Бастард: Сын короля Ричарда - Ковальчук Игорь (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Как оказалось, вульгарным французским благородный рыцарь владел не хуже короля. Ричард на миг онемел: его еще никто и никогда не решался бранить, и Дик лишь мощным усилием воли удержался от хохота — слишком уж красноречивым было выражение лица ошеломленного государя. Впрочем, как и следовало ожидать, молчание стало лишь чем-то вроде затишья перед бурей. Придя в себя от изумления, оскорбленный до глубины души Ричард разразился еще более пышными, богатыми оскорблениями, чем прежде, и стало неясно, кто именно из двоих ругается виртуозней.
Дик же почти сразу потерял нить. Все-таки французский для него, в отличие от Плантагенета, выросшего в Лангедоке, был чужим языком, корнуоллец хоть и понимал его, даже, пожалуй, неплохо болтал, но не знал многих выражений, кроме того, скорость произнесения мешала ему воспринимать слова. Разве что по выражению лиц, а выражение было очень красноречивое. И рыцарь, и король увлеченно перемывали друг другу косточки.
Это интересное занятие не мешало обоим размахивать тростями и осыпать друг друга градом ударов. Как только выдерживали канны! Ричард напирал, Вильгельм не сдавался. В какой-то момент правителю удалось съездить барона по шее — очень точно, и тот едва не вылетел из седла, удержавшись лишь за луку. Большинство присутствующих давно бросили фехтование и сгрудились неподалеку от увлекшихся дракой мужчин. Молодой Роберт Бретейль, не так давно принесший вассальную присягу сеньору из Бара, сделал движение помочь ему выправиться в седле — он еще не знал, что совать нос в чьи-либо выяснения отношений опасно.
Жест Роберта привел короля Англии в бешенство. Только вчера он опоясал мальчишку мечом, и вот, юнец смеет помогать его противнику!
— Негодяй!… — этот эпитет оказался самым мягким. — Кому ты помогаешь? Пособи мне и бей его, ты — мой подданный!…
Испуганный юноша отскочил от своего сеньора. Нанесенный Вильгельму один-единственный удар совершенно не удовлетворил Ричарда — государь продолжал вопить, рыцарь не уступал ему, и разобрать, что именно они друг другу говорят, было невозможно. Дик, которому надоело любоваться сварой двух титулованных особ, стал скучающе оглядываться. «Я тоже так могу», — решил он, довольный, что ни в чем не уступает столь высокородным господам. Взгляд рыцаря остановился на фигуре Рожера Говедена, мнущегося в стороне, и, предвкушая новое развлечение, корнуоллец поспешил к нему. Он предвидел, что вот-вот что-нибудь понадобится. И в самом деле, глаза священника растерянно поблескивали: Рожер, привыкший чуть что — обращаться к своей рукописи, цеплялся за доску и прикрепленный к ней лист, не в силах решить, откупоривать или не откупоривать свою чернильницу.
— Открывайте, святой отец, — посоветовал, подходя, молодой рыцарь. Отец Говеден метнул на него удивленный взгляд, не сразу поняв, что именно он должен открыть — новую главу или баночку чернил. — Открывайте и пишите: «Король Англии и другие бывшие с ним каждый взяли себе по трости и начали друг на друга нападать». А дальше записывайте как есть.
— А-а… — Ошеломленный священник и летописец показал кончиком пера на отвратительную свару.
— Куда проще! Пишите: «Долго еще Вильгельм и король состязались словом и делом…»
Он не знал, что в этот момент творит историю.
В результате победил, конечно, правитель — сильные мира сего всегда побеждают. Достаточно оказалось произнести угрозу не на вульгарном, а на классическом французском, как рыцарь сразу вспомнил, с кем именно он ругается. Зная склочный характер Ричарда, Дик совершенно искренне посочувствовал Вильгельму — для своего дерзкого противника его величество государь Английский способен был придумать и воплотить в жизнь множество проблем, и никто не взялся бы ему мешать. В особенности король Франции, половина владений которого так или иначе находилась в руках Ричарда. Даже будь на месте Филиппа император Священной Римской империи, Генрих VI, весьма могущественный и уважаемый, ничего не изменилось бы. Владея огромный доменом, Ричард почитал себя всесильным, и для него не существовало авторитетов.
