Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Сарим, прости.
За то, что я сказал, и за то, о чем промолчал.
За то, что я сделал, и за то, что мог бы сделать, но не стал.
Сарим, помоги.
Увидеть цель, путь и спасение. Дойти и обрести мир и покой.
Воздух звенел перетянутой струной, и в груди разрасталась тревога. Что делает он здесь, под чужим небом, на чужой реке, растеряв самого себя? Кого спасает? И спасает ли? Какому богу молится? Какому миру принадлежит? Он же предал Сарима. Предал! Отрёкся. Отрёкся потому, что Сарим допустил страшное: чтобы одни люди жили жизнями и теплом других людей. Так чего же Стел просит теперь? Какого прощения ищет?
Вместо покоя ночной ветер с привкусом сладкой земли будоражил ноздри, холодил ладони и шею, вместо мира сердце заходилось в бешеной пляске, как перед боем. Черноту ночи вспорол далёкий вскрик птицы, и будто почудился на грани слуха утробный звериный рык.
Гнев Леса.
Слова сами всплывали в голове. Гнев Леса. Такое уже было! В день пожара. Значит, он слышит Лес? Значит, Лес всё-таки бог, который отвечает? Но как же тогда Сарим? Он же отвечал звоном тишины, прохладой и ясным умом. Дарил равновесие, указывал путь. Светлый, прозрачный, невесомый, безликий и единый. Сарим. Он вёл за собой от самой колыбели и учил чистоте и любви, счастью. С ним было понятно, просто. Но стоило только раз усомниться, как сердце разорвалось пополам. Стоило сделать только шаг в сторону, как нет пути назад. И теперь весь мир воет раненым зверем.
Но как мог чистый и светлый Сарим допустить эту войну?
Лес яростный и животный, грязный и сильный, он может постоять за себя! Он не молчит. Он отвечает тем, кто стучится к нему в слезах, ведь бог не может действовать сам — только руками людей, которые верят, которые слышат. Только руками и сердцами людей. Но это говорили и о Сариме. Слова путались, заглушали тихий голос внутри, мешали дышать. Мешали обрести мир и покой.
— А что, если Сарим не отвернулся? — шептал тот самый беззвучный голос внутри. — Если он кричал тебе, именно тебе, а ты не услышал его и подвёл?
Боль сдавила горло, и Стел захлебнулся, проглотил крик.
Чей это голос?
— Сарим, прости, — вслух взмолился Стел. — За то, что я предал тебя. За то, что обвинил в грехах Ериха, Мерга и Рокота. И в моих грехах тоже. Это же мы, мы сами несём твою волю? Но Лес — он же тебе не враг? И мне не враг? Сарим, помоги! Я хочу только сохранить жизни людей. Я хочу хотя бы чуть-чуть искупить свою вину. Сарим, Лес, Тёплый мир — кто-нибудь! Отзовитесь! Помогите мне! Уберегите от новых ошибок! Покажите путь!
Стел дышал размеренно и глубоко. Ветер сушил слёзы, сердце стучало в такт биению далёкого пульса. Гневного пульса. В животе ворочалось предвкушение, как в детстве, и горели ладони.
Гнев Леса. Гнев Сарима. Гнев Тёплого мира.
Стел чувствовал кожей: это время бороться. Бороться и побеждать. И в этом гневе, в этом возбуждении и ярости он находил покой. Он находил равновесие и решимость. Потому что это было время бороться за мир. И все боги, сколько бы их ни было, кричали об одном и том же. А если они кричат об одном и том же, то зачем нужны лишние слова и имена? От слов только путаются мысли и рождаются споры.
— Откуда ты знаешь, что тебе отвечает Лес? Что дома тебе отвечал Сарим? А, может, это отвечаешь ты сам?
И вправду, какая разница, чей это голос? Главное — он приносит покой.
Стел лежал на спине, смотрел на лунные переливы облаков и улыбался.
Потому что его богу больше не нужно было имя.
--45--. Белянка
Пальцы крошили тонкие ветки и медленно скармливали их костру. Белянка дышала раскалённым воздухом, терпела жар и представляла, что с каждой хворостинкой сгорает заживо. Должно быть, это ужасно больно. А если ты спишь в своей кровати — и вдруг обваливается крыша и врывается Лесной Пожар? Страшный первобытный кошмар, животный ужас и смерть.
Ещё не поздно передумать. Сдаться. Отступить. Если кто-то останется в деревне, Белянка станет убийцей. Как только она разожжёт пожар, она на самом деле предаст и уничтожит свой мир. Даже если она спасёт этим людей, её никогда не простят и не поймут.
