О чем поет вереск (СИ) - Зима Ольга (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Покажи руки! — Мидир разворачивает брата лицом к себе, удерживает за правое запястье, но страшится стягивать перчатки самостоятельно. Мало ли.
— Мидир, я клянусь тебе, Мидир, ничего плохого не произошло, не волнуйся! — встрепанный братишка под испытующим взглядом вжимает голову в плечи, но не сдается: — Если ты заметил, не значит, что они заметят, а там нет ничего ужасного, но если увидят, запретят соваться в Верхний до конца времен!
«Они». Мэрвин и отец для Мэллина — «они». Ничего удивительного и все равно неприятно.
— Тогда тем более. Покажи! Мне! Руки!
— Может, не надо? — последняя попытка.
— Мэллин! — последнее предупреждение.
— Ну хорошо-хорошо! Ладно, Мидир, ладно! — перчатка с правой руки осторожно стягивается, открывая необыкновенно розовую кожу. — Я немного попал под солнце…
По мере того, как перчатки снимаются, Мидир ощущает себя все большим глупцом: так насторожиться по совершенно пустяковой мелочи. Хотя если бы Мэллин не щеголял в перчатках… Следует разобраться, что заставило приодеться брата. Возможно, корень беспокойства в этом.
— И что заставило тебя скрывать солнечный ожог вместо того, чтобы залечить его?
— Н-наш папа, он, ты знаешь, Мидир, к-как-то раз меня уже поймал на солнечном ожоге, — Мэллин прячет глаза. — Я не знал, что это был ожог, а потом кожа на руках пот-т-темнела…
Сбивающийся брат заставляет спокойствие улетучиться вновь.
— И что в этом ужасного?
— Отец, он увидел, Мидир, — Мэллин испуганно вскидывает раскосые глаза, — он увидел и сказал, что Верхний мир не метит настоящую волчью кожу, она всегда будет бледной, а этот темный загар свидетель, что я не совсем ши, что я больше человек.
Джаретт отчего-то клеймит младшего человеком, хотя все трое сыновей могут зваться полукровками. И в Мэрвине или самом Мидире Джаретта радует мощь Перворожденного, унаследованная от мага-отца и преумноженная человеческой кровью матери. В Мэллине же он видит недостатки всех рас.
Мидир рассматривает серые испуганные глаза напротив, видит в них искры магии, сияние волка, желтый редкий отсвет боевой формы. И понимает, в каком ужасе обычный волк: обычный, настоящий — но непризнанный и нелюбимый.
— И как тебе помогут перчатки?
— Если обжечься посильнее, загара не останется, — Мэллин озвучивает это будто свою последнюю надежду. — Но вначале сильный ожог заметен больше.
Договаривает вовсе тихо:
— И настоящие волки на солнце не сгорают.
Мидир прикрывает глаза, вздыхая потирает переносицу. Потом аккуратно прихватывает кисти брата. Вылечивает кожу, возвращая ей первозданный белый цвет.
— О верхнем солнце и об ожогах ты знаешь еще явно не все. Как раз для этого у тебя есть я!
— Чтобы лечить?
— Чтобы больше знать!
Сон переплавляется, воспоминание размывается, отступает, чтобы Мидир осознал другое, частично похожее.
Тут Мэллину едва минуло триста — и он вновь возвращается из Верхнего. Только ведет себя не как всегда. Занятый Мидир беспокоится некоторое время до его появления, плохо спит, при виде Мэллина понимая, почему. Волки восстанавливаются быстро, но розовые участки вновь образовавшейся кожи отчетливо дают понять, где были раны. Опять кисти рук!
Мидир не думал, что Мэллин когда-нибудь попадется, однако Верхний полон сюрпризов, а брат действительно вымотан. Не исключено, что он поднял против себя клан галатов — и тогда, будь ты ши или не ши, загонят, догонят и убьют.
Насколько Мэллин был близок к смерти, Мидир понимает, когда кларсах вновь остается без внимания, а брат не является ни на одну общую трапезу. И демонстративно уходит с той, на которую его затащили. Полагаться на придворных нельзя, пусть прошло двести лет с очень своевременной гибели последнего советника, тот опыт не вытравить просто. Мидир в конце дня сам идет выяснять, что не так.
