Ойкумена (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книги txt) 📗
Наемники, не получив особых распоряжений, начали разбредаться по вечерним делам. Как это обычно бывает в хорошей, сработанной команде, каждый как-то сам собой нашел нужное, полезное дело. Разговор сразу нескольких людей смешался в один поток, где обрывки слов и фраз сталкивались, перерезали друг друга.
- Sàmhchair!!! - рявкнул Раньян, так, что руки сами собой опустились на рукояти оружия. Подобным голосом о простом и безопасном не говорят.
Рутьер поднял руку, повторил:
- Молчание.
И застыл, прикрыв глазами, шевеля головой так, будто ловил ушами умершее эхо слов. Наемник пытался осознать, что он сейчас услышал... какое-то слово ... или несколько слов, которые разум не понял, но то, что глубже и мудрее рассудка - поняло и ударило в невидимый колокольчик.
Что-то не так. Он что-то упустил.
- Ты! - Раньян развернулся к самому юному рутьеру, который отходил в команде меньше месяца. - Повтори!
- Ч-ч-что?.. - голос молодого бойца ощутимо дрогнул, да и у кого не дрогнул бы в такой момент?
- Еще раз повтори, что сейчас говорил, - нетерпеливо произнес командир. - Слово в слово. Это важно.
Юноша выдохнул, у него малость отлегло от сердца, однако выражение облегчения на лице тотчас уступило место торопливой сосредоточенности.
- Я ... это ... - забормотал он.
- Вспоминай, - Раньян терял терпение.
- Я сказал, что эта их лекарша... девка вроде симпатичная, но странная. Я у нее поводья когда забрал, она прыгнула неудачно.
- А дальше? - голос Раньяна стал тихим, очень тихим, наемник словно ждал и одновременно боялся услышать продолжение.
- Ругалась...
- Как она ругалась? - прорычал командир. Смотреть на него было страшно, особенно зная, что Раньян считался на Пустошах образцом расчетливого хладнокровия. Молодой боец боялся даже думать, что могло настолько выбить рутьера из колеи.
- Не по-нашему, - тихонько вымолвил юнец, схватившись руками за пояс, чтобы умерить их дрожь. И торопливо закончил. - Ну, то есть понятно, что ругается, но я такого наречия отроду не слышал. А я из купеческой фамилии, у нас на всех говорят. Видать, церковное что-то или воровской язык.
Раньян развернулся в сторону залива с такой скоростью, что как будто перетек внутри собственной кожи. Один взгляд на малую точку, в которую превратился корабль. Один в небо. Еще один вокруг. И все это за одно мгновение переправилось в исчерпывающее понимание - нет, корабль не остановить, и уже не подать сигнал, который сейчас заметят на борту.
Раньян сначала не понял, отчего рутьеров шатнуло в стороны, разом всех. Затем осознал, что в помрачении выхватил оба ножа и занес, будто готовясь немедленно прирезать кого-то. Тихое рычание рвалось из груди вождя наемников, грозя вот-вот перейти в яростный вой, как у хобиста, что упустил добычу.
Рыжая… я такого наречия отроду не слышал…
Нечеловеческим усилием Раньян подавил вспышку. Когда он посмотрел на ватагу, лицо командира было неподвижным, как посмертная маска. Лишь темные глаза пылали дьявольским огнем.
- Ты, ты, ты ... - палец Раньяна в темной перчатке отобрал примерно две трети ватаги. - Идете обратно пешком по нашим следам. Остальные со мной, свободных коней берем как заводных. Завтра к вечеру мы должны быть во Вратах.
- Загоним всех, - один из будущих спутников не возразил, скорее, указал командиру на очевидное. - Никакой коновал уже не поднимет...
- Завтра к вечеру, - повторил Раньян. - Даже если придется загнать и вас в придачу.
Глава 23
«Всегда твоя»
Лена плотнее укуталась в шкуру от чего-то медведеобразного - их выдали путешественникам, по одной на двух человек. Предосторожность оказалась разумной - когда солнце закатилось, похолодало крепко, шерстяные рубахи с одеялами уже не спасали. Капитан обмолвился, что корабль вошел в холодное течение, специально, чтобы извести моллюсков-древоточцев, которые могли каким-нибудь образом проникнуть в щели медной обшивки, но еще не вгрызлись поглубже. Так что пару дней придется потерпеть, мера предосторожности.
