Обездоленный - Ле Гуин Урсула Кребер (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
— А где… где… это…
— В кроватке! — ответила акушерка, выходя из комнаты. Шевек отыскал взглядом очень маленькую кроватку, которая уже четыре декады стояла в углу наготове, и младенца в ней. Среди всех этих нахлынувших событий акушерка каким-то образом нашла время привести младенца в порядок и даже надеть на него рубашечку, так что теперь он был уже не такой скользкий и рыбообразный, как когда Шевек увидел его впервые. Уже стемнело — с той же странной быстротой, как будто время прошло мгновенно. Лампа была включена. Шевек взял ребенка на руки, чтобы отнести Таквер. Личико у него было неправдоподобно маленькое, с большими сомкнутыми веками, хрупкими с виду.
— Дай сюда, — говорила Таквер. — Ну скорее же, пожалуйста, дай же мне его.
Он пронес младенца по комнате и очень осторожно отпустил его на живот Таквер.
— Ах! — сказала она; это был вздох чистого торжества.
— А кто оно? — сонно спросила она немного спустя.
Шевек сидел рядом с ней на краю спального помоста. Он провел тщательное исследование, несколько оторопев от длины рубашки по сравнению с крайне короткими ногами существа.
— Девочка.
Вернулась акушерка, стала наводить порядок.
— Сработали вы оба первоклассно, — заметила она. Они кротко согласились.
— Я утром загляну, — пообещала она, уходя. Младенец и Таквер уже спали. Шевек положил голову рядом с головой Таквер. Он привык к приятному мускусному запаху ее кожи. Теперь запах изменился, в густой и слабый аромат, сонно-густой. Таквер лежала на боку, младенец — у ее груди. Шевек очень осторожно обнял ее одной рукой. Он уснул в комнате, где воздух был пропитан жизнью.
Одонианин вступает в моногамию точно так же, как в любое другое совместное предприятие, будь то балет, мыловаренная фабрика или еще какое-нибудь производство. Партнерство для одониан — добровольно образованная федерация, такая же, как любая другая. Пока в нем все ладится, оно действует, а если не ладится — оно перестает существовать. Оно — не институт, а функция. Единственная его санкция — санкция личной совести.
Это вполне согласуется с одонианской социальной теорией. Ценность обещания, даже обещания с неопределенным сроком, глубоко укоренилась в мышлении Одо; казалось бы, то, что она так упорно настаивает, что каждый человек свободен в своем праве изменяться, должно было бы обесценить идею обещания или обета, однако, фактически эта свобода наполняла обещание смыслом. Обещание есть взятое направление, добровольно избранное самоограничение. Как подчеркивала Одо, если направление не выбрано, если человек никуда не идет, то не произойдет никаких изменений. Его свобода выбирать и изменяться останется не использованной, точно так, как если бы он был в тюрьме, им же самим построенной, в лабиринте, где любой путь не лучше любого другого. Так Одо пришла к пониманию того, что обещание, обязательство, идея верности — существенные компоненты сложнейшего понятия «свобода».
Многие считали, что эта идея верности неприменима к половой жизни. Они говорили, что женская натура Одо склонила ее к отказу от истинной сексуальной свободы; это, пусть даже только это, Одо написала не для мужчин. Это критическое замечание высказывали не только мужчины, но в равной мере и женщины, поэтому можно было считать, что Одо не понимала не мужскую психологию, а психологию целого типа или слоя человечества, людей, для которых вся суть сексуального наслаждения заключена в эксперименте.
Хотя Одо, быть может, и не понимала людей, склонных к беспорядочным связям, и, вероятно, считала такую склонность собственническим отклонением от нормы, все же ее учение больше подходило для них, чем для тех, кто хотел вступить в длительное партнерст во, поскольку люди — вид, связывающийся скорее на время, чем попарно. Никакие занятия сексом любого вида не ограничивались ни законом, ни наказанием, ни неодобрением, за исключением изнасилования ребенка или женщины. В этих случаях, если насильник сам быстренько не отдавал себя в более ласковые руки одного из лечебных центров, его соседи обычно подвергали его скорому возмездию. Но в обществе, где полное удовлетворение всех желаний с момента полового созревания являлось нормой, и единственным, притом мягким, социальным ограничением в отношении сексуальной активности было требование уединения — некий вид стыдливости, обусловленный общинной жизнью — изнасилования были крайне редки.
С другой стороны, те, кто решил создать и поддерживать партнерство, неважно, гомосексуальное или гетеросексуальное, сталкивались с проблемами, неведомыми тем, кого устраивает первый попавшийся партнер. Им приходилось иметь дело не только с ревностью, собственническим инстинктом и другими болезненными проявлениями страсти, для которых моногамный союз служит такой прекрасной почвой, но и с внешним и трудностями, обусловленными социальной организацией. Вступая в партнерство, каждая пара знала, что их в любую минуту могут разлучить потребности распределения рабочей силы.
РРС — управление распределения рабочей силы — старалось держать пары вместе и по их просьбе воссоединять их при первой же возможности, но это не всегда удавалось, особенно при экстренных мобилизациях; да никто и не ждал от РРС, что оно ради этого будет заново составлять все списки и менять программы в компьютерах. Каждый анаррести знал: для того, чтобы выжить, чтобы жизнь шла нормально, он должен быть готов отправиться туда, где он нужен, и делать то, что нужно. Он рос в сознании того, что распределение рабочей силы — один из основных факторов жизни, непосредственная, постоянная социальная необходимость, тогда как партнерство — всего лишь личная проблема.
Но когда ты добровольно выбрал какое-то направление и беззаветно следуешь ему, то может показаться, что все способствует этому. Так, возможность и реальность разлуки часто укрепляли преданность партнеров друг другу. Хранить неподдельную добровольную верность в обществе, не имеющем ни юридических, ни моральных санкций против неверности, хранить ее в добровольной разлуке, которая может начаться в любой момент и длиться, быть может, годы — это было своего рода испытание. Но человек любит, чтобы его испытывали, ищет свободу в невзгодах.
