Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна (список книг TXT) 📗
А потом померещилось, будто ясный сокол бьется снаружи о задвинутую заслонку оконца. Она слышала, шелест крыльев, зовущий ее крик, силилась встать, открыть оконце, но словно горы навалились на руки и ноги. Кажется, она все же встала, подошла, нажала на заслонку, но ту заело и никак не получалось ее сдвинуть, она будто приросла к косяку! Младина давила и тянула, а крик сокола снаружи звучал все жалобнее и пронзительнее, но заслонка была такой тяжелой, а она сама – такой легкой, почти невесомой.
Проснувшись, она еще чувствовала боль в пальцах. Темнота, тишина, даже ветра не слышно. Но этот сон уж точно неспроста. Сокол ищет ее. Возможно, он где-то рядом. Возможно, она увидит его уже завтра!
Глава 3
Когда Младина добралась до Овсеневой горы, снежная баба уже была готова. Лепила ее сообща все женская часть Заломичей, и Старая Мара у них выходила на загляденье – выше человеческого роста, пышная, в платочке на соломенных волосах, в шушпане из худых мешков. Сегодня Маре давался лишь первый бой – ей оставалось править в земном мире еще месяца полтора. Но это уже был шаг к весне, и женщины ходили веселые, румяные от движения на холодном воздухе.
Было много гостей, ночевавших в Заломове и в обчинах Овсеневой горы. Для встречи с князем и общих жертвенных пиров собирались старейшины с волости Верхней Сежи, а к Зимолому приходили и многие молодые женщины. Девушки тоже не упускали случая повидаться, соскучившись за зиму. Сегодня же они были особенно взбудоражены слухом о том, что молодой князь ищет себе невесту. Никто не обещал им, что невеста будет выбрана именно здесь, – земля кривичей велика! – но кому это мешало надеяться? Каждая, замирая, представляла себя той красавицей, к которой однажды вошло на порог само солнце, удалой молодец, желающий посвататься. После минувшего урожайного года во всех родах справляли свадьбы, и оставшиеся у родителей девушки были по большей части очень юны – лет двенадцати-тринадцати, может, четырнадцати. Шестнадцатилетняя Младина оказалась старше всех.
Приближаясь к Овсеневой горе, она еще издали окидывала толпу ищущим взглядом. Ярко уже видел молодого князя, но Младина не спрашивала о том, что хотела знать. «А какой он?» – такие вопросы задает просватанная девка, когда уже родичи знают ее жениха, а она еще нет. Да и что Ярко мог бы ей ответить?
Гостей она увидела почти сразу – их кожухи были покрыты цветными тканями, далеко видными среди черных местных. Зная, что княжич молод, она искала среди приезжих безбородое лицо, но не успела: к ней подбежала Муравица, сперва обняла, потом схватила за руку и потащила к прочим девицам:
– Скорее иди! Уже все ждут! Мы хотели сперва битву устроить, да дед велел сейчас: после битвы что у вас всех за красота будет! Косы растреплют, платки помнут, еще гляди, глаз подобьют! А теперь-то все вон как вырядились!
По обычаю таких случаев, девушки напялили по пять-шесть вышитых рубах, у кого сколько было заготовлено для приданого. Если смотрины устраивались между родами, то матери будущих женихов имели право осматривать работу, поднимать подолы, изучая вышивку, до той рубахи, где широкая красная полоса – значит, она последняя. В пяти сорочках даже худенькие девчонки казались дородными и полными, отличными невестами, которым по плечу любая тяжелая работа. Младина вдруг ощутила себя чуть ли не сиротой: на ней-то сорочка была всего одна. Зато понева уже имелась.
– Твой жених будет! – шутливо заверил ее стрый Комля. – Понева-то на тебе одной, стало быть, ты единственная тут настоящая невеста. Остальные так, недоросточки!
Как невесту из самого старшего местного рода, ее вывели в начало девичьего строя. Она нашла глазами кучку смолян возле внешних ворот святилища. Один из них обернулся… и у Младины сердце провалилось в пятки. Ее затрясло, стало трудно дышать, мир покачнулся, и она невольно уцепилась за соседку.