Да и какой европейский государь станет всерьез заступаться за барона, если это не его личный фаворит? Лицо Вильгельма вытянулось. На участие в походе он растратил все свои сбережения, рассчитывая на добычу. И что теперь? Деньги были нужны всегда, слава — тоже как приятное приложение к богатству, в особенности же де Бару хотелось заполучить новые земли. Ну и что, что одно владение окажется от другого на таком расстоянии, что его не покроешь и за месяц? У него много сыновей, какой-нибудь может отправиться распоряжаться на Восток. И семье хорошо, и непоседе-сыну.
Но тем не менее приказу чужого сюзерена Вильгельм почел за лучшее подчиниться — король Английский наливался гневом, а вокруг ненавязчиво толпились англичане. Ричарду только мигнуть — и на знаменитого турнирного бойца накинется не один десяток забияк послабее. Только ведь их очень много, и все вместе они задавят даже лучшего воина в мире, что уж говорить о каком-то сеньоре из Бара. Покосившись на короля, Дик понял: для Ричарда сейчас престиж королевской власти куда более важен, чем традиции турнира и любых других схваток один на один. Корнуоллец подтолкнул Вильгельма в спину и показал взглядом на Мессину, уютно лежащую в долине, полускрытую лепящимися к горному массиву скалами. «И побыстрее», — произнес он одними губами, так что в общем шуме никто, кроме Вильгельма, все равно не услышал.
Де Бар исчез, и гнев короля постепенно удалось утишить. Конечно, по ходу дела одному из оруженосцев пришлось лишиться пары зубов, а какого-то рыцаря изрядно поваляли по грязи, чему он вряд ли обрадовался. Но зато хмурившийся государь наконец заулыбался, потом захохотал. Корнуоллец нагло, — пожалуй, это было допустимо лишь на правах фаворита — предложил королю сразиться на каннах; искусством проигрывать он владел плохо, но был уверен, что такого гнева, как Вильгельм, не вызовет. Но его величество отказался, решив, что настало самое время вернуться к пиршественному столу — доесть шестую и седьмую перемены блюд.
Дни шли своим чередом, зима сменилась ранней сицилийской весной — влажной, холодной до звонкости, готовящейся стать жаркой до упоения. Сквозь бурые остатки прошлогоднего убранства пробивалась молодая трава, деревья, облитые тонким и трепетным кружевом обновляющейся листвы, дрожали в потоках бриза. Море, укатывающее прибрежную гальку, как столетия прежде, казалось то по-матерински ласковым, то по-отцовски грозным. Море манило, корнуоллцу, любившему звуки прибоя, казалось, что обвевающий его ветер зовет и указует. Сицилийский бриз был значительно теплей, чем английский, и ловящему его лицом рыцарю казалось, что ветер этот приходит прямо из Палестины. Ему даже чудилось, будто йодистый аромат водорослей и горькой соли разбавляет едва заметный запах раскаленного песка и острый и тонкий — красного жгучего перца, который ему довелось нюхнуть на королевской кухне. И то мимоходом — длинные остроносые сухие стручки находились под замком у королевского камерария, как вещь очень ценная, более дорогая, чем золото.
В конце февраля по велению короля было снаряжены и отправлены в Неаполь три галеры и несколько боевых судов сопровождения. Серпиана ходила любоваться новым убранством королевской пурпурной барки. Дик не пошел, лишь потихоньку усмехнулся — знать, Танкред все-таки выплатил часть суммы, раз его величество взялся так широко тратить. Галера была украшена новым ярким бархатом, вышивальщицы успели к сроку закончить новый флаг с изображением английских геральдических львов, и корабль блистал роскошью. Барку предстояло везти из Неаполя Альенор Аквитанскую и Беренгеру Наваррскую, а также сопровождавшего их Филиппа, графа Фландрского, со свитой. Корпуоллец не сомневался, что не меньше невесты Ричард ждет ее приданое. Вдовая королева Англии, зная пристрастия сына, уж наверняка, выбрала ему богатую невесту…
Но мать и невеста — это мать и невеста, а переговоры с Танкредом — это возможность уцепиться за денежный мешок и, тайком взвесив, прикинуть, нельзя ли его еще немного потрясти. Потому Ричард оставил в Мессине часть своих сановников, обязал их вместо себя готовить встречу и для того пожестче трясти мессинцев — и собрался в Катанию. Дик не сомневался, что получит приказ следовать за государем, единственное, из-за чего он колебался, — Серпиана: переговоры двух драчунов могли вылиться в выяснение отношений на оружии.
