Страшные сказки для дочерей кимерийца (СИ) - Тулина Светлана (книга жизни .txt) 📗
Знакомое название привлекло внимание Конана, до этого думающего о своем и осматривающего окрестности, как и положено руководителю отряда. Солнце потихоньку клонилось к закату, лошади шли неторопливым аллюром, ничуть не мешающим присматривать подходящее для ночевки местечко или разговаривать с соседом, ежели придет кому такая охота. А если быть совсем уж точным — с соседкой.
Король Аквилонии не стал оборачиваться, чтобы не спугнуть рассказчика — так только, глаза слегка скосил и направил все свое внимание в нужную сторону.
А именно — на благородного сокола Сая.
Благородный сокол выглядел неплохо — приоделся, почистил перышки и теперь вовсю ворковал, горделиво выпячивая цыплячью грудку и больше напоминая впавшего в весенний экстаз хохлатого голубя, чем своего гордого и сурово-хищного тезку. Сходство Сая с перепутавшим осень с весною переливчатокрылым голубем усиливалось двумя обстоятельствами — несмотря на довольно теплую погоду, нацепил этот достойный предводитель разбойников лучший свой плащ, тяжелый и шитый золотом. И тот теперь топорщился у него за плечами, — жарко все-таки! — напоминая сложенные голубиные крылья. Вторым обстоятельством был кидарис — тоже парадный. Бляшки литого золота заходили на нем друг на друга наподобие рыбьей чешуи, не оставляя ни пальца свободного войлока, а сверху крепились еще и всевозможные цепочки и подвески — качались, звякали, пускали во все стороны россыпи солнечных отблесков.
Что там голубь?!
Павлин!!!
Только вот ни у какого павлина не бывает такого хитрого и хищного взгляда. Даже у Золотого Павлина Сабатеи.
Кстати — а что там про Сабатею?
— Не может быть!
Это уже Атенаис — восторженно, с непременным аханьем и якобы неверяще. Но так, чтобы даже самому глухому и непонятливому собеседнику сразу же ясно было, что не верит она ему именно что якобы. И очень хочет, чтобы ее в этом мнимом неверии обязательно разубедили.
— Ты что, мне — не веришь?! Честному слову благородного Сая — не веришь?! Да спроси любого из моих соколов — они меня за городскими стенами тогда ждали! Они подтвердят! Хоть Хэбраэля спроси! Хоть Унгиза! Унгиз все собственными глазами видел! Ну, почти все — он на стреме стоял. Я, конечно, самую опасную часть один проворачивал, но должен же кто-то был караулить на всякий случай и сигнал подать, если вдруг что! Спроси Унгиза, если не веришь на слово бедному несчастному Саю!
Обида в голосе «бедного Сая» — тоже из этих, из преувеличенных «якобы». Таковы условия игры.
Молодежь!
Сил много, времени — еще больше, да и дел особо никаких — вот и придумывают себе всякие сложности там, где никаких особых сложностей и в помине нет. Чтобы было что с успехом преодолевать — и бурно радоваться по поводу очередного успешного преодоления.
— Да нет, что ты! Я верю! Конечно же, я тебе верю! Просто это так… удивительно! А как это было? Расскажи!!!
— Ну, так и быть… Я про этого павлина еще в Сарке услыхал. Мы как раз тогда вскрыли сокровищницу тамошнего короля — не Цубрахэша, а того, что еще до него был, Ахграашем его звали. И огорчились очень — сокровищница была одно название! Ни тебе золота, ни серебра, ни каменьев — одна медь да совершенно не нужные разбойникам долговые расписки. Нет, ну сама посуди, как это выглядеть будет, если пойдем мы по улицам, стуча мечами в ворота честных граждан и возмещения долга с них требуя? Совсем несообразно это выглядеть будет! Так что расписки мы брать не стали, а медь взяли, но ее даже на приличный ужин всем не хватило. А тут еще стража почему-то на нас сильно обиделась — за такую-то безделицу! Видит Иштар, они там совсем обнаглели, в своем диком Сарке! Мало того что порядочному вору и украсть-то нечего, так еще и стражников на каждом углу… Вот и пришлось нам тогда очень быстро из Сарка… хм… отступить. Хорошо еще, что там таверн по дороге — что блох на ленивой собаке. Вот в одну такую мы и влезли — жалкий улов пропивать и о судьбе своей печальной думать. Нас тогда немного было, десятка полтора, как раз все уместились. И даже для пары-тройки местных местечко осталось.