Дверь в покои брата обыкновенно открыта, но кларсах молчит и тут. А Мэллин валяется поверх покрывала… Мидир только в первый момент думает, что валяется. Потом становится ясно, что покачивается, баюкая прижатые к груди руки.
Вернее, боль в руках.
О присутствии Мидира Мэллин догадывается не сразу, поэтому волчий король успевает подойти, и попытка к бегству, отразившаяся в резком движении назад, проваливается.
Не с треском, но с шипением — Мэллин этим фактом весьма недоволен.
— Скажи мне, что ты не голодал в эти два дня!
Есть такими руками, при ближайшем рассмотрении исполосованными и, похоже, продырявленными, невозможно.
— Я могу сказать! Легко! Я не голодал в эти два дня! Как два дня до этого!
Дерзкую язвительную фразу опровергает ворчание желудка. Мэллин врет. Вернее, выполняет просьбу короля.
— Почему не сказал Вогану? — Мидир усаживается рядом, с трудом сохраняя спокойствие.
— Как-то недосуг было! Тем более существовала опасность, что меня посадят чистить… что-нибудь!
— А напроказить когда успел? — терпение Мидира покидает все быстрее, особенно почему-то выводит из себя розовый стянувшийся порез за ухом брата, видный, когда он поворачивает голову. — И почему! Не сказал! Мне!
Это почти обидно, если бы Мидир еще мыслил подобными категориями, но молчание брата все одно тяжестью отзывается в душе.
— Или голова у тебя тоже не работает? Как и руки?!
Мэллин смотрит в ответ странно, с подозрением, будто испытывает:
— Ты король, разве тебе есть дело?
— Вот именно, Мэллин, король! — Мидир наставительно подается вперед, нависая над братом. — Которому есть дело до всего! И всех подданных! Особенно до брата! Единственного оставшегося!
Во взгляде Мэллина ясно читается обида.
— У тебя и без меня много подданных и проблем, — раскосые глаза прищуриваются сердито. — А временем кормить кого-нибудь с ложечки не располагает ни один король!
— Тут ты прав, не располагает. Но решить проблему можно по-разному.
За это время Мидир очень неплохо овладел магией. И Мэллин бы мог, если бы захотел и если бы не шлялся по Верхнему, где магия затухает и меркнет. Где магия питается лишь жертвенной кровью, которую проливать без дела не будет ни один ши.
Перехваченный за обе пострадавшие ладони Мэллин вздрагивает — магии в нем не осталось, едва накопившаяся уходит сразу на лечение и поддержание сил. Так что перед Мидиром сидит материализовавшееся мнение отца и старшего брата о Мэллине. Совсем не магический ши. Более того: затронутые раны колышутся воспоминаниями. Мэллин много раз мог умереть.
— Остолоп! Так вот как ты там развлекаешься?!
Теперь брат в панике. Раскосые глаза открыты широко, он бледнеет, пытается отползти, но Мидир держит крепко.
— Эт-то вышло случайно! — договаривает, отчетливо надеясь, что его не услышат. — Обычно сразу тащат на плаху, с воздуха легче удрать, а в этот раз почему-то злые, и в подвал, чужой дом, железо, не вырваться, они всегда злые, ничего нового, кроме ран, во-о-от! Мидир, а все из-за какого-то несчастного взгляда! Ну еще из-за песенки!
Оправдания сумбурны и призваны больше скрыть произошедшее, чем прояснить, но Мидир король уже двести лет, а Мэллина и без всяких регалий видел всегда насквозь.
— Тебя пытали? — Мидир потихоньку прокачивает через его руки свою силу, чтобы не убить истончившуюся без волшебства материю. Касание пока должно только освежать Мэллина. Хотя он и этого не чувствует. Боится.
— Н-не совсем, скорее — нет, — не выдерживает испытующего взгляда и отводит виновато глаза. — То есть да.
— То есть тебя поймали. Пытали. И чуть не казнили вдобавок!
От перемены настроения поток магии неконтролируемо вырастает. Брат шипит, ощутив раны, задыхается, пережив заново их боль, и следит за вскочившим Мидиром.
— Как ты, волчий принц, это допустил?!
Мэллин молчит. У Мидира темнеет в глазах от ярости. Не желая быть похожим на отца, не скупившегося на ядовитые слова или каленое железо, он разносит в пух и прах покои брата.
Комнаты опустошены, мебели не осталось, за исключением кровати, на которой восседает берегущий руки младший волк.
