Восхождение самозваного принца - Сальваторе Роберт Энтони (бесплатная регистрация книга txt) 📗
— Он никогда не любил Вивиану так, как любит эту Джилсепони, — заметила Констанция. — Все эти годы он ухаживает за нею, терпеливо дожидаясь ее благосклонности. За это время он ни разу не был близок ни со мной, ни вообще с кем-либо. Все приберегается для Джилсепони. Только для нее одной!
Теперь, когда Калас повернулся к ней, на лице герцога было совсем не то выражение, что ожидала увидеть Констанция.
— Такой и должна быть любовь, — задумчиво произнес он. — Может, мы с тобой оба ошибаемся, осуждая выбор нашего друга.
— Никак герцога Каласа посетило прозрение? — язвительно осведомилась придворная дама, и вновь ее собеседник лишь пожал плечами.
— Если Дануб любит Джилсепони столь же горячо, как любишь его ты, что ему остается делать? — вместо ответа спросил он.
— Но я родила ему двоих сыновей! — воскликнула Констанция.
Калас цинично расхохотался. В Урсале любой оборванец знал, что король Дануб является отцом по меньшей мере еще двоих отпрысков. В нынешние просвещенные и либеральные времена никто в королевстве не видел в этом ничего особенно исключительного.
— Так король не обращает на тебя внимания? — спросил герцог. — Ты места себе не находишь, когда представляешь Джилсепони в объятиях Дануба? Или твоя печаль имеет более глубокие основания? Опасаешься, что с воцарением Джилсепони Виндон в Урсале тебя ждут более значительные потери? Она еще молода и может родить королю не одного сына. Так что же на самом деле тебя терзает: сердечные муки или угроза будущему Мервика?
Губы Констанции Пемблбери сжались в тонкую линию. «И то и другое!» — кричало у нее внутри. Но нет, она не доставит такого удовольствия герцогу Каласу и не произнесет этих слов вслух.
Увидев, как ее собеседник покачал головой, и услышав язвительный смешок, которым герцог наградил ее, прежде чем уйти, придворная дама поняла, что могла не сдерживать себя: Каласу все было ясно и без слов.
Герцог Брезерфорд, невысокий, с волосами цвета «соли с перцем» и лицом, которое за многие годы, проведенные на море, сделалось красным и задубевшим, стоял на палубе «Речного Дворца». Он смотрел на спину короля Дануба, своего доброго друга и господина, не в силах скрыть улыбку. По всему было видно, что король, вцепившийся руками в перила, не только мыслями, но и буквально всем телом рвался вперед.
Он являл собой единый порыв. Именно так казалось Брезерфорду.
Состояние Дануба вызывало у командующего королевским флотом искреннее понимание, хотя он, как и многие другие придворные аристократы, отнюдь не радовался тому, что их королевой может стать простолюдинка. Но в этой позе Дануба было что-то невыразимо комичное, как бы герцогу ни претило даже в мыслях потешаться над своим монархом.
Брезерфорд глубоко вздохнул и усилием воли подавил усмешку. Затем он подошел к перилам палубы и встал рядом с королем. Вдали, на северо-западе, ясно виднелся длинный причал палмарисской гавани.
— В этом году она никуда не уедет? — спросил герцог.
— Я заблаговременно отправил в Палмарис двоих посланцев, — ответил Дануб. — Первый должен был уведомить Джилсепони, что летом я прибуду в город и мне желательно видеть ее в своем обществе. Через неделю я отправил второго, который должен был подтвердить, что она действительно останется в Палмарисе.
— Подтвердить? — осмелился спросить Брезерфорд. — Или повелеть ей остаться?
Дануб резко повернулся к нему, но раздражение его мгновенно растаяло, когда он увидел кроткую улыбку своего низкорослого кривоногого друга.
— Я не рискнул бы приказывать баронессе, ибо чего в таком случае я бы добился? Наверное, только возможности видеть ее, хотя одно это всегда было для меня наслаждением. Но представь себе, Джилсепони заверила моего второго посланца, что лето проведет у себя в резиденции.
— Можете считать это добрым предзнаменованием, — начал было Брезерфорд, но вовремя осекся и сделал вид, что прочищает горло. Имел ли он право переступать границы своей дружбы с королем и напрямую спрашивать Дануба о его намерениях?
