Мир Чаши. Дочь алхимика - Крамер Филипп (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Гордый Жан спрыгнул наземь и помог спешиться госпоже, а сам повел кобыл к коновязи. Только Жозефина приготовилась открыть дверь, украшенную уже знакомым чеканным гербом — обращенный вниз кинжал, образующие его крестовину весы и распахнутый глаз на его яблоке, — как та распахнулась сама от резкого движения какого-то нобле, облаченного в офицерского покроя камзол.
— Вам это так просто с рук не сойдет! — крикнул он куда-то в таившиеся за дверью полусумерки, погрозил туда же кулаком, вспрыгнул на скучавшего у коновязи коня самых что ни на есть чемпионских статей и унесся вверх по улице.
Поймав не успевшую захлопнуться дверь за изящную кованую ручку, Жозефина вошла внутрь. Здесь все действительно выглядело как купеческая лавка средней руки: довольно высокий прилавок, на стене за ним — полки, а на них — пачки разной бумаги, от самой обычной писчей до гербовой и даже дорогой цветной; свитки со шнурами и лентами, в тубусах гладкой кожи и с украшениями, не лишенные изящества баночки с разноцветными и невидимыми чернилами и проявителями к ним; перья — от привычных гусиных до орлиных и павлиньих и прочие письменные принадлежности. За прилавком, присматривая за этим великолепием, сидел круглый и маленький человечек совершенно неопределенного возраста — такому может быть и двадцать пять, и пятьдесят лет. На литых посеребренных пуговицах его камзола виднелась все та же эмблема, своеобразный герб господина Кроненбаха: меч, весы и глаз.
— Чем могу помочь? — поднявшись, спросил человечек не густым, но весьма приятным голосом.
— У меня дело к господину Кроненбаху, — отвечала девушка, показывая приметный конверт. Мельком глянув на него, человечек попросил подождать и исчез в недрах дома; вернулся он очень быстро, будто не ходил, а катался, и пригласил следовать за ним.
В квадратной комнате вдоль стен стояли шкафы, набитые пухлыми томами, пачками бумаг, свитками и тубусами. Напротив двери, спиной к окну, у большого стола полированного черного дерева сидел сам Юлиус Кроненбах — мужчина с тяжелой челюстью и широким, костистым лбом, из-под которого смотрели очень умные и цепкие, не потерявшие красок серо-зеленые глаза. Его волосы цвета платины — благородный знак множества прожитых лет — дорожками бакенбард спускались до самой шеи и были аккуратно подстрижены и зачесаны — не менее и не более чем приличествует следящему за собой мужчине в возрасте, известному в своей важной и сложной области. Обменявшись с нотариусом исполненными достоинства приветствиями, Жозефина опустилась в деревянное кресло с обитой кожей спинкой. На столешницу лег и от аккуратного толчка подъехал к нотариусу присланный им же конверт. Кроненбах взглянул на него, потом, внимательнее, — на посетительницу.
— Госпожа Жозефина де Крисси, я полагаю?
— Да.
— Рад вас видеть. С вашим семейством всегда было приятно работать. Подождите немного.
Нотариус вышел из кабинета и почти сразу вернулся, неся в руках сверток красной кожи. Он положил его на стол, но садиться не стал.
— Вот то, что я должен был вам передать в случае какого-либо происшествия. С вас ничего не требуется, все уже оплачено. Если вы желаете вскрыть это здесь, я могу удалиться.
— Да, пожалуйста, — отозвалась Жозефина, зачарованно глядя на сверток. Он чем-то притягивал взгляд — то ли хранимой им загадкой, то ли великолепной поверхностью темно-красной шкуры неизвестного зверя, то ли тем, что девушка могла ощутить, но не осознать.
Стукнула о косяк дверь, и Жозефина придвинула сверток к себе, касаясь его медленно и осторожно, чтобы познакомиться и запомнить. Он был чуть больше локтя в длину; его опоясывал, образуя узор из ромбов, темный шнур, несущий на себе три печати на пересечениях витков. Печати не имели ни гербов, ни инициалов — только застывшая лужица серебристого сургуча с оттиснутым в ней кружком. «Что ж…» Жозефина сосредоточилась и сломала первую печать; повеяло почти мгновенно истаявшей магией — будто короткое дуновение унеслось от печати в пространство. Так же повели себя и остальные две — слабый выплеск магии и серебристый, мгновенно растворившийся в воздухе порошок.
