Утраченная невинность - Миллер Карен (книги без сокращений .TXT) 📗
— Я ничего не мог поделать. То, что я совершил, было сделано для Гара и королевства. Клянусь, Пеллен. Ты меня знаешь. Я не предатель.
Как при первом проблеске солнца на хмуром небе, лицо Оррика смягчилось.
— Если бы кто-то назвал тебя предателем до сегодняшнего дня, я бы хохотал до упаду.
Эшер с трудом сглотнул.
— Ничего не изменилось. Но без твоей помощи я этого не докажу.
— Господин Джарралт обязал меня хранить это дело в секрете, — произнес Оррик, хмурясь. — Я и шагу не сделаю из казармы, пока он не вернется.
Раньше Эшер не догадывался, что надежда может причинить такую боль.
— Тогда пошли к Гару человека. Тайно и с запечатанным письмом. Если ты пригласишь его, он явится. Он во всем разберется, я уверен в этом. Он обещал.
Оррик отошел от камеры. Положив ладонь на ручку двери, капитан произнес, не оборачиваясь:
— Я ничего не обещаю.
— Но ты попробуешь?
Последовал самый долгий в его жизни промежуток молчания. Пеллен Оррик едва заметно кивнул. Костяшки пальцев, лежащих на дверной ручке, побелели.
— Хорошо, Эшер. Я попробую.
Когда Конройд Джарралт вернулся в Башню и вошел в библиотеку Гара, он был не один — за его плечом стоял Холз. Стоило Гару взглянуть на него, как он понял — Джарралт рассказал служителю Барлы все. Мрачный взгляд, поджатые губы, непримиримое выражение лица — ничто не напоминало прежнего благодушного священнослужителя, выступавшего советником короля по духовным вопросам. Перед ним стоял человек из железа, при одном взгляде на которого пробирала дрожь.
Прикованный к креслу тяжелым враждебным взглядом Холза, Гар почувствовал, что уменьшается в размерах. Слабеет. Тает.
За время, прошедшее с момента, когда его вытащили из постели, он умудрился кое-как собраться с мыслями. Даже отчасти преодолеть отчаяние и взбодриться. Пусть Конройд рвет и мечет, он не король. Его угрозы — не более чем блеф зарвавшегося честолюбца. Ни один разумный доранец не поддержит убийства невинных олков. Ни один священнослужитель, следующий милосердному учению Барлы, не одобрит подобного зверства. Холз никогда не примет сторону Конройда. Он поймет, что сделанное королем совершено во имя всеобщего блага.
Он убеждал себя в этом, умываясь, облачаясь в одежды и стараясь восстановить внутреннее равновесие. Но вот Холз пришел, и то, что он думает, ясно читается на его лице.
— Ваше величество, — заявил Холз, — я даже не знаю, с чего начать.
Гар встал. Возможно, еще есть надежда.
— Холз. Эфрим. Я думал, что хотя бы ты поймешь меня.
— Пойму что? — бросил жрец, и голос его был подобен удару бича. — Что вы поставили личное тщеславие превыше священной клятвы? Что вы в погоне за властью допустили кощунство? Что вы составили заговор, чтобы извратить закон и порядок, нарушить священную волю Барлы, которую клялись соблюдать? Нет, господин. Я не понимаю. И никогда не пойму. И я благодарю Барлу, что ваш отец не дожил до дней, когда его сын совершил подобные грехи против королевства, на службу которому Борн положил жизнь.
— Как правда может быть кощунством? — вопросил Гар. — Холз, неужели ты не понимаешь? Мы все жили во лжи. Олки владеют магией. И зная об этом, как мы могли, вопреки голосу совести…
— Вопрос о магии олков здесь ни при чем, — возразил Холз. — Единственный судья в вопросах совести — Благословенная Барла и ее законы, а они предельно ясны. Магия — предназначение доранцев, хранителей королевства Барлы. Вам, как королю, доверили эту землю. А вы это доверие растоптали.
Гар перевел взгляд с Холза на Конройда Джарралта. Он никогда не думал, что ненависть можно смаковать, как вино — такое лицо было у советника.
— Мои поздравления, Конройд. Каким-то образом тебе удалось совратить доброго человека с пути милосердия.
Конройд улыбнулся.
