Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Девушка почти бежала по коридору, когда…
Он вышел ей навстречу. Один. И тоже, как видно, спешил, потому что Нэд не любил ждать.
Гулко стучали каблуки сапог по каменному полу. В этом переходе всегда было мрачно. Тишина и холод крепости тут казались почти осязаемыми. Лишь подумаешь, сколько камня над тобою, вмиг не по себе становится.
Колдун торопился в мыльню. Спать хотелось… Но дернул же Встрешник Клесха возвратиться нынче утром – ни раньше, ни позже. Теперь сиди на совете, слушай кудахтанье и всеми силами сдерживайся, проглатывая зевоту.
Тускло горел чадящий факел. И в этом неверном мерцании навстречу Донатосу торопливо шагал молодой обережник. Не шибко высокий, не сильно дюжий, рожу впотьмах особо не разглядишь, да не больно и надо. Видать, кто-то из заезжих, остальные все примелькались уже.
Они бы так и разошлись в узком переходе, слегка посторонившись, чтобы не задеть друг друга плечами. Донатос бы и в лицо не заглянул. Но парень остановился, преграждая наузнику путь.
Крефф вскинулся, дивясь такой наглости, и в полумраке разглядел-таки ратника.
Лесана спокойно смотрела в лицо своему давнему обидчику.
Сколько раз она представляла, как произойдет их встреча. Как мечтала голыми руками вырвать у колдуна сердце, отомстить, отплатить! За поруганную юность, за болящую и по сей день рану в душе, за страшные ночи, когда она просыпалась в слезах. Как ей хотелось поквитаться с ним! Много чего все эти годы мерещилось, много о чем думалось, а теперь вот встретились, а в душе ни страха, ни ярости.
Она-то думала, он замрет. Не испугается, нет – чего ему ее бояться? – но хоть опешит. Вспомнит, что учинил над ней и, может, растеряется, смешается. Но он скользнул по ее лицу равнодушным взглядом и собирался уже пройти мимо…
В этот миг девушка поняла страшное: он забыл. За три долгих года просто забыл и о ней, и о том, что с ней сотворил. Ее непреходящий ужас и пытка для него оказались не стоящей памяти мелочью. Пока выученица обмирала от ужаса, тряслась, боялась, каждую ночь видела кошмары и захлебывалась от стыда и бессилия, он вообще не думал о случившемся. Ни единого дня. Сделал и вычеркнул из памяти. Отвел душу, выплеснул злобу да с той поры более не вспоминал. Зачем?
– Не узнаёшь? – негромко спросила Лесана.
Конечно, узнал. Теперь узнал.
– Мне к ногам пасть? – поинтересовался Донатос.
– Можешь, – кивнула она.
– Дерзости, как я погляжу, в тебе не убавилось. Если и дерешься так же, как языком метешь, Нэд будет доволен.
И он хотел ее оттолкнуть, чтобы идти дальше, но выученица удержала креффа за плечо. Тонкие пальцы сомкнулись с такой силой, что показалось – могут раздробить ключицу, как стальные клещи. Синие глаза прожгли колдуна.
Донатос смотрел спокойно, без испуга, без насмешки. Ждал, что последует. Девушка не двигалась. Наузник молчал, глядя ей в глаза.
– Как долго мы будем стоять? – спросил он. – Пока я не умру от старости?
Лесана усмехнулась:
– Я не собираюсь тебя убивать. Ты ведь смерти не боишься.
Обережник дернул плечом, стряхивая с себя руку послушницы, и вздохнул:
– Да ты никак мстить мне собралась.
Она покачала головой.
– Нет. Но я знаю, как сделать тебе больно.
Мужчина присвистнул.
– Ишь ты! Она знает… А я знаю, как сделать больно тебе. Опять померяемся?
И он повел бровью.
Странно, но больше от этого незатейливого движения, чем от слов Донатоса, ярость всколыхнулась в груди девушки. Он не сожалел. Считал себя правым. И в поступке своем не видел ничего постыдного.
Когда выученица поняла, что ее обида и боль для него всего лишь бабская блажь и злопамятность, судьба колдуна была решена.
Наставник не разрешал разбрасываться Даром. Говорил, он у Лесаны излишне силен, а оттого, как всякое грозное оружие, не должен выниматься из ножен попусту. Но сейчас девушка не стала сдерживаться. Сила вскипела в ней, ринулась прочь.
