Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Но так даже лучше. Лучше для всех.
И всё-таки Белянка увязала обратно берестяную бумагу и сунула под лавку, вставила в уключины вёсла и с силой толкнулась от берега. Пусть полежит, от этого никому хуже не будет. Даже на самом последнем краю, когда не осталось совсем ничего, что-то внутри отчаянно хочет жить и держится из последних сил, и борется, и бьётся, и верит, когда сама уже вроде бы сдалась. Белянка спрыгнула на берег, зарылась в зернистый песок ступнями, вскинула руки, до боли вдохнула свежесть.
И замерла.
Ничего не случилось. Дня не прошло, как проклятая вернулась, а ничего не случилось. Не ударила молния. Не рухнул ясень. Земля не ушла из-под ног.
Резко выдохнув, она расправила плечи и на миг зажмурилась, а потом просто подтянула лодку и привязала к ивняку. Не оглядываясь, подошла к костровищу и шагнула в холодную золу. Взвился пепел и узором осыпался на подол, перепачкал голые щиколотки, ступни, ногти. Вот так стоишь на краю обрыва, а думаешь о пустых мелочах.
Деревня беззащитно смотрела в глаза. Тоскливо скрипели ставни брошеных землянок. Призраками бродила по утоптанным тропинкам память. Слой за слоем, будто лоскутное одеяло, воспоминания теснились в груди, вспышками рвались наружу. Вот бегут по тропинке дети, падают в траву, хохочут, поднимаются и снова бегут — только бы успеть, спрятаться, добежать — пока не догнали! По их лицам плывут блики света, переливы пятнистых теней. А вот уже тащат из землянок тяжёлые скамьи, разжигают костры — и танцуют, танцуют до рассвета в кольце огня, кружатся девичьи силуэты, хлопают парни в ладоши. Прогорает огонь, и по пеплу шаг в шаг ступает безмолвная людская цепь, бормочет тётушка Мухомор колдовские песни. А под вечер собираются хозяюшки с пряжей и шитьём, жужжит духота сонными мухами, с пастбищ доносится блеяние коз. Из печных труб тянется дымок и пахнет свежим хлебом, горячим чаем и мёдом. А губ первым поцелуем касаются его губы, и по телу огнём — жизнь.
Всё это мир, который сгорит и останется только в памяти выживших. Если будут выжившие.
А у Белянки другого мира нет. И не будет уже никогда. Есть только этот самый страшный и самый последний миг. И он прекрасен до восторга.
В самый последний миг так отчаянно хочется жить.
Так отчаянно хочется надышаться.
Но уже поздно.
Всколыхнулись под ветром былинки травяных крыш. Ноги глубже зарылись в пушистую золу, сомкнулись веки, и глубокий вдох перешёл в свистящий шёпот. Заструилась простая и древняя как Лес присказка:
Свет-свет, обойди,
Тьма-тьма, сохрани.
Не сгуби — сбереги,
Глаз-сглаз отведи.
Невидимое одеяло укрыло Белянку с головой.
Впереди белела молоденькая берёзка, качала бледными серёжками, кудрявилась листьями — первая жертва.
Врасти в землю, пустить корни, дотянуться до сердца Леса. Раскинуть руки, расшириться в стороны, за пределы тела, за пределы поляны, просочиться в самые глухие чащобы… и ничего. Пустота. Лес закрылся, выгнал проклятую. Не помогает, не делится теплом. Не благословляет на страшное.
Пусть, пусть это самая последняя ошибка. Но уже поздно отступать. Поздно!
В груди раскалялось солнце. Плескалась непрожитая любовь. Непройденная жизнь. Невыплаканная боль.
— Прости! — прошептала Белянка. — Прости, ты сам об этом просил! Я отдам тебя — всё равно уже скоро я пойду за тобой.
Последний раз стукнуло горячее сердце, последний раз пахнуло раскалёнными камнями — и тонким жгутом рванулась струя тепла, пронеслась, опалив седые одуванчики, и обвила безвинную берёзу. Ствол потемнел, пошёл искрами. Качнулись на ветру серёжки — и вспыхнули, будто пересушенная солома. Белянка вытянулась вперёд, вслед за раскалённым добела жгутом, выдыхая до последней капли, до пустоты. По этому жгуту, пульсируя, вырывалась её жизнь. Её любовь. Её память. Её радость. И её слезы. И когда уже не осталось совсем ничего — берёза пылала. Полыхала неистовым пламенем. И перегретый воздух вокруг дрожал зыбким окоёмом. Корчились тонкие ветки, без следа испарялась трава. Но на всю деревню запала не хватит. Не хватит! А внутри уже ничего — лишь чёрная зябкая пустота.