Если эти слова и задели его собеседника, он ничем не показал этого. Король продолжал глядеть на видневшуюся вдали гавань и серый, окутанный туманом город.
— Джилсепони довелось повидать немало горя, — сказал он, — узнать великую любовь и невосполнимую утрату. Я давно чувствовал, как между нами начинают возникать более близкие отношения, но здесь требуется время. Когда я в прошлый раз видел ее, то понял, что раны баронессы еще не затянулись.
— А когда затянутся? — спросил герцог Брезерфорд.
Дануб ненадолго задумался, после чего пожал плечами.
— Тогда, надо думать, я получу ее ответ, каким бы он ни был.
— Неприятная отсрочка, — заметил герцог.
— Вовсе нет, — возразил король. — Во многих вещах мне недостает терпения. Однако что касается Джилсепони, я готов ждать столько, сколько потребуется. Я готов десятки лет подряд проводить лето в Палмарисе, а долгими зимними вечерами мерить шагами тронный зал в Урсальском замке и ждать, когда погода вновь позволит мне увидеть баронессу.
Герцог Брезерфорд не знал, что и сказать в ответ на подобное признание. Он прекрасно понимал, что король не лжет и не приукрашивает своих чувств. Дануб и так ждал немало лет, невзирая на стайку придворных дам, прямо-таки умоляющих допустить их за порог королевской спальни. Даже усилия Констанции Пемблбери вернуть себе его былое расположение оставались тщетными. Сердце Брезерфорда, герцога Мирианского, ликовало, когда он видел короля столь влюбленным и верным предмету своих воздыханий. Это заставляло его еще более восхищаться своим господином. По мнению герцога, король Хонсе-Бира был достойнейшим человеком. И когда Брезерфорд замечал, насколько крепки и искренни чувства этого достойного человека, он сам испытывал воодушевление и укреплялся в своей вере в существование чего-то большего, чем зримый окружающий мир.
Однако при всем этом Джилсепони оставалась простолюдинкой…
— Нас ждет прекрасное лето, — произнес король Дануб, и лицо его просияло искренним счастьем.
— Приветствую вас, госпожа Пемблбери! — воскликнул аббат Шуден Огвэн, увидев Констанцию, пересекавшую неф величественного собора монастыря Сент-Хонс.
За внешней радостью он пытался скрыть некоторую обеспокоенность, вызванную визитом придворной дамы. Желчный и ехидный Огвэн отчаянно шепелявил, и его «приветствую» прозвучало скорее как «пгиэтствую».
— Смею заверить вас, все готово для участия принца Торренса в таинстве обряда принятия Вечнозеленой Ветви. Я уже говорил вам об этом неделю назад и молю о том, чтобы все прошло еще лучше, чем мы можем ожидать. Как замечательно, что обряд будет совершен весной, пока не началась неминуемая череда свадеб. Но, в любом случае, вы обладаете преимущественным правом…
— Я пришла вовсе не для обсуждения предстоящей церемонии, — перебила его Констанция, умоляюще подняв руки, чтобы аббат угомонился.
Она знала: если не прервать его тираду, ей придется битый час выслушивать пустопорожние излияния старика. Тот мнил себя великим оратором; придворная же дама считала Огвэна законченным идиотом. Возвышение этого человека до сана настоятеля Сент-Хонса доказывало ей, что презрение герцога Каласа к церкви не лишено оснований. После того как прежний настоятель Хингас и несколько магистров на пути в далекий Барбакан стали жертвами нападения гоблинов, Сент-Хонс многие годы оставался в тяжелом положении. Престарелый Огвэн дольше остальных носил звание магистра, поэтому выбор пал на него. До назначения настоятелем он отличался гораздо большей терпимостью и даже обладал некоторой проницательностью. Вероятно, свой новый сан Огвэн рассматривал как подтверждение того, что любые его мысли обладают непреходящей ценностью и заслуживают постоянного их повторения.
И все же Констанции казалось, что у церкви должны найтись способы сместить этого болтуна; в особенности теперь, когда более молодые монахи Сент-Хонса стали магистрами. Наверняка в их среде смогут подобрать достойную замену Огвэну.