Узкая ладонь уперлась в грудь колдуну. Под пальцами сверкнула ослепительно-белая вспышка, просачиваясь сквозь серую ткань одежды. Глаза колдуна распахнулись. Казалось, из зрачков вот-вот польется то же неистовое сияние, которое только что ворвалось в тело.
Донатос более не чувствовал прикосновения девушки. Не чувствовал усталости. Не чувствовал ничего. Потому что тело перестало подчиняться и слушаться. Остался лишь разум человека, заключенного в камень. Ни вздохнуть, ни моргнуть, ни разжать губ…
Впервые за много лет колдун не понял, что произошло.
Стоявшая напротив девка чуть отстранилась и спросила:
– Не знаешь, что с тобой?
Сил ответить не было. Он смотрел на нее ненавидящим взглядом, пытался двинуться с места, хоть на вершок поднять руку. Казалось, смоги только, и тело оживет. Увы. Как невозможно пошевелить рукой, которой нет, или переступить ногами, которые отсечены, так и ему было невозможно двинуться или вздохнуть. Рассудок рвался в оковах не подчиняющейся плоти, но Дар словно иссяк. Обережник взывал к Силе, яростью и гневом будил ее в себе, но… Ничего.
И непонятное, бередящее чувство вползло в душу. Скользнуло змеей, сплелось в тугой скользкий ком в животе, шевельнулось, рассыпая по телу холод. Ужас. Слепой ужас, вызванный тем, что проклятая девка каким-то образом лишила лучшего наузника Цитадели самого главного – его сути. Дара.
Глядя на зарождающуюся панику в глазах колдуна, Лесана усмехнулась.
– Видишь, я умею пугать лучше, чем ты. Вон как боишься! Я тебе жилу, по которой сила течет, затворила.
Девушка смотрела в застывшее лицо обидчика.
– А сейчас, – сжатым кулаком она ударила в середину грудины, – я ее отворю.
Яркая вспышка вырвалась из тела и скользнула по ладони послушницы, исчезая.
Донатос согнулся. Жадно втягивая воздух, захлебываясь от удушья, дрожи, жара и холода, разом хлынувших по всему телу. Крефф чувствовал себя пересохшей рекой, русло которой вдруг наполнили потоки воды, рвущейся свирепо и яростно, сметающей все на своем пути.
Проклятое тело вновь ожило, и Дар вернулся. Хотелось схватить девку, свернуть ей шею, по капле выдавливая жизнь. Но руки не слушались. Губы немели. Обережник привалился к стене, прерывисто, хрипло дыша и думая лишь об одном: только бы не вынес Встрешник кого-нибудь в коридор. Только бы не увидел никто, как он сползает по камню – белый, покрытый испариной…
Лесана словно почувствовала его смятение, положила снова пятерню на грудь и надавила. Даже сквозь одежду прикосновение девки обожгло холодную от пота кожу. Сердце колдуна заколотилось как бешеное. Перед глазами прояснилось, и ноги уже не подгибались от слабости. Донатос открыл глаза.
– Чувствуешь? Как птица трепыхается, – прошептала Лесана. – Мое так каждую ночь дрожало. Боялось, что придешь. А когда в крепости встречались, и вовсе обмирало. В живот падало. Но ты не опасайся, не трону. Нельзя мне Цитадель колдуна лишить, какой бы гнидой он ни был. Только помни: захочу – когда угодно приду и жилу затворю. Бесполезным станешь. А бесполезным тут не место. Помнишь, что сказал мне, когда мучил?
Она наклонилась к уху креффа:
– Ты сказал: «Я приду еще. И буду приходить до тех пор, пока ты не взвоешь и не начнешь забиваться в угол всякий раз, встречая меня в Цитадели». Так вот, если я приду еще раз, он станет для тебя последним.
С этими словами выученица развернулась и растворилась во тьме перехода, оставив крепкого сильного мужика стоять на подгибающихся ногах.
В груди у колдуна поднялось что-то склизкое, трясущееся. Лучше подохнуть, чем жить без Дара, лучше как угодно сгинуть, чем стать никчемным. Словно сухую ветку, без усилий, переломила его неведомым колдовством проклятая девка. Только могучим усилием воли Донатос смог отлепиться от стены и сделать шаг, потом другой. Ноги казались деревянными, руки слабыми, а в животе ворочался все тот же холодный ужас. Как теперь скрыть его? Как не показать другим? Как не утратить единственную веру, какая всю жизнь его поддерживала – веру в себя?