Белянка пошатнулась, волной накатила дурнота, в глазах потемнело, иголками закололо язык.
И тут… отозвался Лес.
Обрушился рассветным гомоном птиц. Утробным звериным рыком ворвался в гулкую пустоту. Заполнил гневом, грохотом камней, скрежетом ветвей, криком загнанной жертвы, яростью победы хищника, запахом крови, запахом изрубленных стволов и взрытой до сердца земли.
И впервые в жизни Белянка почувствовала, что делает именно то, что должна делать. Идёт туда, куда и должна идти! Кожу под тонкой рубахой до боли стянули колючие мурашки. Сердце забилось ровно, сильно, громко — сердце гнало не только кровь Белянки, но и кровь Леса, кровь Тёплого мира. И тепло пульсировало, оживляло почти мёртвое тело, вырывалось наружу, за пределы, струилось по струнам Леса, прошивало дубовые стволы, овивало сосновые иглы, нанизывало листья, сливалось с криками птиц и возвращалось обратно, в Белянку.
Круг замкнулся.
Лес замкнул круг со смертной ведуньей. В полный рост, в полную первобытную мощь он отдался её власти, полностью, без остатка — доверился её решению.
Поддержал.
Белянка расхохоталась, безумно и громко. Не чувствуя границ между собой и Лесом, не помня прошлого, не думая о будущем, она обрушила шквал огня на громадный ясень на холме у края Большой поляны, подожгла орешник, заросли терновника, старую ольху. Под ней когда-то жила тётушка Пшеница? Неважно. Уже неважно всё. Нужно больше огня! Пусть пылают крыши, и сосны, и тройка берёз. Пусть искрит небо рыжими сполохами. Пусть закончится воздух, померкнет память. И останется только свобода. Только сила. Только огонь. Никаких границ и преград. Никаких причин и вопросов. Вспыхнуть и исчезнуть. Стремительно и ярко. Без следа. Без сожалений. Ни завтра, ни вчера. Лишь здесь и сейчас.
Мгновенная смерть всем, кто не умеет быть истинно свободным!
Свет-свет, покажи,
Тьма-тьма, прояви,
Не сгуби — помоги,
Морок с глаз убери.
Обратное заклятие, сказанное голосом Горлицы, прорвалось сквозь безумие огня.
Белянка вернулась в смертное тело и закашлялась от едкого дыма. Добрая половина деревни пылала, а сама она стояла в середине поляны, в кольце огня: не выбраться, но пока ещё можно дышать.
Горлица ринулась с холма, к границе огня. Позади вился серый подол, хлестала по плечам коса, а глаза горели — ненавистью, гневом, болью. С острых когтистых пальцев срывались искры тепла и летели к Белянке, скручиваясь тугими верёвками, стягивая горло, спутывая руки и ноги, забивая лёгкие.
— Белка! — неистово кричала Горлица. — Белка! Проклятая! Как ты посмела! Как ты могла!
— Уходи! — прохрипела, задыхаясь, Белянка.
— Я не брошу Луки! — плюнула Горлица и сильнее стянула путы.
Но на стороне Белянки был Лес. Она черпнула громадную охапку тепла и вытолкнула из себя упругой круглой волной, растягивая заклятие Горлицы. Ослабла хватка на горле и удалось немного вдохнуть.
Старшая и самая сильная ученица тётушки Мухомор не сдавалась. Её губы кривились в нечеловеческом усилии, на вытянутой шее надувались жилы. На её стороне были правда, свет, честь и свобода. Её глаза полыхали праведным гневом. Она защищала то, во что верила каждый миг своей жизни — она защищала Родину. Память предков, традиции и саму жизнь.
Она защищала Лес.
И она в одиночку противостояла мощи целого Леса!
Белянка бы расхохоталась, если бы не было так больно. Больно телу и больно душе. Она читала по лицу Горлицы каждую чёрно-белую мысль. Вместе с ней она презирала саму себя. Но теперь она знала, что Лес на её стороне. Что Лес её поддержал. Что так правильно. Пусть ужасно, подло, страшно и жутко, но правильно.
Только так можно сохранить жизнь.
Разрушив Родину, предав память, смешав традиции с золой — сохранить жизнь.
Будет жизнь — будет и Родина, и память, и традиции.
