Полуденные врата - Роэн Майкл Скотт (серии книг читать бесплатно .txt) 📗

– Не заболел ли он? – с беспокойством спросила Джеки, оглянувшись на Шимпа.

– Я бы сказал, что он… просто стар. Но видела бы ты его в том поезде! Интересно, почему он так изменился?

Джеки поежилась.

– Он подчиняется чему-то неизвестному, живет по каким-то своим законам. А что это он говорил… насчет сегодняшнего дня, что потом не сможет помочь нам? – Она повернулась к молодому человеку, которого начальник порта прислал помочь нам с вещами: – Ma'af! [156] Сегодня какой-то особый день? А завтра?

– А вы не знаете? – ухмыльнулся тот. – Завтра начинается большой фестиваль, называется «Галунган». Весь остров будет праздновать. – Он перехватил ручку чемодана, чтобы выставить большой палец – вежливый жест, которым на Бали указывают на что-то. – Вон, эти уже празднуют. Не повезло нам.

На набережную под аккомпанемент невероятного грохота с раннего утреннего парома высыпала компания молодых ребят лет до двадцати или двадцати с небольшим. Четверо или пятеро из них тащили на плечах огромные металлические магнитофоны, они были включены на полную мощность, и каждый играл свое, так что уши болели от гремевшей какофонии. Их дешевые шорты для серфинга и мятые выцветшие рубашки были испещрены неумело скопированными английскими надписями вроде «Hip!», «Crazy!», «Spunky!» [157], а были и хвастливые: «Bali Breaks!». [158] На поношенных шапках красовались бейсбольные термины или названия балийских отелей. У некоторых в руках были видавшие виды доски для серфинга, на которых сквозь слой краски ещё можно было прочитать слова «Hyatt» и «Sanur». [159] Многие в этой компании выглядели вполне обыкновенно – просто как расшумевшиеся подростки с широкими глупыми улыбками и с жестянками пива в руках. Но у одного или двоих был взгляд, который нельзя не заметить, он во всем мире одинаков: такой взгляд я видел у нищих в Беркли, у польских скинхедов, у головорезов-расистов из «Памяти» в Москве, у футбольных хулиганов в Глазго и у одного подлеца на Таймс-сквер, который изрезал девушке ножом лицо. Они несли свои доски, как бульдозерные ножи, заставляя прохожих сторониться. А в общем они выглядели как дешевая, жалкая пародия на все самое дурное, что встречается на Западе, – ходячие жертвы натиска иной культуры. Проходя мимо нас, они разразились наглыми криками, и я уловил едкий запах их сигарет. Наш сопровождающий смотрел прямо перед собой.

– Что они кричали? – спросил я.

Но он сделал вид, будто не слышит.

– Издевались над ним за то, что он несет европейские чемоданы, – тихо объяснила мне Джеки.

– Lupakan saja! [160]– сказал он негромко. – Не обращайте внимания. Они плохие, бесполезные.

– Если так, я мог бы… – проговорил я на хромающем малайском.

Но перевести разговор на другую тему было трудно, а уж если состязаться в вежливости, то тут балийцу нет равных.

– Я не обижаюсь! Я несу чемоданы, и это честь для меня. Они все живут за счет иностранцев. Начнут работать, вот тогда могут смеяться надо мной!

В гостинице я придержал для него дверь, а когда мы зарегистрировались, мы заставили его задержаться и выпить с нами кофе, после чего на душе у нас полегчало.

– Негодяи! – с горечью проговорила Джеки, когда он ушел.

– Знаешь, а ведь тот священник, тот pedanda, он предостерегал меня насчет серферов.

– Ну не всё же они такие.

– Нет, конечно. Некоторые из них выглядят вполне прилично, но я начинаю понимать, что имел в виду Бхарадах. Когда-то Бали было идиллическим местом. Но если все будет развиваться таким образом… Взять хотя бы эту гостиницу. Я жил в гостинице этой же сети на Сейшелах, она была точно такой же. Если бы не эти маски с выпученными глазами, которыми завешаны стены, ни за что бы не догадаться, что ты на Бали.

– Верно, Стив. Но хорошо это или плохо, главное, что мы здесь. Что бы ни говорили тот священник и та особа, кем бы она ни была. Ты посрамил их обоих.

– Не я, а мы. Ты, Те Киоре, Батанг Сен, Джип и Молл – многие. И ещё нам сопутствовала удача.