— Это целиком твоя заслуга. Теперь придержи язык. Все, что нам от тебя требуется, — подпись под этими документами. После этого твое мнение никого в королевстве интересовать не будет.
— А за твоим будет весь авторитет королевской короны.
— Само собой.
Негодяй был предельно откровенен. Чувствуя, что его тошнит и завтрак просится наружу, Гар протянул руку, чтобы принять первый из свитков пергамента. Он развязал ленту и прочитал написанное.
— Это я подписать не могу, — заявил он, поднимая взгляд.
Холз с Конройдом обменялись взглядами.
— Почему же?
— Потому что это ложь. — Гар бросил пергамент. — Эшер не крал у меня магию. Не было заговора олков с целью свержения меня с трона или устранения доранцев от власти. Эшер сделал то, что сделал, потому что я просил его об этом, а не по какой-то другой причине! Вам мало того, чтобы я дал свое согласие на его казнь? Вы хотите убить память о нем, обо всем том добром, что он сделал?
— Если ты этого не подпишешь, то остается вероятность, что какой-нибудь глупец из олков усомнится в справедливости приговора, — произнес Конройд. — Это чудовище, созданное тобой, пользуется популярностью. Чтобы его уничтожить, надо обрисовать негодяя еще более гнусным, чем он есть, и тогда его будут вспоминать не с любовью, а с проклятиями. Его падение должно стать притчей во языцех до скончания веков, предупреждением любому олку, который посмеет нарушить покой в королевстве.
Спорить с Конройдом Джарралтом все равно что биться в стену головой. Гар посмотрел на Холза.
— Ты разве не видишь, что это ложь? Как ты можешь его поддерживать? И просить меня подписать это? Я думал, ты любишь меня!
— Я любил мальчика, который чтил свою семью, — сухо возразил Холз. — Я любил человека, который любил наше королевство, который понес утрату и проводил дни на службе стране. Я не знаю человека, которого вижу здесь перед собой сегодня. Как же я могу любить того, кого не знаю?
Гар почувствовал, что ноги его не держат, и снова сел в кресло. Внезапно ему стало трудно дышать.
— Я не могу поставить здесь свою подпись.
— Ты должен, — сказал Холз. — Эшер — это язва, способная погубить королевство. Его надо вырезать из сердца страны, пока ядовитое влияние не распространилось повсюду. Если ты этого не понимаешь, то у тебя столь же мало надежды уцелеть, как и у него.
Гар не думал, что Холз способен говорить так жестоко.
— Но он невиновен. Ни в чем не виноват.
— Он виновен, — возразил Конройд. — Он нарушил закон по твоему собственному указанию.
Снова посмотрев на Холза, Гар спросил:
— Знаешь, чем мне угрожал Конройд, если я не соглашусь на этот подлог? Знаешь, что поклялся сделать, если я откажусь стать соучастником убийства Эшера?
Холз покачал головой.
— Казнь на основании закона не является убийством.
— Он сказал, что оклевещет и опозорит память моей семьи!
— Ты уже это сделал.
— Он угрожал убить тысячи невинных олков.
— Если откроется, что есть другие олки, другие предатели, претендующие на силу, которой лишила их Барла, тогда, конечно, они умрут.
Конройд улыбнулся.
— Соглашайся, мальчик. Твое правление закончено. Ты отказался от власти, когда доверился Эшеру из Рестхарвена. Подпиши его приговор, свое отречение от престола, пади на колени и восславь Барлу за то, что, несмотря на твои усилия, она не позволила этому государству погибнуть.
Гар взглянул на второй свиток пергамента, и ему нестерпимо захотелось ответить отказом. Плюнуть в красивое ненавистное лицо Конройда и вверить себя и Эшера милости Барлы. Довериться любви народа, доранцев и олков. Поверить в их способность простить его слабость, несостоятельность как мага и нерешительность как короля.
Каким-то образом Конройд прочитал его мысли.
— Они могут — могут — простить тебя, парень, но они никогда не простят Эшера. Он уже мертв. Он умер в тот момент, когда ты убедил его нарушить Первый Закон Барлы. И если ты честен, если хотя бы способен на честность, то признаешь, что я говорю правду.
Он почувствовал, как внутри что-то ломается, словно кости стали стеклянными, а слова Конройда дробят их на мелкие кусочки. Он кивнул.