Судно больше всего походило на пузатый двухмачтовый драккар, но Елена сразу назвала его про себя «галеоном», из-за достаточно сложной системы парусов. Здесь не было даже нижней палубы как таковой, лишь трюм для товаров и припасов, да капитанская каморка. Весь экипаж и пассажиры, в данный момент около сорока человек, размещались под открытым небом.
Это совершенно не вязалось с историями о развитом кораблестроении и многовековой историей общематериковой торговли. Однако подумав, Лена пришла к выводу, что все как раз естественно - материк один, обширных заморских владений нет - значит, отсутствуют и трансконтинентальные маршруты, под которые пришлось бы строить настоящий парусный флот, как в ее мире. Корабли плавают либо вдоль берега, либо не слишком от него отдаляясь, поэтому нет оснований усложнять конструкцию.
Интересно ... ведь Ойкумена, строго говоря, это не мир в целом, а только материк. Есть ли здесь еще континенты?
Холод усугублялся сыростью. Даже тесно прижавшись друг к другу, Лена и Шена не могли толком согреться. Часовые рутьеры жались к очагу в виде большой чаши под решеткой и на кирпичном основании. Такой очаг можно было использовать для обогрева, приготовления пищи, однако основным предназначением было освещение и подача сигналов путем бросания в огонь горючих смесей, дающих столб огня разного цвета. Очага-светильника имелось два - на носу и корме.
Лена натянула шкуру плотнее, снова и снова прокручивая в памяти разговор с Каем. А заодно отмечая, что само слово «прокручивала» уже кажется ей немного чужеродным, неуместным. Прокрутка ленты - это из мира техники, кассет и цифры. Здесь же просто «вспоминают», вызывают в памяти... Вот, что значит привыкание и адаптация, ты не отдаешь себе в том отчет, но все равно шаг за шагом подстраиваешься к новой жизни.
Кай больше не сказал ей ни слова, лишь молча взглянул, когда Лена вслед за Шеной прыгнула в лодку. Взгляд был нехороший, одновременно и грустный, и отвращающий. Словно мечник вычеркнул девушку из своей жизни, закрыл блокнот с короткой историей их общения. Лена избегала встречаться глазами с рыцарем, чувствуя себя неловко, хотя причины для неловкости отсутствовали. Но все равно... получалось как-то неправильно. Елена стиснула зубы и запретила себе думать об этом. Пока, во всяком случае.
- Я не хочу возвращаться, - тихо произнесла она в шкуру, как будто подводя черту под тяжелыми раздумьями. - Я хочу жить в городе. В большом городе, где тепло и живет много людей.
- И правильно, - отозвалась Шена, плотнее прижимаясь к Лене, чтобы ни единая частица тепла не пропала напрасно. - Эта жизнь не твоя.
Странно и любопытно получалось. Кай говорил почти то же самое, предлагая остаться. Но что если...
- А может, не вернемся? - тихонько предложила Лена, пугаясь собственного радикализма. Даже не выговорила, а скорее шевельнула губами, как будто потом все можно было свалить все на ветер - это он сорвал с уст тихие, неуместные слова.
- Может быть, - ответила копейщица. - Только надо все хорошо-хорошо обдумать.
- Правда? - не поверила медичка.
- Правда, - сонно отозвалась Шена, похоже, усталость и сон все же взяли над ней верх. - Завтра поговорим.
Возбуждение нахлынули на Лену, как волна в шторм, однако столь же быстро ушло, забрав остатки сил. Лекарша закрыла глаза и погрузилась в дрему. Ей виделись горы, равнина, окаймленная невысокими холмами, что походили на могильные курганы. День светлый, без дождя, но пасмурный, в меру теплый, с легкой прохладцей. Отличное время для боя, жара и солнце не станут изводить латников, да и раненым будет немного легче.
Грядет битва.
