Интерполицейский (СИ) - Донцов Виталий (книги txt) 📗
Я лихорадочно принялся перебирать в памяти все события указанного срока давности. Мы тогда еще базировались в Бенгальском заливе. Мы спасли кучу народа, среди которых было столько невзрачных пятидесятилетних европейцев… Джек… Джек. Мозг зацепился за имя, оказавшееся знакомым, нашел нужную ячейку в памяти. От этого имени словно пошла цепная реакция — Джек, которому я спас когда-то жизнь… темная ночь, джунгли Мьянмы, армейская колонна. Спутанный с ног до головы европеец среди узкоглазых конвоиров. Загадочная реакция моего зама, и спонтанная акция освобождения, которая вполне могла стать тогда нашей последней выходкой, если бы не удача… И короткий, неконструктивный диалог с бывшим пленным, оказавшимся настоящим американским шпионом, вдобавок лучше нашего ориентировавшимся в положении дел вокруг целей операции "Сезон дождей", но еще больше нас запутавший на тот момент…
— Лайон… — полушепотом, на выдохе, сказал я, поднимая сузившиеся глаза и вглядываясь в узнаваемые змеиные черты лица североамериканца. — Какая неожиданная встреча, шпион!
Глаза Лайона тоже сузились, лицо вдруг резко очертилось напрягшимися мускулами, теперь уже казавшегося не невзрачным, а жестким, даже жестоким, четко прорисованным, и мне не совсем к месту подумалось — а не мог ли я видеть это хищное лицо еще когда-то? Но где и когда? Наши дороги не могли пересекаться, кроме того случая в Мьянме…
— Знаешь, американец, я не стану тебя ни о чем спрашивать, — сказал я уже громче. — По твоим глазам вижу — сам расскажешь. Но не скрою — твоя роль здесь меня
оч-чень волнует.
Джек вдруг расслабился — внешне. Взмахом руки отослал за дверь своих прихвостней. Едва обшитая деревянными планками стальная плита со стуком закрылась, вновь вперил в меня свои холодные, почти бесцветные глаза. Сандра со смешанными чувствами на точеном лице сидела мышкой, придавленная нарастающей между мной и ее "другом" напряженностью. Краем глаза я видел, что она не сводит с нас жадного взора. Честно говоря, на месте агента я вывел бы ее за дверь. Но у Джека были, очевидно, какие-то свои соображения. Интересно, откуда Сандра-то знает шпиона. Впрочем, если и знает, то не как агента разведки, я уверен.
— Я почти не сомневался, что ты узнаешь меня, подполковник. И ты прав, у меня есть желание поделиться с тобой нынешними реалиями, о которых ни ты, ни твои люди не имеют представления. Вы опять угодили в чужую игру, Беркутов. Только, боюсь, на этот раз тебе может так не повезти, как Мьянме. Позволь, пользуясь удобным случаем, поблагодарить тебя за то, что ты рискнул спасти меня в ту злосчастную ночь. Если бы ты знал, что сделал и для меня, и для всей Америки. Жаль, судьба порой выкидывает необычайные шутки — сказав тебе спасибо, я, к своему сожалению, не могу отплатить тебе тем же. Слишком многое стоит на карте.
— Интригуешь… — пробормотал я. — Значит, ты стоишь за всем этим? И за моим похищением?
— Господь с тобой, русский. Это вовсе не моя затея! — воскликнул Лайон. — Мы бы, конечно, рано или поздно столкнулись, но тебе даже не удалось бы обо мне узнать! Ты будешь прав, если решишь, что мы по разные стороны фронта. Мы были формальными, потенциальными противниками еще там, в джунглях Мьянмы. Но это не значит, что я не испытываю к тебе или твоим людям симпатий. Алягер ком алягер, как выражаются французы. Вы просто пешки моих настоящих соперников в этой партии, и как бы мне ни было вас жаль, можете при неустранении доставить кучу ненужных хлопот. Но прошу учесть, я могу еще предложить вам выбор между жизнью и заданием. Ведь вам нужен шейх?
— Так ты это его покой здесь оберегаешь? После того, как он украл ваше оружие, и вас же хотел им убивать? Ты весьма великодушен, шпион! — на самом деле я еще не раскусил, для чего Джек возник на нашем пути, но старался придерживаться хорошей мины при плохой до неприличия игре.
— Ты почти угадал. Шейх, не смотря на некоторые скверные стороны своего характера нужен мне. Но поверь, подполковник, я не делаю ничего, что шло бы против интересов США и чего бы не хотела моя великая страна.
— Не сомневаюсь. Ты забыл добавить — самая демократическая страна в мире, — поддел я его. — Слова-то какие, умереть не встать. Да что же вы, все из себя такие демократические и великие, лезете защищать свои интересы куда угодно, лишь бы подальше от дома? Меня всегда умиляла ваша твердолобая уверенность в том, что без вас в мире не обойтись. И Вторую мировую войну вы выиграли. И Югославию без ее спроса защитили, кидая бомбы по военным объектам, на поверку оказывавшимся жилыми кварталами. И Ираку покоя не даете. Ощущение, что Хуссейн объявил вам ядерную войну, тогда как он сидел и трясся в своем дворце, запуская в страну всех, кого посылало ООН, раз за разом не находившая даже следов оружия массового уничтожения. И я сомневаюсь, что вы что-то найдете, но полноценный кризис власти рано или поздно заработаете, это точно. Вы подобны своему невежественному президенту, такие же глупые и зажравшиеся, пытающиеся утверждать свои права на то, что вам никто и никогда не отдаст. На чужую свободу. Ну объясни мне, шпион, куда еще могли затеряться ваши личные мировые интересы?
