Паутина долга - Иванова Вероника Евгеньевна (книги без регистрации .TXT) 📗
— И ужинать не будешь?
В ответ неопределённо взмахиваю рукой и спешу пройти в свою комнату. Плюхаюсь в кресло и разгребаю ворох бумажных листов на столе.
Вот оно! То, чего так долго ждал. Вдохновение. А точнее, закономерный превращение обрывочных мыслей и чувств в горсточку слов. Мало, скажете? Больше и не нужно! Зеркало сознания начинает кружиться, поворачиваясь то одной, то другой гранью, меняя маски отражений, границы образов смягчаются, меркнут, вовсе исчезают, пока не остаётся...
Она вернулась. В самом деле, вернулась. Пришла, не побоявшись снова ощутить прежнюю боль. И что нашла в давно покинутом месте?
Мечты не сбылись. Надежды не осуществились. Двери душ оказались прочно заперты на замки и засовы. Делать... Но что? Верить? Как это трудно! Пока ещё есть силы, но разве они вечны?
Рано или поздно всё выясняется, тайны открываются, ложь становится очевидной, словно солнце, карабкающееся по небу всё выше и выше, своими лучами рассеивает серую пелену обмана. Вслед за зимой приходит весна, пробуждающая мир к жизни. Но человеку не хватает только лишь солнца и тепла, чтобы жить. Необходимо ещё кое-что, сущая мелочь...
Путь был долгим, и всё же закончился. Цель была определена в точности, без разночтений и условностей. Цель достигнута, но... Победа это или поражение? Они так похожи друг на друга...
Мы живём, пока надеемся. На глупость, на ерунду, на наивное и нелепое чудо? Неважно. Хватит ли нашей надежде сил, чтобы растопить лёд зимы в сердце, чтобы дождаться весны? Время не желает стоять на месте, по крупинкам откалывая и унося прочь частички острова, зовущегося человеческой жизнью. Мы всё время платим и платим, но долги только растут...
Только в ночной тишине, когда из высокой черноты на нас смотрят прищуренные глаза-звёзды сестёр, променявших счастье небесное на счастье земное, только тогда мы находим в себе силы забыть о совершенных ошибках и глупых мечтах. Мы остаёмся наедине сами с собой, одинокими кострами на разных берегах. Но что мешает языкам пламени слиться вместе? Что мешает нашим теням танцевать один танец на двоих?
Ф-фух! Устало кладу голову на подушку сложенных на столе рук. Жаль, что Ливин не услышит эту песню. А впрочем, и к лучшему, потому что... Из нас двоих настоящее чудовище вовсе не «белошвейка», а я. Беспринципное, бесцеремонное, бессовестное чудовище: пользуюсь чужим горем для собственного удовольствия. Хотя, какое уж тут удовольствие, мучительно перебирать в уме разрозненные образы, дожидаясь благословенного момента, который заставит хаос мыслей принять стройную форму слов? Никакого. И всё же, стыдно. Если бы не признание несостоявшейся невесты, думаю, возился бы над переводом не одну ювеку. Следовательно, в моих успехах есть заслуга Ливин, и немалая. А я, неблагодарный...
Ладно, последний шаг: надо всё же совместить слова с музыкой и убедиться, что ритм соблюдён. С сожалением покидаю кресло, шарю в ящике стола в поисках прикормки для пьюпов, выуживаю несколько катышков. Старые, конечно, засохшие, но сгодятся и они. Так, теперь найдём на полке стенного шкафа сосуд с кожаным мешочком, который извлекает из себя звуки той самой мелодии. Жри, зараза!
Корм оказывается поглощён в один присест: наверное, пьюп основательно проголодался, и мои уши тут же глохнут от пронзительных повизгиваний, больше похожих не на человеческую песню, а на весенний кошачий концерт. М-да, надо было найти еду посвежее. Впрочем, мне важен ритм, а не благозвучие, и вот в ритм-то я как раз попадаю... Вернее, стихи попадают.
Надрывное музицирование могло бы разбудить мертвеца, а не только оповестить весь дом о моих занятиях, поэтому ничего удивительного в явлении эльфийки не было и быть не могло: когда я вернулся к столу, потирая наиболее пострадавшее ухо, она уже обосновалась в кресле у двери, всем своим видом являя сдержанное любопытство.
— Простите, если потревожил ваш покой, hevary.
— О, не стоит извинений. Напротив, звуки знакомой музыки позволили мне предположить, что...
— Я закончил.
— В самом деле? — Лиловые складки очередного великолепного наряда колыхнулись. — Позволите взглянуть?
— Разумеется.
Я вручил исписанные листки эльфийке, а сам присел на угол стола, ожидая приговора. Стихи получились, но, как и всякий раз, заканчивая работу, перестаю чувствовать их своими, словно, попав на бумагу, строчки обретают собственную жизнь и становятся совершенно независимыми, свободными от прошлого и открытыми только для будущего. Странное и болезненное ощущение, но оно не спрашивает моего желания, не дожидается позволения, а просто приходит и отнимает творение у творца. Отнимает с благой целью, несомненно, но не стесняется причинять боль, разрывая стежки невидимых швов одним уверенным движением...
По прошествии пяти минут, по моему опыту, вполне достаточных для составления того или иного впечатления, интересуюсь:
— Что скажете?
Эльфийка поднимает на меня взгляд, но в сливово-чёрной глубине глаз я замечаю только чувство, более всего похожее на замешательство.
— Если плохо, так и говорите. Только не кривите душой!
— Не кривить... душой?
Она, чуть запнувшись, переспрашивает, а потом начинает звонко и заливисто смеяться, обмахивая себя сложенными бумажными листами.
— Душой... надо же... люди придумывают такие забавности...
Терпеливо наблюдаю за приступом веселья. А что ещё делать? Я должен услышать её решение по поводу своих трудов. Чтобы знать, к чему готовиться.
Отсмеявшись, эльфийка встала из кресла и подошла ко мне, но листки возвращать и не подумала.
— Итак?
— Вы хотите знать правду?
— Я хочу знать ваше мнение.
— Оно вам необходимо?
— Скорее, его изложение вслух больше необходимо вам. Но и я не откажусь послушать.
Она улыбнулась, довольно смежая веки.
— Наверное, так и есть... Хорошо, я скажу. Ваш перевод...
