Обездоленный - Ле Гуин Урсула Кребер (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
— Мне все время хотелось быть не такой, как все. Интересно, почему?
— Примерно в двадцать лет наступает момент, — сказал Бедап, — когда приходится выбирать, быть ли таким, как все, или всю жизнь ставить свои странности себе в заслугу.
— Или, по крайней мере, принимать их со смирением, — добавил Шевек.
— У Шева приступ смирения, — сказала Таквер. — Это старость подошла. Ужасно, должно быть, когда тебе тридцать лет.
— Не беспокойся, ты и в девяносто не смиришься, — сказал Бедап, похлопав ее по спине. — Ты хоть с именем своего ребенка смирилась или нет?
Пяти и шестибуквенные имена, которые выдавал компьютер центральной регистратуры, не повторялись: имя каждого человека, живущего в данное время на Анарресе, было уникально. Эти имена заменяли номера, которые в противном случае компьютеризованное общество должно было бы присваивать своим членам. Анаррести не нужно было никакое удостоверение личности, кроме его имени. Поэтому имя считалось существенной частью личности, хотя человек точно также не выбирал его, как свой нос или рот. Таквер не нравилось имя, которое получила девочка: Садик.
— Все равно, оно звучит, словно тебе напихали полный рот гравия, — сказала она. Оно ей не подходит.
— А мне оно нравится, — возразил Шевек. — Оно звучит, как имя высокой, стройной девушки с длинными черными волосами.
— Но она-то — маленькая толстенькая девочка с невидимыми волосами, — заметил Бедап.
— Дай ей время подрасти, брат! Слушайте, я хочу сказать речь.
— Речь! Речь!
— Шшш…
— Чего «шшш», этого ребенка и землетрясение не разбудит.
— Тихо. Я расчувствовался. — Шевек поднял чашку с фруктовым соком. — Я хочу сказать… Вот что я хочу сказать. Я рад, что Садик родилась сейчас. В трудный год, в тяжелое время, когда нам необходимо наше общество. Я рад, что она родилась сейчас и здесь. Я рад, что она — одна из нас, одонианка, наша дочь и наша сестра. Я рад, что она — сестра Бедапа. Что она — сестра Сабула, даже Сабула! Вот за какую надежду я пью: что всю свою жизнь Садик будет любить своих братьев и сестер так же сильно, так же радостно, как я сейчас, в этот вечер. И что пойдет дождь…
КПР, которое больше всех пользовалось радио, телефоном и почтой, координировало работу средств дальней связи, так же, как и движение поездов и кораблей дальнего следования. Поскольку на Анарресе не было «бизнеса» в смысле рекламы, капиталовложений, сделок и т. п., почта состояла в основном из переписки между промышленными и профессиональными синдикатами, их директив и информационных бюллетеней КПР и небольшого числа личных писем. Живя в обществе, где каждый может, как только захочет, переехать туда, куда захочет, анаррести были склонны искать друзей там, где они находились сейчас, а не там, где они были раньше. Внутри общины телефонами пользовались редко — не настолько велики были общины. Даже Аббенай в своих «кварталах» придерживался строгой региональности: полуавтономных «соседств», где каждый мог пешком добраться к любому ему человеку или в любое нужное ему место. Поэтому телефонные разговоры были главным образом междугородными, и ими занималось КПР: личные разговоры надо было заказывать заранее, по почте, или вместо личного разговора просто сообщали в центр КПР, что нужно передать такому-то. Письма отправляли незапечатанными, разумеется, не по закону, а по традиции. Личное общение на дальнем расстоянии обходилось дорого — и в смысле материалов, и в смысле труда, — а так как и частная, и общественная экономика бы ли одинаковы, то к переписке или телефонным разговорам, в которых не было необходимости, относились неодобрительно. Это была пошлая привычка, отдававшая эгоизированием. Вероятно, поэтому письма и не запечатывали: ты не имел права просить людей передавать письма, которые они не могут прочесть. Если тебе везло, твое письмо отправлялось на одном из почтовых дирижаблей КПР, а если не везло — на товарном поезде. В конце концов оно попадало в почтовое депо того города, куда было адресовано, и — поскольку почт альонов не было — лежало там, пока кто-нибудь не говорил адресату, что ему письмо, и он не приходил за ним. Однако, что необходимо, а что не нужно, человек решал сам. Шевек и Таквер писали друг другу регулярно, примерно раз в декаду. Он писал:
Поездка была неплохая, три дня, без пересадки, пассажирским гусеничным автофургоном. Набор наш большой, говорят, три тысячи человек. На эти края засуха повлияла гораздо сильнее. Но не на нехватку продуктов. Нормы еды в столовых такие же, как в Аббенае, только здесь каждый день оба раза дают вареную зелень гара, потому что местный избыток. Мы уже тоже начинаем чувствовать, что она здесь в избытке. Но самое тяжелое здесь — климат. Здесь — Пыль. Воздух сухой, и все время дует ветер. Бывают недолгие дожди, но уже через час после дождя земля подсыхает, и начинает подниматься пыль. В этом сезоне здесь выпало меньше половины годовой нормы осадков. У всех, кто приехал по набору, потрескались губ ы, идет носом кровь, воспалились глаза и начался кашель. Из тех, кто живет в Красных Ключах постоянно, очень многие болеют пыльным кашлем. Особенно достается маленьким детям, у многих воспалены глаза и кожа. Интересно, а полгода назад я бы это заметил? Когда становишься родителем, наблюдательность обостряется. Работа — как работа, все относятся друг к другу по-товарищески, но этот сухой ветер изматывает. Вчера ночью я вспомнил Нэ-Тэра, и звук ветра в ночи был, как звук той речки. Я не стану жалеть об этой разлуке. Она позволила мне понять, что я начал отдавать меньше, как будто я владею тобой, а ты — мной, и больше делать уже нечего. Но реальность не имеет ничего общего с владением. Вот что мы делаем: мы утверждаем цельность Времени. Расскажи мне, что делает Садик. В свободные дни я преподаю группе, состоящей из нескольких человек, которые об этом попросили; одна девушка — прирожденный математик, я буду рекомендовать ее в Институт.
Твой брат Шевек.
Таквер писала ему:
Меня беспокоит довольно странная вещь. Три дня назад вывесили расписание лекций на третью четверть, и я пошла посмотреть, какое у тебя будет расписание в Ин-те, но там для тебя не указаны ни группа, ни аудитория. Я подумала, что тебя пропустили по ошибке, и пошла в Синд. Преподавателей, и они сказали, что да, они хотят, чтобы ты вел курс геом. Поэтому я пошла в отдел коорд. Ин-та, к этой старухе с носом, а она ничего не знает. «Нет, нет, я ничего не знаю, идите в Центральный Отдел Назначений!» Я сказала: «Какой вздор», — и пошла к Сабулу. На каф. физики его не было, и я с ним так и не увиделась, хотя ходила еще два раза. С Садик. Она носит изумительную белую шапочку, которую ей связала из ровницы Террус; она в ней такая хорошенькая. Я отказываюсь идти ловить Сабула в комнате, или в помойке, или где он там живет. Может, он уехал куда-нибудь добровольцем (ха-ха!). Может быть, ты бы позвонил в Институт и выяснил бы, что это за ошибка такая? Вообще-то я ходила в Центральный Отдел Назначений РРС, но там для тебя никаких новых назначений нет. Там люди разговаривали нормально, а та старуха с носом — бестолковая и ничем не хочет помочь, и никому нет дела. Бедап прав, мы не заметили, как к нам подкралась бюрократия. Пожалуйста, возвращайся (если надо, то и с гениальной математичкой), разлука, конечно, поучительна, но мне не надо ничего поучительного, а только, чтобы ты был со мной. Я получаю ежедневно по пол-литра фруктового сока с кальцием, потому что у меня стало пропадать молоко, и С. страшно орала. Молодцы доктора!!