— Зря иронизируешь, русский, и пытаешься доказать мне, что я не прав. — Лайон опустился на стул между мной и журналисткой, отодвинув его к двери. — Даже ты не сможешь не признать, что в мире всегда правит сильнейший, пусть даже из-за того, что мир несовершенен. Главное, суметь доказать свое право на власть, суметь ее удержать. И люди, в сущности своей представляющие из себя не более, чем стадо безропотных овец, всегда жаждут подчинения. Они жаждут, чтобы кто-то решал за них, указывал путь, иначе начинают чувствовать себя неуютно, и тут как раз и начинаются конфликты, иногда просто потому, что кто-то кому-то не понравился…
— А вам невозможно что-либо доказать из-за вашей тупости, Лайон. — перебил я его. — Вы не умеете или, скорее, не желаете видеть интересов других. Вам нужна была маленькая победоносная война, и вы ее сделали. Получается, Саддам вам тоже не понравился? Или наоборот, понравились нефть и деньги? Вы хотите создать марионеточное государство, и получив прецедент, продолжить свою экспансию. Не уверен, что вы остановитесь на создании одного "демократического" режима. Ведь по всему Ближнему Востоку столько еще привлекательных кандидатур, так? Вот только не хочу тебя разочаровывать, но вы захлебнетесь в Ираке, как когда-то захлебнулись во Вьетнаме, и как мы в Афгане…
— Ты мне положительно нравишься, Беркутов, — американец с видимым удовольствием общался со мной, своим противником. Похоже, обладание обширными полномочиями — а Лайон очевидно не рядовой агент, рядовые обычно не столь осведомлены о целях и заданиях противной стороны, и не склонны к пространным рассуждениям — наложило четкий отпечаток на его сознание. Он представился мне чем-то странным, этакой химерой — еще не политик с его страстью к разглагольствованиям, но уже и не разведчик в чистом виде, те не имеют привычки запросто болтать с захваченными противниками. Лайону требовалось для доказательства своей силы, чтобы его жертвы осознали ее и оцепенели от страха или от ненависти. Тогда он мог почувствовать свою власть над их жизнями.
— Если хочешь быть сильным, нужно показывать, что ты силен, и подтверждать свое право на силу. Если же имеется и экономическая выгода… ты не возгордись, подполковник, я тебе военных тайн не открываю, даже в твоем положении в многознании многие беды. Обо всем этом говорят и будут еще говорить… какое-то время. Пусть себе. Пусть будут эти демонстрации протеста. Они бессильны и этим подчеркивают нашу силу. Мы же демократы, и признаем право на собственную точку зрения. Только право действия и первого слова всегда у США, и его никто не сможет отнять. Вполне объективно с любой стороны. Была одна держава, десяток с небольшим лет назад, способная оспорить это право, но гонку она — вы — проиграли. Дух спорта, можно сказать.
— Кажется, мы немного увлеклись, шпион. Кто кому проиграл, это еще большой вопрос. Ведь смотря, какая цель кому выставлена. СССР лопнул под собственным напряжением, но кто гарантирует вас от такого исхода? Цели ставите не вы, не я, и даже не ваш президент, Лайон. Не сочтите меня, Джек, набожным, но уж я скорее соглашусь поверить в высшую силу, чем в ваше право быть единственно правыми. Вы обречены сломать зубы при попытке захвата мировой власти, это к Нострадамусу не ходить. Вам не хватает души, Джек, иначе вам и не понадобилось бы доказывать свои смешные права, — боже правый, откуда что у меня берется? На меня накатило какое-то немыслимое вдохновение, и я всерьез сцепился с американцем на поприще вселенских проблем, тогда как не решил даже еще своих личных. Сказывались часы муторного молчания в компании с полупсихом Легаро, и то, что Лайон наступил на мою больную мозоль — при том, что я испытываю к отдельным представителям американской нации неподдельную приязнь и симпатию, я нешуточно ненавидел США, как систему политическую и морально-этическую. Как слишком совершенную систему подавления личности, укрытую под показной демократичностью. В конце концов, простые американские граждане — несчастные люди, которых и превращают в тех самых овец, как выразился Джек. Их лишают права самостоятельного выбора, оставляя лишь иллюзию его, их заставляют пережевывать мелкие дерьмовые куски личной жизни тех, с кого вынуждают брать пример. Я видел как-то художественный фильм о том, как проводятся выборы президента в США. Там в открытой телестудии оценивали не реальные управленческие и личностные черты того или иного кандидата, а собирали всю грязь с изнанки их жизни, смея судить их, невзирая на то, что сами судящие вылеплены из того же теста, и что даже кандидату можно оставаться всего лишь человеком.
