Прорицатель (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна (читать книги без регистрации TXT) 📗
Это уж точно. В руках Императора теперь все княжеские дружины и огромные, хотя и скудные земли. Что до Серого Князя, то он далеко не так беспомощен, как может показаться: от Верховной Сейхтавис была наслышана о том, какие силы ему повинуются (включая знаменитых каменных драконов), и знала, что шутить с ним опасно.
— Как бы там ни было, думаю, нам пора к морю, — Ашварас протянула руку, чтобы осенить Верховную охраняющим знаком Богини, и Сейхтавис заметила кое-что странное: узкое запястье, показавшееся из свободного рукава, обхватывал жемчужный браслет. Надо же, такое откровенное нарушение устава... Сейхтавис это не понравилось, но почему-то она промолчала.
Сейхтавис ещё помнила те времена, когда Армаллион только что вышел из состояния небольшого рыбацкого поселения — когда видавшие виды лодочки в бухте острова сменились сначала крутобокими ладьями местных воинов, рвавшихся на материк за добычей, а потом — кораблями богатых купцов с юга, которые всё чаще стали наведываться сюда. Купцы меняли зерно, древесину, воск, меха и ткани на рыбу, устриц, жемчуг, целебные водоросли и другие морские дары, а ещё, конечно, прихватывали в дорогу благословление Богини, полученное от жриц, и нити с молитвами для спасения от бурь. На таких нехитрых операциях Армаллион разжился и за считанные годы превратился в приличных размеров городок со своим маяком, сторожевыми башнями и ратушей. Правда, большинство строений всё ещё оставались приземистыми, длинными родовыми домами из привозного дерева, а узкие извилистые улочки — невымощенными и грязными.
Сейхтавис не любила покидать Храм и выходить в город, хотя он и казался ей оживлённым и просто громадным (о том, что столица Императора куда больше и славится великолепием, и о неприступных княжеских замках она только слышала). Поэтому и теперь, спустившись по одной из многих вырубленных в скале лестниц, она оглянулась на Храм с сожалением.
Он возвышался над ними, заслоняя собой тусклое, неприветливое небо. Большая часть Храма, прорытая в незапамятные времена на разных уровнях, была поглощена скалой, почти голой и лишь кое-где поросшей лишайниками и травами (еду жрицы обычно получали из собственных и городских садов, теплиц и огородов по многолетним договорам); сейчас же, в зимнее время, скала стояла совсем обнажённой, а ближе к вершине лежал снег. Наружу выходили только некоторые помещения, снабжённые окнами, лестницы и отдушины; издалека всё это выглядело, как наросты на теле корявого каменного чудовища. В сторону города от Храма вела единственная тропа, и она уже была запружена фигурками сестёр Ордена, с головой закутанных в тёплые покрывала. Сейхтавис и сама поглубже натянула капюшон: на равнинных участках острова снег залёживался редко, но пронизывающий ветер и влажную морось в воздухе никто не отменял.
Улочки Армаллиона, как всегда, встретили жриц поклонами простого люда и рыбной вонью. Сейхтавис шла, склонив голову и прибавляя шаг; даже легконогая Ашварас с трудом поспевала за ней. Ей хотелось скорее дойти до моря.
На берегу всё уже было готово: местные предусмотрительно убрали сети и лодки, оставив один, специально сделанный плотик. Он лежал на гальке, наполовину погружённый в воду; вокруг него выстраивались сёстры — молчаливые, с торжественно-скорбными лицами. Младшие послушницы под руководством сестры Веритис, наставницы хора, затянули прощальную песню.
— Хорошо, что море спокойно, — заметила Ашварас. Сейхтавис кивнула; действительно, серовато-синий простор лишь исходил лёгкой рябью, да и от сестёр, занимавшихся предсказанием погоды, она не слышала о буре. Обнадёживает, если учесть, какой хаос творился на море несколько недель назад, когда прощались со старой сестрой Буарнис.
Вскоре нанятые носильщики-горожане почтительно принесли тело Верховной, возложили его на плотик, и обряд начался. Жрицы выстроились в большой круг, без различия возрастов и санов, и взялись за руки; Ашварас осталась слева от Сейхтавис, и она на мгновение ощутила холодное прикосновение жемчуга. Всё-таки откуда такая роскошь?...
Но пришло время отбросить суетные мысли. Сейхтавис закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и начала вполголоса произносить молитву Богине.