– Но всех вместе объединил ты, – решительно заявила Джеки и выпрямилась. – Мало кто мог бы сделать то, что сделал ты. И теперь заслужил отдых. А то у тебя вид как у умирающего.

– Здесь ещё жарче, чем на Яве. Я пока не акклиматизировался.

– Подожди, что ещё будет к полудню, от тебя останется просто лоснящееся пятно. Пойди прими душ, пока ты ещё в состоянии.

К счастью, чиновник Министерства внутренних дел полагал, что у него исключительно высокий статус, так что он не появлялся почти до шести часов. К тому времени мы прекрасно отдохнули в номере с кондиционером, да и на воздухе из-за свежего морского бриза стало легче дышать, пока, подняв тучу пыли, к гостинице не подкатил сам чиновник со свитой и военным эскортом. Энергично шагая, чиновник вышел на затененную веранду, где мы сидели, – коренастый господин плотного сложения, в безупречном костюме-сафари.

– Мистер Фишер? Доктор Юсуф Пасарибу. И мисс Квен-Свенсен? Здравствуйте.

Ну вот, ещё один яванец с мусульманским именем. Он сделал легкое ударение на слове «доктор» – доктор экономики – и, как потом оказалось, бегло говорил по-английски. Даже слишком бегло: болтал он, не закрывая рта. Боже, как он болтал! От него действительно исходила такая деловая энергия, что мне сразу захотелось засунуть его в мешок, – я хорошо знал людей такого типа. Он залпом проглотил спиртное, которое мы ему предложили, – высокий стакан; возможно, этим он хотел доказать, что у него нет мусульманских предрассудков, – и, отдавая громкие команды персоналу гостиницы и сопровождавшим его лицам, уже через пять минут вывел нас из отеля. Солдаты высыпали из грузовика, чтобы отдать нам честь. Пасарибу провел нас к своему автомобилю, что-то пролаял шоферу, и мы отправились в порт.

За несколько минут мы выполнили все остававшиеся формальности, контейнер подняли на грузовую платформу, которую Пасарибу пригнал с собой, она была выкрашена в такой же серовато-коричневый армейский цвет, как и грузовик с брезентовым верхом, в котором ехали солдаты. У него машина была совсем другая – сверкающий большой двухцветный внедорожник с жалюзи на всех окнах и с кондиционером. Пасарибу слегка побледнел, когда мы представили ему Шимпа, который после своего длительного бдения имел измученный вид и был покрыт пылью. Его довольно демонстративно посадили на откидное сиденье в багажном отсеке. Видно, Пасарибу решил, что Шимп являлся каким-то допотопным переводчиком, которого мы привезли с собой и который в присутствии чиновника был не нужен. Он и не подумал спросить, владеем ли мы языком, а просто повернулся к нам с переднего сиденья и принялся болтать и болтал как заведенный. Иногда он только что-то рявкал шоферу или умолкал, чтобы выслушать наш ответ. Впрочем, он нас не слушал; бесконечные объяснения так и сыпались у него с языка и тонули в потоках его энтузиазма. По-видимому, нашей реакции он не замечал, считая, как и многие на Востоке, что лица европейцев, даже такие, как у полукровки Джеки, совершенно непроницаемы и прочесть по ним ничего нельзя. Возможно, это было не так уж и плохо.

Нам открывался остров, а чиновник все рассказывал о нем, как будто мы были просто ничего не знающие, приехавшие в отпуск пожарные. Городские здания, выцветшие на солнце, уютно-ветхие, с облупившейся краской, с яркими вывесками на магазинах, уступили место зелени – плоским рисовым чекам [161], поблескивавшим под заходящим солнцем; вереница наших машин проезжала мимо них по дамбе, вдоль которой рос невысокий кустарник. В полях, словно россыпь драгоценных камней, пестрели цветы, покачиваясь от поднятого нами ветра: ноготки, гибискус, бугенвиллея и жасмин – красный, белый и розовый, темно-синяя клетория, были и цветы, имеющие только местные названия – kapaka и тапоп лавандового цвета и оранжевый dadak. Склоны холмов были изрезаны изящными террасами, их волнистые края и яркая, казавшаяся искусственной зелень делали весь пейзаж похожим на контурный эскиз какого-то гигантского стада. А между полями в узких, выложенных камнями каналах плескалась мутная, коричневая, как кофе, вода, которую здесь пили. Вдоль нашего маршрута то тут, то там белели маленькие деревеньки.