— Подскажи мне! Есть ли другой путь? — Белянка сжала округлый узел на корне Ивы. — Помоги!
Из пустоты под стволом выполз ужонок и юркнул к реке. Ива молчала. Будто никогда и не текли по венам её слова, будто никогда от её тепла не покрывалась мурашками кожа.
— Почему ты молчишь? — Белянка прижалась к стволу мокрой от слёз щекой. — Мне страшно. У меня никого не осталось. Почему ты молчишь?
«Никого?» — едва слышно вспыхнули презрительные слова и тут же погасли.
— Никого, — с новой силой зашептала Белянка и осеклась.
Горло согрели лучики краденого солнца, укрытого в сердце.
«Я с тобой», — стукнуло в груди.
Белянка отпрянула от Ивы, будто обожжённая, и обхватила себя руками.
Она не отпустила Стрелка, и Лес для неё закрылся? Изгнал и проклял, вырвал из потока жизни, как гнилой зуб?
Сжав челюсти, Белянка тихонечко завыла. Стрелок. В воздухе мерещился запах его волос, запах перегретых на солнце камней, в шелесте листьев шептал его голос, сердце упруго стучало: «Я с тобой».
Постепенно дыхание стало глубже, реже, расслабилась шея, живот. Пальцы отпустили сжатые до боли плечи. Тише, хватит. Всё. Осталось совсем чуть-чуть.
Пусть это последняя ошибка, но это её ошибка.
Белянка резко поднялась на ноги и, не оглядываясь, поспешила по знакомой тропинке. Голова кружилась. Босые ступни чуяли каждую ветку, кочку. На языке горчил запах рассветных трав, свежесть холодила нёбо. Над водой протянулись косицы тумана.
Здесь они с Лаской собирали землянику, искали травы, пасли вместо Русака коз. На том перекате отец учил подсекать краснопёрок. Ловкий был ещё мелкий и лопоухий, а Белка только научилась ходить, но уже крепко сжимала удочку. И мама ещё была с ними. Они тогда наловили целую корзину и наварили ухи.
Это хороший берег, сельчане нароют здесь новых землянок, вытопчут тропинки и будут жить.
Если всё получится. Если не станет хуже.
Пора. Прежде чем взойдёт солнце. Прежде чем птичий гомон заполнит до краёв лес.
От переправы по выломанным зарослям осоки тянулся след: белые звёздочки с розоватыми сердцевинами втоптаны в илистую грязь, вырваны сочные стебли. На той стороне Большая поляна пестрит брошенной в спешке утварью.
Должно быть, ушли.
Быть может, на этот раз она верно угадала желание Леса? Пусть он молчит. Пусть выкинул её, проклял и отвернулся — она всё равно будет его любить, всем сердцем любить. Она навсегда останется дочерью Леса, даже если для этого придётся проклясть саму себя.
Белянка пошарила по кустам и увидела остроносую долблёнку Холщовой, в глубине темнела толстостенная Боровиковых, а вон та, поношенная и лёгкая — это отцова. Белянка быстро отвязала от деревьев вёсла и столкнула на воду лодку, запрыгнула.
Под банкой белел свёрток. Прежде чем появилась мысль, что брать чужое нехорошо, руки сами зашуршали берестяной бумагой. Внутри лежали её вещи: праздничный сарафан, нижняя рубаха, можжевеловый гребень матери с каменьями бирюзы и шерстяная шаль тётушки Мухомор — тулуп, должно быть, остался в избушке. Белянка развернула шаль, и на ладонь выпала пара желудей с шиповниковой помадой Ласки. Так вот, кто собирал свёрток! Палец кольнул короткий ножик Ловкого, изящный, острый, с ручкой из рога. На дне свёртка осталось несколько мешочков лесных трав и кружка с нарисованным солнцем из землянки Стрелка. Белянка погладила шершавый узор — и поспешила сглотнуть внезапную горечь.
«Спасибо, Ласка. Спасибо!» — прижала она к сердцу кружку, будто ничего дороже на свете уже не осталось.
Одежда Рани была тёплой и удобной, но как-то неправильно сжигать в ней деревню. Белянка быстро стянула чужие штаны и грубую рубашку, надела простую тонкую сорочку до колен, подвязала бечёвкой. Не в праздничном же сарафане идти? Она невесело усмехнулась и задумалась на пару мгновений — что же сделать с вещами? В груди затянулся тугой узел и ледяным разрядом прошило от затылка до пяток — зачем этот свёрток, раз она не вернётся?
