчувственности, тот умело защищается, оба вспоминают мельчайшие подробности старых битв, где оба дрались простыми воинами, оба довольны, о Придоне можно забыть, или отодвинуть эту боль в сторону. Не из бесчувственности, а потому что сделать ничего нельзя, а просто обсуждать – слишком по-женски.
Потом он засмотрелся на небо, ответил невпопад раз-другой. Аснерд наконец заметил, куда посматривает Конст, тоже засмотрелся, а за ними начал задирать голову и Вяземайт. Наконец и Придон, обратив внимание, что от него отстали, едут сами по себе и то и дело поглядывают вверх, тоже метнул взгляд к небосводу.
Он поперхнулся, застыл, устрашенный и очарованный. Небосвод исчез, они едут под опрокинутым морем. Все небо, от края и до края, бушует в волнах, а те все в белоснежной пене, кое-где ее столько, что и волн не видно, только белая растрепанная ветром пена, холодная и злая.
Голова закружилась, он невольно ухватился за луку седла, что вообще-то позор для всякого, кто садится на коня. Но все смотрели наверх. Придону почудилось, что это море наверху движется, катит волны, а все здесь на земле застыли, замерли на месте, только конь зачем-то покачивается, а мир движется только там, наверху…
Он ощутил дурноту, словно укачало волнами. Низкое море катит над вершинами старых коричневых гор, сложенных не столько из камня, сколько из рыжей глины, а если из камня, то настолько старого, что уже превращается в глину, как сильные и шлемоблещущие воины к старости превращаются в дряхлые трухлявые пни.