Моргнула, пытаясь прийти в себя, глубоко вдохнула. В нескольких шагах от нее стоял Хорт… или нет? Она видела его черты, которые так хорошо помнила, но этот Хорт был явно моложе – лет на пять. Яркий румянец, короткие волосы, более свежие и мягкие черты лица, хранящие не мужественную воинскую суровость, а юный, почти мальчишеский задор. Те же красивые брови, будто бурые куницы, но лицо гладкое, с легким пушком вместо бородки. Сознание двоилось, не в силах совместить то, что она помнила, и то, что она видела. Ей мерещится это сходство? Обманывают надежды? Но у кого она могла спросить – ведь ее снов о женихе не видел никто, кроме нее.
А княжич Велебор тем временем уже приблизился к строю. Замирая, она пыталась встретить его взгляд. Но он, едва скользнув глазами по веренице девок – уже не в первый раз он видел подобное, – почему-то опустил глаза, будто его занимали не лица девушек, а вышитые подолы.
Вот он подошел к ней почти вплотную. Младина не сводила глаз с его лица и от волнения не могла бы выговорить ни слова. Это он… не он… Это был Хорт, но какой-то совсем другой Хорт!
А он остановился возле нее и поднял глаза. Глянул в лицо – она покачнулась, встретив взгляд уже знакомых серых глаз, – и снова опустил. В растерянности она не понимала, чем он занят, как вдруг он полез в кошель и вынул свернутый кусок тканой тесьмы. Пояс с синими кистями. Оглянулся на кого-то из своих людей, кивнул, подзывая, приложил свою тесьму к поясу Младины, повязанному поверх черного кожуха, снова оглянулся на подошедшего спутника. И тут Младина наконец поняла: он сравнивает ее пояс с тем, что привез с собой.
– Кажись, он самый! – сказал незнакомый голос.
– Один в один! – поддержал другой.
Велебор снова взглянул в лицо Младине. И ничего, кроме любопытства, в его глазах не отразилось. Ни проблеска узнавания.
– Чья же ты, девица? – спросил он, и голос был другой, не тот, что ей запомнился. – Заломичей, да?
– Да, сокол, – с явным удовольствием подтвердил дед Лежень. – Это племянница моя, дочь брата покойного старшего, Хотилы.
– А я думал, внучка твоя.
– Хотила поздно вторую жену взял молодую, а дочь родилась не сразу, отца на свете не застала. Теперь с матерью живет…
– Сам посмотри, старче: тот пояс?
Лежень нагнулся, всматриваясь в узоры «волка» и «ярги».
– Вроде сходен. Надо баб позвать, они-то в этих крюках хорошо разбираются.
Позвали женщин, и Лебедица, а за ней другие матери подтвердили: пояс Младины и тот, что в руках княжича, очень похожи, явно сделаны одной и то же ткачихой, только у девушки были красные кисти, а у парня – синие.
– Откуда ж у тебя такой? – почтительно, однако не в силах одолеть жгучего любопытства, спросила Лебедица.
– Матушка моя мне его вручила, – со значение ответил Велебор. – Как провожала в дорогу, так дала мне пояс из укладки своей и наказала: на которой девице такой же найдешь, в той и судьба твоя.
Все понимающе закивали, ибо не раз слышали о чем-то подобном в сказании: мать добра молодца всегда заранее знает, где его судьба и как ее сыскать. Особенно когда эта мать – княгиня.
А Муравица обернулась и толкнула локтем Бебреницу, бросив на нее многозначительный взгляд: помнишь? Минувшим летом они с не меньшим удивлением разглядывали пояс, в котором Младина пришла от Угляны. И еще толковали: не от Глуховичей ли он? Теперь выходило, что несчастные отщепенцы ни при чем. Волхвита дала своей дочери пояс, который сделает ее невестой молодого князя. А уж как Угляна это устроила – того им и не узнать, на то она и хитра…
Велебор кивнул кому-то из своих людей, и вперед вышел самый старший из них – широкий мужик с выпирающим брюхом и длинными седыми волосами, в которых, впрочем, под богатой куньей шапкой угадывалась обширная лысина.
– Просим у тебя, старче, вот эту соколицу для нашего сокола! – Он поклонился. – Что скажешь?
– Ну, так просто такие дела не делаются. – Никто и никогда не дает прямого ответа на подобные запросы. – Пойдемте-ка, гости дорогие, за столом посидим, меда-пива попьем, там обо всем и потолкуем.