Вот от них-то, от местных выпивох этих, я впервые про Золотого Павлина и услышал… Не настоящего, конечно, настоящего-то мы с твоим отцом только две недели назад… того, значит… с помощью Иштар милосердной… Ну и злобная же птичка, скажу я тебе! Настоящий демон! Клюв — во! Зубы — во! Когти… когти — еще больше! Один Конан ни за что бы с ним не справился, потому меня и позвал. «Помогай, — кричит, — за ради всех милосердных богов! На тебя, мол, Сай, только и надежда!» Ну, а я — чего? Помог, конечно, трудно, что ли, если хороший человек просит?.. Ох, и славная же была битва! Плечом к плечу, спина к спине, словно два божественных побратима… Но об этом я тебе как-нибудь потом расскажу, это другая история.
Пока же — про Золотого Павлина. На самом деле золотого, а не про ту жуткую тварь, которую нам с твоим отцом пришлось… ну да ладно!
А тот павлин действительно золотой был. Огромная статуя, выше человеческого роста — и вся целиком из золота! Каждое перышко — золотое! И драгоценными камнями усыпанное! Эту статую тайные жрецы установили в своем тайном храме. И ей поклоняться допускали только посвященных. Потому что — самая большая это ценность не только для запретного культа, но и для всего весьма небедного города Сабатея. И нельзя позволять всяким посторонним ротозеям на нее смотреть. Мало ли кому они проболтаться могут?
Но только и среди посвященных болтливых тоже немало — откуда же иначе тот пропойца в таверне о статуе знать мог? Что-то не больно-то он сам на посвященного походил!
Ну, вот, послушали мы его, послушали… Я смотрю — а соколы-то мои воодушевляются потихоньку. Даже на винцо для разговорчивого выпивохи кто-то раскошелился, чтобы только не умолкал он и дальше рассказывал. Стал и я прислушиваться уже со значением. Думать начал, прикидывать. И, когда выпивоха под стол храпеть завалился, я, видя, как начали мои ребятишки переглядываться да перемигиваться, по столу кулаком стукнул и как рявкну: «Ша! Нечего вам тут, соколики, крылья расправлять да клювы вострить. Слышали, что этот пройдоха про жреческую охрану говорил да про тайные ловушки в храмовых подвалах на пути к вожделенному златоперому сокровищу? Это вам не одинокого караванщика тряхануть и не трусливого купчишку взять за упитанную… хм… поясницу! Попробуй еще найди этот храм — он же весь из себя такой тайный да запретный! Его местная стража уже вон сколько сотен зим отыскать не может, а вы с наскоку надеетесь, да за одну ночь?! Нет, братцы-соколы, не для нашего отряда это дело. А дело это — для одного человека. Ну, двух от силы, если второй не особо под ногами путаться будет».
Так и порешили.
Нет, поначалу-то они, конечно, поспорили — но больше для порядка. Они ведь знают, что как я сказал — так и будет. И спорили-то больше о том, кто из них со мной пойдет на это рискованное дело. Очень все хотели, чтобы я именно их выбрал. Все кричали «Меня возьми! Меня!». Один Унгиз не кричал. Я потому его и взял. Зачем мне на тайном деле такие вот кричальщики?
А вся хитрость была в том, что я придумал, как так сделать, чтобы жрецы меня сами в свой тайный храм к сокровищу привели, и сами же передо мною все ловушки бы разоружили. Эти жрецы, они для своего кровожадного божества постоянно жертв искали. Просто хватали ночью случайных людей на улице, тех, кто победнее да побеззащитнее — и на кровавую расправу. В Сабатее к тому времени ни одного нищего бродяги не осталось — кто сбежать успел, а кого и Павлину скормили. Да что бродяги! Там и порядочному-то человеку без солидной охраны на улицу ночью выйти — верная смерть!
Вот я и стал такого смертника изображать, шляясь по сабатейским улицам в самое глухое предрассветное время. Иду себе, пошатываюсь, иногда даже песню какую горланю, словно запойный гуляка, подрастерявший последний разум на дне кувшина. Шумлю, гремлю, одет подходяще — плащ самый светлый выбрал. Короче, все делаю, чтобы даже издалека меня хорошо всем видно и слышно было. А Унгиз следом крадется, одетый как для тайной разведки — в шаге пройдешь и не заметишь.
