Ориэлла - Фьюри Мэгги (читать хорошую книгу TXT) 📗
Вспомнив рассказы Форрала, Ориэлла заключила, что эти статные смуглые темноволосые люди — наверняка казалинцы. В таком случае применение магии будет означать немедленную смерть. Она уже успела заметить лучников, стоящих на балконе, опоясывающем зал, и решила сначала подождать и посмотреть, не сможет ли она придумать чего-нибудь другого. Пока схватившие ее крестьяне дожидались своей очереди, Ориэлла слушала, как Арбитры решали другие дела. Наказания были очень жестокими. Отсечение руки за воровство, кастрация за прелюбодеяние. Боги, что же полагается за убийство? Похолодев от страха, Ориэлла приготовилась дорого продать свою жизнь. Конечно, не здесь, под носом у этих лучников. Но если они решат казнить ее, то обязательно выведут наружу…
Наступила очередь Ориэллы. Крестьяне выволокли ее вперед и, по-прежнему связанную, поставили на колени перед бесстрастными Арбитрами. Старейшина деревни, с рябым изможденным лицом, поведал ее историю. Когда он закончил свой рассказ, Арбитры повернулись к волшебнице, и она почувствовала, как холодные взгляды пронизывают ее насквозь, изучая ее необычную внешность. Потом человек, сидевший посередине, заговорил:
— Имеешь ли ты что-нибудь сказать в свою защиту? Ориэлла лихорадочно пыталась придумать какую-то правдоподобную историю, которая могла бы спасти ей жизнь. Раз они так ревностно относятся к нравственности, можно попробовать версию об изнасиловании. Запинаясь, она объяснила, что путешествовала с мужем и его сестрой (на случай, если Анвар и Сара все-таки в городе), но бурей их отнесло к югу, и он; потерпели кораблекрушение. Она потеряла своих спутников и двинулась вверх по реке, чтобы разыскать их. Потом уснула под деревом и проснувшись, обнаружила, что окружена шайкой оборванцев (тут она, по крайней мере, не покривила душой). Со сна она решила, что над ней собираются надругаться, и защищалась изо всех сил, готовая скорее умереть, чем отдаться кому-нибудь, кроме своего мужа.
Арбитры негромко посовещались, а потом сидевший в центре, который, очевидно, должен был говорить за всех, вновь повернулся к Ориэлле.
— Эта история не объясняет, почему ты так опытна в сражениях.
Ориэлла старалась сохранять спокойствие, жалея, что не видит его лица.
— У меня на родине женщины часто становятся воинами.
— Понимаю, — он хищно подался вперед, и Ориэлла заметила, как сузились его глаза под маской. — А чем ты объяснишь то, что говоришь на нашем языке? Только одержимые демонами колдуны севера могут это делать. Будешь ли ты отрицать, что ты принадлежишь к их числу?
По толпе пробежал тихий ропот изумления, а те, что стояли ближе к волшебнице, попятились с выпученными от страха глазами. У девушки сердце ушло в пятки. Она выдала себя. Ориэлла глубоко вздохнула, и решила пойти ва-банк.
— Да, я была одной из них, но вместе с мужем бежала от их тирании. — «Интересно, что он на это скажет?»
— Твой муж тоже колдун?
— Нет. Он смертный, и наш союз был под запретом. Вот почему я бежала, навсегда отрекшись от колдовства. Я не хотела вторгаться в ваши земли и не собираюсь причинять зло вашему народу. Я глубоко сожалею, что так вышло. Все, чего я хочу, это найти мужа и покинуть эти места. Я одинока, испугана и унижена. Во имя милосердия, отпустите меня.
Арбитр выпрямился.
— Милосердия? В этом городе нет сострадания к преступникам. Ты отняла жизнь. Это запрещено! Ты чужестранка, вторгшаяся в наши земли. Это запрещено! Ты колдунья. Это запрещено! Какое право ты имеешь на милосердие?
Ориэлла опустила глаза.
— Никакого, и все же я прошу о нем. Это.., быть может, это все, что у меня осталось.
Арбитры снова посовещались. Человек в середине, по всей очевидности, обладал самой большой властью и, кажется, спорил с двумя другими. Наконец он повернулся к ней.
— Я думаю, ты говоришь правду. Я знаю, ты могла бы направить свои злые силы на тех, кто схватил тебя, и сбежать. Ты этого не сделала и, значит, не хотела ничего дурного, но твой муж не добрался до города. Будь он здесь, его, согласно закону, привели бы к нам.
Эти слова стали для Ориэллы настоящим ударом, и ей даже не пришлось изображать горе и отчаяние. Все было напрасно.
Анвар и Сара погибли! Это ее вина. Но туг Арбитр заговорил снова, и голос его был менее резок.
