Инсайдер - Латынина Юлия Леонидовна (читать хорошую книгу .txt) 📗

— Я боюсь меча, который он с собой взял, — сказал Ашидан. — Я видел этот меч в руках Ханалая, а души убитых после смерти уходят в их мечи.

Ханалай был тот самый мятежник, который семь лет назад воевал против Киссура.

— Ханалая, — изумился Бемиш, — вы встречались с Ханалаем?

— Он меня взял в плен, — ответил Ашидан.

Бемиш уставился на юношу: тот был молод, тонок, как змейка, и невероятно красив, со своими золотистыми волосами и серыми, густо накрашенными для охоты глазами.

— Господи! Сколько же вам лет было?

— Пятнадцать. Почти пятнадцать. Киссур поручил мне пять тысяч всадников, и со мной были Сушеный Финик и дядя Алдона, Алдон Полосатый. Мы должны были ждать Киссура в Черных Горах. Но тут мы услышали, что вниз, в городок Лухун, съехались на ярмарку купцы и сгрудились в городке из-за войны, и мы решили взять этот городок, потому что так добычи достанется больше, если не ждать Киссура.

Вот мы ночью подошли к этому городку с проводником, и, когда рассвело, выяснилось, что это была ловушка, — войско Ханалая окружило нас. Ханалай думал поймать самого Киссура.

Ашидан покачался в седле.

— Я выехал вперед и предложил Ханалаю поединок. На моем щите был Белый Кречет, Ханалай подумал, что в ловушку попался сам Киссур. Он очень не хотел драться, но ему пришлось принять вызов. Он испугался, что командиры его засмеют.

Это был поединок, о котором нечего долго рассказывать: Ханалай рассек мне плечо и бросил на землю, как кутенка, а потом снял шлем, чтобы отсечь голову. Очень удивился и спросил: «Ты кто такой, мальчишка, чтобы носить щит с Белым Кречетом?» Я сказал, что меня зовут Ашидан, и что брат мой Киссур отомстит за меня, и чтобы он рубил мне голову, а не разевал свою поганую пасть. Я был очень хорошенький мальчик, и Ханалай вдруг меня пожалел. Размахнулся мечом и вдруг подумал: «Я умру, — в этих словах ужас необратимости, ночью от них нельзя спать. Так стоит ли опускать этот меч?» — так он мне, во всяком случае, говорил потом. Вот он перебросил меня, как девку, через круп своего коня, и поскакал к своему войску. А мое погибло, до последнего человека. Ведь это была совсем другая война, нежели между двумя государствами. Потому что когда воюет одно государство и другое государство, то справедливость в том, чтобы пощадить противника и сделать его своим вассалом, а когда воюет правительство и мятежники, то справедливость в том, чтобы уничтожить мятежников до единого.

— А Сушеный Финик? — вдруг сообразил Бемиш.

— Сушеный Финик и Старый Алдон попали в плен.

— А дальше?

— Меня и Сушеного Финика привели в шатер Ханалая, где он пировал после битвы, и Ханалай сказал, что он хотел бы услышать от Сушеного Финика песню об этой битве. Сушеный Финик ответил ему, что битва еще не кончена, так как не казнены все, кто должен быть казнен после этой битвы, а когда Ханалай казнит всех, кто должен быть казнен, некому уже будет петь эту песню. Ханалай усмехнулся и подарил Сушеному Финику новую лютню и свой меч, — и этот меч был такой дорогой, что стоил дороже, чем честь Сушеного Финика. Тот сел и спел хвалебную песню Ханалаю, и я не думаю, что вы слышали ее от Сушеного Финика или на магнитофоне. А потом Ханалай повернулся ко мне и сказал, что он хотел бы отпустить меня. Я наговорил ему дерзостей. Тогда он подумал и сказал:

«Ладно, тебя распнут завтра, мальчишка. Сначала Алдона, а потом тебя».

— И что же было завтра?

— Нас вывели вместе с Алдоном, и Ханалай сказал: «Если ты позволишь мне помиловать себя, я отпущу Алдона». Я плюнул ему в лицо.

Ашидан помолчал. Лицо его стало совсем бледным, и Бемиш вдруг представил, каким он был хорошеньким ребенком, тогда, когда ему было «почти пятнадцать».

— Ханалай покачался-покачался с носка на пятку, а потом и говорит: «Слишком красивый ты мальчик, чтобы умирать». Они распяли Алдона и побранились немного, а потом увели меня.

— А Сушеный Финик?

— А Сушеный Финик пел Ханалаю хвалебные песни, пока не оскорбился, что он, человек из знатного рода, прислуживает простолюдину, который в детстве месил коровий навоз. Отрубил голову одному из помощников Ханалая, кинул ее в мешок и ускакал с этим выкупом к Киссуру. И меч Ханалая он тоже подарил Киссуру.

Ашидан помолчал и сказал:

— Там-то я и познакомился с сыном Ханалая: мы были одногодки, это был очень одаренный юноша. Думаю, Ханалай пощадил меня ради него. Однажды он меня спрашивает: «Вдруг мой сын попадется в руки Киссура? Как ты думаешь, оставит он ему жизнь, как я тебе?» «Да, — подумал Бемиш, — Киссур, однако, не пощадил сына Ханалая, и вообще никого не пощадил».

— Эй, — закричал впереди Ханадар Сушеный Финик, — вы чего там уснули? А ну сюда!

Бемиш и Ашидан заторопили коней. Впереди дорога раздваивалась: всадники сбились у развилки в кучу.

— Нам налево, — сказал Киссур, — надо навестить Альдиса, чтобы следующая охота была еще изобильней прошлой.

— Что ж, — возразил Ашидан, — мы тогда до ночи не успеем в замок.

— Очень хорошо, — сказал Киссур, — так заночуем у старой кумирни.

Лицо Ашидана вытянулось.

— Смотри-ка, — сказал Ханадар, — да неужто ты боишься старой кумирни?

И, оборотившись к Бемишу:

— Там, в старой кумирне, похоронен Альдис Белый Кречет, и к нему были приписаны два двора, чтобы ухаживать за могилой. Вот они пренебрегли своими обязанностями, и Альдис их съел, и это дело ему понравилось: он повадился каждую ночь вылезать наверх, таскался со свитой за прохожими и загонял их к себе на пир. Прохожий приходит: усадьба, свет, а наутро от прохожего только косточки. Люди уже так и заметили на новолунье, — если в старой кумирне свист и огонь, — значит, скоро где-то будет плач. Простолюдину бы давно загнали кол в гроб, а тут боятся, все-таки — Киссуров прадед. Ашидан усмехнулся.

— Не стоит навещать могилы предков с посторонним землянином, — сказал он, — чужаку достаточно того, что его взяли с собой на охоту.

— Еще не было такого, — ответил Киссур, — что бы я охотился в здешних местах и не поделился добытым с моим предком.

И они поехали к старой кумирне, отпустив слуг и приторочив к седлу тушку медвежонка.