— От света до глубин и от восхода до заката твоя власть, Великая. От младенца в утробе до старца на погребальном костре, от женщины за прялкой до воина на поле брани — все мы в твоей воле, о Матерь...
Простые слова образовывали прихотливый ритм и постепенно начинали звучать в унисон. Сейхтавис чувствовала, как от этих давно заученных сочетаний её охватывает покой и уютное тепло — как если бы вокруг тела вырос невидимый огненный кокон.
— ... Нет края в этом мире и других мирах, неведомого тебе, о Премудрая. Нет злодеяния, принятого тобой, о Карающая. Нет несчастного, отвергнутого тобой, о Милосердная.
Голоса сотни женщин взвивались к небу и звучали теперь не только мелодично, но величественно и даже устрашающе. В домах Армаллиона матери прижимали к себе детей и закрывали им уши, чтобы они не слышали «колдовских напевов».
— ... Смилуйся же над нами, твоими недостойными чадами. Пусть путника в дальней дороге не оставит твоя защита...
Волны незримой силы прокатывались по плоти Сейхтавис, учащали дыхание и заставляли сердце биться быстрее. Даже дышать стало вольнее, хотелось смеяться — очень неуместно; повинуясь внезапному порыву, она скинула подбитые мехом башмаки и осталась босой, чтобы быть ближе к земле.
— ... Пусть исцелится страждущий и обретёт разум безумный... Пусть счастливым будет всякий брак и всякая битва за правое дело... Пусть воздастся каждому по заслугам в жизни и в смерти...
Сейхтавис распахнула глаза и запрокинула голову в небо; берег потонул в сверкающем тумане; сёстры медленно покачивались в такт молитве, и в каждую паузу на гальку с негромким плеском набегали волны. Плотик уже столкнули в воду, и он плыл к горизонту; по воде стелился край длинного одеяния Верховной, издалека похожий на струю молока.
— Прими же твою рабу, Матерь, обратно в своё лоно. Дай покой и свет ей, ушедшей, и нам, живущим. Избавь нас от мора и голода, обмана и войны; пусть в свой срок снег сменяет дождь, прилив сменяет отлив, отдых приходит за трудом, а урожай — за работой. Во имя Равновесия везде и повсюду; во имя тебя, Великая и Бессмертная.
Крупная дрожь сотрясала Сейхтавис, и, погружаясь в блаженство от единения с Матерью, чьё заботливое дыхание она чувствовала на своей коже, жрица с трудом различила несколько толстых, отливавших зеленью щупалец — каждое раза в полтора длиннее человеческого роста, — которые выскользнули из воды и, обхватив Верховную, бесшумно увлекли плот на дно. Богиня приняла свою жертву.
На следующий день, сразу после поминального обеда, состоялись выборы Верховной жрицы. Традиционно они проходили в Княжеском зале — он назывался так потому, что когда-то Орден, в те времена более многолюдный и могущественный, принимал там послов князей с материка, а иногда и их самих. Всё изменилось с тех пор, как Жёлтый Князь провозгласил себя прямым потомком правителей давно падшей империи и развязал захватническую войну против соседей — смелое и опасное начинание, а ещё очень жестокое. Нынешний Император был сыном того человека и продолжателем его дела — может быть, более мудрым и осторожным, но не менее властным.
И независимость Ордена, «ведьминской шайки», как иногда называли Орден на материке, раздражала его тоже не меньше.
Оказываясь здесь, Сейхтавис всегда невольно вспоминала об Императоре, потому что главной достопримечательностью зала был огромный круглый стол (круг — важный знак Богини, часто использующийся в её ритуалах), подаренный Ордену одним из Жёлтых Князей много поколений назад. Его великолепие плохо сочеталось с аскетизмом остального убранства — изобразить Богиню невозможно, она не поощряет роскоши, так что в Храме трудно встретить лепнину, резьбу или ещё какие-то архитектурные изыски. Вот и в Княжеском зале, кроме позолоченного, украшенного крупными переливчатыми опалами стола (богатство Жёлтого княжества, а теперь — сердца Империи, строилось в основном на добыче и огранке драгоценных камней) с ножками в виде львиных лап, смотреть было в общем-то не на что: высокий потолок, серые стены да окна-щели, через которые пробивается мутноватый свет Льёреми.