— По закону, за свои преступления ты должна умереть, но, боюсь. Жнец Душ строго спросит с нас за то, что мы обрекли на смерть женщину в твоем положении. И все же мы не можем отпустить тебя. Так что мы предоставляем тебе выбор. Вместо казни ты можешь выйти на арену, где преступники вроде тебя сражаются для развлечения короля Кизу н его подданных. Говорят, ты хорошо владеешь мечом, и если ты будешь успешно сражаться, то сможешь завоевать свободу — или, если хочешь и дальше искать своего мужа, тебе представится возможность последовать за ним в Чертоги Жнеца. Принимаешь ли ты это решение?
Ориэлла прекрасно понимала, что этот вопрос — чистая формальность, но, по крайней мере, теперь у нее появилась хоть крохотная надежда.
— Принимаю — и благодарю вас за вашу милость, — сказала она.
— И еще кое-что… — Арбитр подозвал судебного чиновника и что-то тихо сказал ему. Тот вышел из комнаты и вскоре вернулся с серой металлической шкатулкой, искусно украшенной странными переплетающимися символами.
Арбитр сдул со шкатулки пыль и, подняв крышку, достал что-то, чего Ориэлла не смогла разглядеть. Он приказал стражникам развязать ее, осторожно приблизился и с удивительной ловкостью защелкнул что-то на ее запястьях. Едва захлопнулась вторая застежка, Ориэлла покачнулась и упала. Собственный вопль эхом зазвенел у нее в ушах. Девушку охватило тяжелое бессилие, будто ее лишили души. Она почувствовала, как Арбитр поднял ее, уложил на скамью у стены и поднес к губам чашу с вином. Ориэлла с благодарностью отхлебнула из чаши. Руки не слушались ее, голова раскачивалась из стороны в сторону. Но самое худшее было то, что в душе ее образовалась черная, зияющая пустота, словно явившаяся из небытия.
— Что ты со мной сделал? — прошептала она. Казалось, Арбитр и сам потрясен.
— Я надел на тебя браслеты Затбара — Проклятия Чародеев — давным-давно похищенные у рода Драконов. Секрет их изготовления затерялся в туманах времени. Я и не представлял себе, что они так жестоко подействуют на тебя, но это необходимо, если ты хочешь выжить в наших землях. Заклятые камни, вделанные в браслеты, лишают тебя колдовской силы, втягивая ее в себя. Это гарантия против любой попытки с твоей стороны использовать против нас злые чары.
Ориэлла вспыхнула от гнева. Эти люди, что так ненавидят колдовство, по сути дела, использовали темную магию, чтобы связать ее силу. «О боги, — подумала она. — Как же мне из всего этого выбраться?»
Для заключенных воины арены жили весьма неплохо. В камере Ориэллы были зарешеченное окно и крепкая дверь, но гладкие белые стены и коричневый пол сияли чистотой, имелись стол, стул, сундук и узкая койка. В стены были вделаны крючья для одежды, а веселенький пестрый коврик на полу приятно оживлял унылый каземат.
Ориэлла почти не помнила, как попала сюда. Словно в тумане, она почувствовала, как кто-то уложил ее и разрезал веревки и, совершенно обессиленная, провалилась в тяжелый сон.
Когда она проснулась, уже наступили сумерки. Под потолком горела лампа, заключенная в железную решетку. «Очевидно, для того, — насмешливо подумала Ориэлла, — чтобы заключенные сами себя не подпалили». Боль и слабость прошли, но пугающая темная пустота, вызванная отсутствием волшебной силы, не отступала. Ориэлла едва не поддалась страху, грозившему сломить ее. «Не будь дурой, — прикрикнула она на себя, — иначе ты никогда отсюда не выберешься». Но, боги, эта ужасная холодная пустота… «Привыкни к ней, — твердо приказала она. — И быстро!»
Ориэлла села, окинула взглядом комнату и заметила на столе щедрый ужин. Ох, до чего аппетитно он выглядит! Кажется, она не ела уже целую вечность. Еда остыла, но это пустяки. Ей принесли что-то вроде пряной каши, приготовленной из бобов, — жареный окорок — как выяснилось, бараний, — и странный плоский хлеб. Рядом стояла чаша с фруктами, лежал белый сыр, такой острый, что слезы выступали на глазах. Темно-красное вино оказалось бодрящим и крепким. Ориэлла наелась до отвала, возмещая долгие дни поста. Потом она вернулась на койку, прихватив и кубок, прислонилась к стене, поджала под себя ноги и уставилась на пляшущий огонек лампы. Боги, а вино действительно крепкое! Или это просто оттого, что она очень сильно устала?
