Сны в Улье (СИ) - Потоцкая Мария (мир книг TXT) 📗

Там проходило отпевание. Люди в трауре все заходили и заходили туда. Цветы не несли, не сезон, но несли свечи. Только одна женщина несла в руках сухие цветы, кажется, розы, хотя с точностью я сказать не мог. Мертвые, даже цветы не так хорошо различимы. Там должно быть была толпа, как на концерте. Я и тогда туда не пошел, и сейчас не собирался. Точно также стоял и смотрел издалека, надеясь, что меня никто не узнает.

Двери закрылись. В храме заиграла органная музыка. На секунду мне показалось это странным. Не думал, что по этому случаю она должна там быть. Играли очень хорошо. Я бы даже взял автограф у органиста, будь мы в другой ситуации. То есть, если бы мы встретились на том свете. Сейчас мы были на том свете точнее, а как же тогда говорить про жизнь? На первоначальном свете, вот так звучит неплохо.

Вот бы на том-этом свете найти Яну. Хотя если все же это подобие ада, я ее не найду. Скорее всего, это чудовищное место. Точно жуткое! Наверняка, сначала будут воспоминания, а потом пытки! Хотя воспоминания - это тоже своеобразные пытки.

И я подумал, если я в самом ужасном месте на свете, и если я умер в бою, где Юдит говорила, что Падальщики призовут из Улья богов, то я ведь, наверное, в Улье. То есть, когда она мне рассказывала про него, говорила, что это самое жуткое место. Точнее, она говорила, что Улей - это апофеоз ужаса. Я не просил про него рассказывать, мне даже было скучно, но Юдит все время приходила и говорила, и говорила, и говорила. Я тогда подумал, наверное, у нее совсем нет друзей и мужчин, раз она постоянно приходит ко мне рассказывать какую-то страшную сказку, которая может и могла бы быть увлекательной, но не в ее интерпретации. Только вот я не очень ее слушал. Но я понял, что смысл был примерно такой. Наш мир появился из Улья, а всем известно, что процесс рождения довольно ужасный. Мерзкий и болезненный. Поэтому и Улей, он вообще как матка. То есть, Юдит не говорила ни слова про матку или роды, но я вот понял все именно так.

Вообще она говорила, что Улей будет сводить нас с ума, обнажать все наши самые страшные страхи. Еще повезет тому, что столкнется с Вопящим Роем, потому, что там Боги материальные, их действия продуктивные,  поэтому с ними можно что-то сделать и даже выбраться. А вот тому, кто попал в Безмолвную Бездну, повезло еще меньше. То есть, вообще безнадега. Запомнил названия локаций, и даже написал по ним песню. В Вопящем Рое водились Боги, в Безмолвной Бездне не было ничего. И над всем этим властвовал какой-то Король. Юдит ни в чем не была уверена, потому что у нее было мало источников, но она очень умная, поэтому скорее всего она говорила правду. Но видимо она до конца не доверяла себе сама, раз связалась с Анойей.

Оставалось только вспомнить, как же отсюда выбраться. И найти Яну.

Я услышал брейкбит. Ритмичную клубную музыку, наподобии моей. Да я же слышал дабстеп. Орган не прекращал играть, но на фоне теперь я слышал басы. Время сплеталось воедино в этом храме. Я не знал, куда идти, но пока единственное, что я мог сделать, это войти внутрь. Я прокручивал по пути свои разговоры с Юдит, попутно вслушиваясь в музыку. Отвлекающий маневр, чтобы сбить меня с мысли. Умно, Вопящий Рой, но сегодня я буду героем. Как Одиссей! Нет, лучше, как герой из американских комиксов.

Юдит точно говорила что-то про сотворение двери, про антропоморфного бога, про управление происходящим.

Я открыл двери костела. В нос ударил запах ладана, органная музыка усилилась, почти заглушив бит. Я стоял в дверях, как будто зашел не в церковь, а в салун, освещенный светом и с твердым лицом. У меня серьезные намерения найти Яну и бороться с Вопящим Роем, если понадобится. «Главное, не давай им запудрить тебе мозги», говорила Юдит. Вообще фраза была куда сложнее, но опять-таки смысл был такой же. Я тогда еще подумал, а вдруг у Юдит началась паранойя?

Внутри стоял огромный орган, такого в этом костеле не должно было быть. Интеграция из другого времени, на похожем я играл в девятнадцатом веке. Как сейчас помню, 4 мануала, свыше пятнадцати тысяч труб. Украшен золотом, статуи ангелов охраняли его по краям, ветки с пышными листьями и гроздями винограда струились по корпусу и вдоль слепых труб. За ним кто-то сидел, но снизу я не мог рассмотреть органиста.

