Ведьмаки и колдовки - Демина Карина (чтение книг .txt) 📗
— Нехорошо, ваше высочество. — Нос Себастьян потер, но свербение не унялось.
Чихнул он громко, бабочек распугивая. Они метались по комнате, ударяясь о стекло с громким премерзким звуком. Заговоренной пыльцы становилось все больше, и Себастьян, зажав нос рукавом, выскочил в коридор, чтобы нос к носу столкнуться с Лихославовой девицей.
Она стояла, сложив руки на груди, и мрачно гляделась в зеркало.
Ничего такая… аккуратненькая, фигуристая… и когда не хмурится, должно быть, симпатична… конечно, не чета Христине, но это скорее достоинство, чем недостаток.
— Кого-то ищете? — прогнусавила панночка Тиана, конвертом отмахиваясь. Треклятые бабочки, верно заговоренные на Тиану Белопольску, теперь стучались в дверь.
Свербение в носу стало почти невыносимым.
И Себастьян громко чихнул…
— Нет… пожалуй…
Он глубоко вдохнул, приказывая себе успокоиться, а заодно проклиная доброхота, который присоветовал его высочеству отправить этакий изящный подарок.
Чтоб его…
— У вас что-то с лицом… — сказала купчиха, вглядываясь как-то слишком уж пристально.
— Щеки покраснели, да?
Он потрогал щеку, убеждаясь, что за краснотой дело не стало… на гладкой коже проклевывалась чешуя.
— Бабочки… — сдавленным голосом произнес Себастьян, прижимаясь спиной к двери. — Терпеть не могу бабочек…
— Да?
— У них крылья… и чешуйки… вы знаете, что когда бабочки летают, то эти чешуйки сыплются? Отвратительно, правда?
Купчиха медленно кивнула.
Зудели руки.
И спина.
И Себастьян, не способный справиться с этим зудом, о дверь поскребся.
…да что ж это такое!
Если королевич, то, выходит, все дозволено? Между прочим, привороты — это противозаконно…
— Идем. — Купчиха вдруг схватила за руку и потянула за собой.
Себастьян вновь чихнул и попытался было пальцами нос зажать, да вовремя увидел, как переливается на них золотом заговоренная пыльца…
…подсудное же дело!
Евдокия шла быстро, едва ли не бегом, благо коридоры Цветочного павильона были пусты не то по вечернему времени, не то сами по себе.
И в этом крыле Себастьяну бывать не доводилось.
Он со стоном поскреб шею, которая уже покрылась плотной четырехгранной чешуей… жалобу напишет, сегодня же… две жалобы… или три, и генерал-губернатору лично… мало того что Себастьяну приходится терпеть душевные излияния королевича, который повадился подолгу гулять с панночкой Тианой, повествуя ей о нелегком королевском бытии, так еще и приворожить пытаются…
Евдокия пинком распахнула резную дверь и втолкнула Себастьяна в комнату.
Ручку застопорила стулом и, уперев руки в бока, сказала:
— Ну и как это понимать?
— Никак, — ответил Себастьян и с немалым наслаждением о стену потерся. — Никак… не… понимать…
Чешуя стремительно отслаивалась и опадала на пол полупрозрачными лоскутами. Крылья все-таки получилось удержать, а вот лицо поплыло.
Вот же ж…
— Говорю же… не люблю бабочек… очень остро на них реагирую. — Себастьян отодрал от щеки тонкую полоску кожи.
— Надо же, печаль какая…
— Увы…
Зуд постепенно отступал, но кости ломило, и, значит, лицо вернулось прежнее… зеркало, висевшее тут же, подтвердило догадку.
— Ничего объяснить не желаете? — почти вежливо поинтересовалась купчиха и револьвер достала, должно быть, в качестве дополнительной аргументации.
— Не желаю. — Себастьян учтиво отвел дуло в сторонку, про себя заметив, что револьвер девица держит спокойно, так, словно бы случалось ей прибегать к оружию не единожды.
— А если подумать?
— Панночка… Евдокия, — он заткнул дуло мизинцем, — поверьте, это не вашего ума дело…
— Неужели?
— Именно… я весьма благодарен вам за своевременную помощь. — Себастьян все же чихнул и почесался. — Но буду еще более благодарен, если вы о ней забудете…
— Даже так?
Определенно, следовать совету девица не собиралась.