Внутри свертка было три вещи, и каждая притягивала к себе — прикоснуться, рассмотреть, познать. Для смотрящего глазами более всего выделялся недлинный, в локоть, клинок в ножнах с подвесом, очень изящной работы: рукоять прикрывала ажурная витая гарда, а на эфесе сиял крупный рубин, от которого отходили выгравированные языки пламени — так, что получалось солнце. Завороженная великолепным оружием — а она знала, что такое хорошее оружие: блестящие камешки и алмазная полировка никак не могли сделать плохой меч хорошим, — Жозефина на полпальца вынула его из ножен.
Черные ножны, обтянутые кожей, хранили в себе четырехгранный клинок черненой стали, и каждая грань поблескивала хищной, бритвенно-острой кромкой. Мизерикордия дышала древностью, великим искусством и тщанием мастера. К совершенству ее формы и назначения, к глубокой черноте, ограненной блестящей сталью, удивительно подходил второй увиденный ею предмет — женский поясок, набранный из хитро прилегающих друг к другу пластин серебристого металла. Столь же древний, как мизерикордия, он был украшен вплетенными в общую легкую и воздушную гравировку защитными графемами и замыкался небольшой круглой пряжкой, в которую был вделан опять же рубин. Изящной, тонкой в кости Жозефине поясок как раз подходил. Мизерикордия и пояс были вещами одного толка и сочетались гармонично, как седло и лошадь или роса и цветок. Возможно, они даже вышли из-под рук одного мастера: и клинок, и пояс были вещами штучными, любовно изготовленными и совершенно явно предназначенными кому-то конкретному; может быть, далекому предку Жозефины?..
Отложив боевой гарнитур, девушка взяла в руки третий предмет — конверт плотной желтоватой бумаги, скрепленный той же серебристой печатью без знаков, точно так же осыпавшейся тут же истаявшим порошком. Когда печать развеялась, стало понятно, что это не конверт, а свернутая по его подобию бумага. Там была нарисована географическая карта сравнительно небольшого участка местности; некая точка была помечена эльфийской графемой входа. Как только Жозефина склонилась ниже над картой, стараясь понять, что это за место, ее словно потянул за собой раскрывшийся вихрем провал — и она поддалась.
…В лицо ударил ветер — беззвучный, как и все вокруг. Она парила в небе, описывая круги над одним и тем же местом. С высоты был виден лес внизу, а еще дальше — замок, чьи стены казались красноватыми в лучах солнца. Она будто обернулась птицей — на краю зрения можно было увидеть трепетавшие в воздушных потоках концы маховых перьев. Чтобы вынырнуть обратно, потребовалось только закрыть глаза.
Снова загадки. Загадки, которые нельзя разрешить в одиночку. Завернув пояс и клинок обратно в шкуру — кстати, не позволяющую увидеть магическое излучение заключенного в ней предмета, — Жозефина звонком специального колокольчика позвала нотариуса обратно.
— Господин Кроненбах, мне нужны некоторые ответы, но у меня нет того, кому я могла бы задать вопросы. Если я покажу вам нечто из того, что вы передали мне, могу я рассчитывать на то, что вы как хранитель множества тайн сохраните и эту?
— Несомненно. — Он оставался все так же спокоен, выдержан и даже несколько величав. Последнее, впрочем, было скорее свойством личного характера, чем достоинством профессии. — Можно это оформить как единоразовую консультацию.
— Сколько это будет стоить?
— Двадцать золотых. За эту сумму вы получите все сведения по вашему вопросу, какими я владею и какие сумею разыскать; с другой стороны, сообщенное вами не уйдет дальше меня.
Жозефина замолкла, обдумывая сумму. Ежелунный доход поместья составлял всего около пятидесяти монет, считая отцовские патенты, королевскую пенсию за его же смерть и скромную традиционную контрибуцию от дяди, принадлежащего к младшей ветви рода, — несколько бутылок знаменитого северного вина, фрукты, зерно и два серебряных слитка. Впрочем, наверняка был кое-какой запас — мать жила скромно, основные траты шли на содержание прислуги и госпиталя, так что можно было позволить себе заплатить двадцать золотых за ответы, которые могут оказаться бесценными.