Двери за мной закрылись, деревянно и громко стукнувшись вдруг от друга, и фокус моего зрения переключился с органа. Я подумал, сколько людей обернется на звук, чтобы недовольно посмотреть на меня. Но этого никто не сделал. Возможно, я был незаметен для них, как наблюдатель, а не участник представления. Все были одеты в траур, и для моего века некоторые выглядели чересчур современно. Они сидели с прямыми спинами и смотрели на орган. Жуть. Я решил, что нужно тоже идти к нему.

Я пошел между рядов, оставляя следы от снега за собой. Сначала никто на меня не оборачивался. Я шел дальше к первым рядам, и одна женщина резко повернула ко мне голову, оставаясь сидеть прямо, как струна. Мне показалось, что ее голова даже слишком вывернута вбок. Взгляд у нее был очень жесткий и болезненный, если обобщать, скорбный. Она смотрела только на меня, и я сразу понял, что это одна из матерей. Я шел дальше, и на меня повернулась другая женщина, другая по внешности, но совершенно с таким же выражением лица. Потом еще и еще. В конце, когда я уже почти дошел до кафедры, я посчитал их. Двенадцать скорбящих матерей смотрели на меня.

Я ничего не мог поделать. Правда, тогда не мог. То есть я мог бы предотвратить некоторые смерти, и я бы сделал это обязательно, если бы в тот момент знал, как.

Я стал подниматься по ступеням к органу. Теперь взгляды собравшихся в зале были устремлены будто на меня. Но только двенадцать матерей смотрели четко на меня, остальные, хоть и смотрели в мою сторону, меня не видели. Как будто только я призрак, а не мы все. В конце концов, они все должны были умереть от старости. Банкетка оказалась пуста. Никто не дотрагивался до клавиш, никто не нажимал педали. Все это делалось само по себе. Возможно,  это делал какой-то настолько древний призрак, что я не мог его видеть, а может, Вопящему Рою не нужно принимать телесную форму. Тогда почему они не вопят? Раз так называются, должны же. Музыка звучала складно и ритмично, как и органная, так и электронная.

Я все смотрел, как клавиши прогибаются сами по себе. Звучала литургия. Я понял, что сочинил ее сам много-много лет назад. И дабстеп тоже был моего авторства. Как будто у меня бред величия. Раньше я был композитором, теперь я был диджеем. Мне стало обидно, что кто-то в моих искаженных воспоминаниях играет мою музыку. Остро захотелось самому сесть за инструмент. Такая необходимость, ломка, как от зависимостей, которыми я страдаю в неимоверных количествах. Я не мог понять, правильно ли это, но я сел за орган. Если я поиграю на нем совсем чуть-чуть, ничего не произойдет. Когда я сел, музыка перестала звучать. Я слышал, как люди в молельном зале издали недовольный вздох от наступившей тишины. Я нажал клавишу, но она поддалась мне не сразу, будто бы вся заиндевела от старости. Когда я преодолел сопротивление, орган издал звенящий афоничный звук. Я нажал другую клавишу, она не меньше резала слух. От этого звука было жутко.

- Таддеуш, хватит фигней страдать! Играй уже!

Это был голос Магдалены! Она ведь тоже умерла, и видимо мы вместе с ней в Улье. Я хотел встать, но будто что-то меня удерживало. То есть, будто бы я был приклеен или что-то типа того. Я мог шевелить ногами и руками, мог даже поерзать на месте, но подняться не мог. Тупая, совершенно идиотская идея была поддаться своему желанию и сесть за орган.

- Магдалена! Я здесь! Помоги мне!

Она не отозвалась. Я прокричал ее имя еще несколько раз. Конечно, ее тут не было. Если бы она оказалась в Улье, увидь она меня, вряд ли бы она попросила играть на органе. Наверное, она бы сказала, что рада видеть хоть кого-то знакомого, или спросила, что нам делать. А вдруг она просто уже успела сойти с ума? Она же умерла раньше меня с Яной. Тем более, кто знает, как в Улье течет время. Юдит знает, но я забыл, что она говорила на этот счет. Нет, все же Магдалена просто моя галлюцинация, как и Хенрик, костел и даже орган, за которым я сижу. Если не верить, то галлюцинация непременно рассеется. Я сижу в пустоте и слушаю пустоту, ничего вокруг меня нет. Абсолютно ничего. Глубокий вдох, медленный выдох. Я снова попытался встать, но ничего не вышло.