— Милая, — Себастьян сдул длинную прядь, прилипшую к носу, — уж поверьте…
Платье жало в плечах и оказалась коротковато, он не мог избавиться от мысли, что из-под кружевного розового подола торчат собственные Себастьяна волосатые щиколотки. Атласные домашние туфли еще где-то в коридоре слетели с ног. Чулки продрались, и из дыр выглядывали пальцы. Себастьян шевелил ими, чувствуя, как по тонкому шелку расползаются дорожки.
Вид идиотский.
Почему-то больше всего раздражали волосы, заплетенные в косу… и лента в них. Лента была завязана бантом, который хотелось содрать, как и растреклятое это платье.
— Милая, вы знаете, кто я?
Девица, переведя взгляд с револьвера на лицо Себастьяна, хмыкнула:
— К несчастью, да.
— В таком случае, вы понимаете, что здесь я нахожусь не по собственной прихоти.
А в ближайшем рассмотрении она вполне себе симпатична. Нет, все еще не красавица, да и вряд ли когда-то такой была. Она из тех, которые и в юности отличаются несуразностью, угловатостью и, зная за собой это, становятся невероятно стеснительны.
Взрослея, учатся стеснительность прятать…
— Да неужели? — Евдокия, похоже, не просто спрятала — похоронила.
Но хоть револьвер убрала, все хлеб.
— Дело государственной важности. — Себастьян отбросил раздражавшую его косу за спину и, наклонившись к розовому ушку Евдокии, произнес: — Секретное…
Она, вместо того чтобы зардеться, как полагалось немолодой, но глубоко закомплексованной девице, отпрянула. Впрочем, тут же взяла себя в руки и, указав на стул, велела:
— Садитесь и рассказывайте, что здесь творится.
— Боюсь, это не вашего ума дело…
— Повторяетесь.
Евдокия обошла его по широкой дуге, разглядывая пристально. И насмешки не скрывала…
— Пан Себастьян, — весьма любезным тоном произнесла она, остановившись у двери, — мне кажется, вы меня недопоняли…
— Опять за револьвер возьметесь? Девушка, учитесь использовать другие аргументы.
— Благодарю за совет. Всенепременно. — Задрав подол, Евдокия оружие спрятала.
Ножки у нее оказались аккуратные…
— Пан Себастьян, нам с вами револьвер ни к чему. — Она распрямилась и юбку оправила. — Все просто. Вы, может, и собираетесь молчать… скажем, из интересов государственных… а вот у меня такого желания нету… у меня есть желание иное…
Вот же…
Девица усмехнулась и, отбросив за спину толстенную, соломенного цвета косу, продолжила:
— Я, может, в крепком душевном волнении пребываю… как же, одна из конкурсанток — мужчина… представляете, что скажут остальные?!
— Вы не посмеете.
— Отчего же? Посмею. Я ведь не просто так здесь присутствую… наблюдаю… и просто-таки обязана делиться наблюдениями с общественностью. А уж в какой восторг эта общественность придет, узнав о том, что Себастьян Вевельский обманом проник на конкурс красоты… да вы до конца жизни не отмоетесь.
— А вам и радостно?
Она пожала плечами.
Радостно.
Вот стерва! И главное, не пытается этой радости скрыть. А ведь женщинам Себастьян нравился, особенно таким вот, вышедшим из девичьего возраста, но еще не вошедшим в годы, которые стыдливо именовались «элегантными».
— Я вас посажу, — с очаровательной улыбкой пообещал Себастьян и, не выдержав, поскребся.
— Посадите… наверное… если у вас получится. — Евдокия не собиралась отступать. — Ведь, если разобраться, я лишь пытаюсь защитить невинных девушек, оказавшихся в ситуации столь… двусмысленной.
Она и пальцами щелкнула, и от звука этого — тихого, но отчего-то резкого — Себастьян вздрогнул, припомнив самый первый день.
— Или вы собираетесь поступить, как подобает человеку благородному? — Евдокия встала у окна, скрестив руки на груди.
Грудь была пышной, а руки — белыми.
— Это как же?
Себастьян, не пытаясь раздражения скрыть — пыльца еще действовала, мешая вернуть контроль над телом, — потянул за поясок. В платье было тесно, неудобно, и вид идиотский.
— Жениться, — это страшное слово Евдокия произнесла с улыбочкой, более на оскал похожей.
