Там, где лес не растет - Семенова Мария Васильевна (библиотека электронных книг TXT) 📗
– Мы думаем, – сказал он, – что Сирота прилетел к нам не случайно… Мой род проклят, Эория.
Сегванка почему-то не особенно удивилась. Помедлив, она тихо отозвалась:
– Воистину сурова Хозяйка, плетущая судьбы твоего племени…
– Она справедлива, – твёрдо сказал Коренга. – Двести лет назад дети веннских матерей собрались все вместе, чтобы отразить жестоких захватчиков, явивших себя на границе наших лесов. И среди всех нашёлся один, для которого пустым звуком оказалась честь воина. Он бросил общую рать и бежал домой, чтобы спасти свою никчёмную жизнь, и звали его Кокориным сыном. Вот тогда было сказано Слово проклятия. В память о слишком резвых ногах негодного предка в каждом поколении рода всегда найдётся мужчина, которого ноги совсем не будут носить. Как только он умрёт, тут же заболеет другой… В ночь, когда родился Торон, Незваная Гостья пришла за моим дедушкой. Утром я побежал отнести весть соседям и свалился возле крыльца. С тех пор бремя проклятия пребывает со мной. Если я погибну, мама узнает об этом самое позднее на другой день. Когда на бегу споткнётся кто-нибудь из малышей…
– Нет правды в том, чтобы наказывать без конца, – помолчав, хмуро сказала Эория. – Сколько поколений должно миновать, прежде чем иссякнет немилость ваших Богов?
– Она не иссякнет и не рассеется, – ответил Коренга. – Но матери, не пустившей сына-труса домой, перед смертью было видение… Ей открылось, что преступление праотца может искупить потомок. С тех пор нам даёт надежду пророчество о рождении Кокориного сына, которым проклятие будет побеждено. Доныне каждый, у кого отнимаются ноги, надеется на удачу и на помощь Богов, думая совершить нечто достойное. Только никто не знает, какого именно деяния ждут от нас Боги…
– Так вот почему, – угадала Эория, – ты пустился за трижды девять морей искать великого лекаря!
Коренга кивнул в темноте.
– Я надеялся не только исцелиться сам, но и восстановить честь моего рода. Я хотел посоветоваться с Зелхатом, что же мне делать, но он сказал, что мне не помочь.
– Не так, – встрепенулась Эория. – Он не говорил, что тебе не помочь! Он сказал, что тебе никто не помощник, только ты сам! Не хорони надежду, венн, это перед Богами грех непрощаемый! Бейся, даже когда последняя кровь уходит из жил!
«Да я бьюсь…» – чуть не сказал Коренга, хорошо что не сказал, ума хватило смолчать. Да и, положа-то руку на сердце, последнее время он не являл особенной доблести. Эория была слишком добра. После ухода из государева стана вместо него большей частью билась она.
А Эория вдруг наклонилась перекусить нитку, потом сунула ему через плечо пухлый шерстяной ком, хранивший запах Торона.
– Держи, венн. Надевай.
Коренга недоумённо повертел мягкий комок… Это была безрукавка, толстая, плотная, как всё связанное крючком, и необыкновенно пушистая. Он просунул в неё руки и голову. В обновке оказалось тепло и уютно, как в пуховом гнезде, и надо ли говорить, что сидела она на нём, точно на родной руке рукавица. Коренга хотел возмутиться и немедленно снять безрукавку, не считая возможным греться в ней, пока мёрзнет Эория…
И не смог не то что слува сказать – даже рта раскрыть не сумел. Только сотрясало грудь гулкое тяжёлое буханье да поворачивалась кругом Коренги утратившая опору вселенная. Он сидел молча и пытался думать о том, ЧТО мог означать, а мог и не означать неожиданный подарок Эории. Всё же он с горем пополам разыскал в себе довольно решимости, чтобы выдавить:
– У нас… если девушка дарит парню одежду, сделанную своими руками… это значит…
Эория тихо ответила:
– У нас это значит то же, что и у вас, венн. Я тебя выбрала ещё на берегу, когда ты первый раз запускал свою летучую птицу.
– А я тебя, – сказал Коренга, – сразу, как только выяснил, что ты не парень.
Оба расхохотались. Коренге до дрожи и судорог хотелось обнять её, притянуть поближе к себе, он на миг заробел, но тут же понял, что именно так ему и следовало поступить. Её тело согрело ему ладони, и стало ясно, что здесь-то им и было самое место.
– Ты подаришь мне бусину, венн? – прошептала Эория. – Я слышала, ваши парни дарят бусы тем, чью благосклонность надеются завоевать…
– Наоборот. – Коренга зарылся носом в волосы у неё на макушке, голос прозвучал невнятно. – Это парни просят бус у девчонок, которым обещают свою верность и мужество.
– А то, что у вас парни уходят в род жены, тоже неверно?
Коренга ответил:
– Если тебе любезней последовать закону твоего племени, моя мать рада будет принять в своё сердце красавицу сегванку, выбравшую её сына.
Эория запрокинула голову, его губы скользнули по её щеке…
«Ну почему я ей раньше всего этого не сказал? Что же я за дурак такой, а? Чего дожидался?..»
ГЛАВА 73
Симураны
Коренгу разбудил то ли рассветный луч, коснувшийся век, то ли некое движение, случившееся рядом. Он проснулся и впервые в жизни не обиделся оттого, что его извлекли из недр самого любимого сна, где он невесомо парил над землёй, наконец-то поняв, как взлетать с неё одной силой желания. Действительность была не менее прекрасна, чем сон о полётах, и даже ещё прекрасней. Губы Коренги расползлись в блаженной улыбке. Он не стал сразу открывать глаза и просто лежал какое-то время, улыбаясь, вспоминая нежность Эории и пытаясь представить себе, как всё теперь будет. Наследное проклятие было мелкой тучкой на горизонте, неспособной омрачить ослепительный, ликующий, сумасшедше-солнечный день. Будущее распахивалось перед ним, словно круг земной с высокой горы, всё целиком, до самых последних пределов. Изведают ли хождение его ноги, обопрутся ли о воздух крылья Торона – какая, в сущности, разница? Он вернётся с Эорией на Черёмуховый Юг, и у них будет дом, а в доме – дети, внуки и правнуки. И это-то есть самое важное, чего ради стоит жить на дивном белом свете, водить корабли, давать названия звёздам, отмерять чашки и жбаны времени или запускать летучих птиц к облакам. Всё прочее – мелочь и суета, не стоящая упоминания, и пусть Боги продолжают числить за его родом давно избытую вину, если Им больно охота. Он, Коренга, сын Железного Дуба, будет просто жить-поживать в радости и любви и доживёт до девяноста девяти лет, чтобы подольше не перекладывать на потомков ношу увечья. А когда всё же подойдёт его срок, у него не будет нужды гадать, справятся ли внуки. Он будет знать, что внуки не оплошают…
Коренга окончательно открыл глаза и приподнялся на локте, чтобы рассказать обо всём этом Эории, и обнаружил, что сегванки рядом не было. Не было и Торона. Только солнце горело неправдоподобным огнём, возносясь из-за ледяных пиков в чистое, без клочка вчерашнего тумана, умытое весеннее небо. Эория…
Коренга завертел головой, смаргивая невольные слёзы. Он увидел её, когда догадался оглянуться на пройденный перевал. Эория сидела на самом верху, возле беловатого камня, и смотрела на запад. Наверное, она всё-таки увидела море. Её левая рука лежала на голове неподвижно замершего Торона. Услышав голос Коренги, Эория оглянулась. Вернее, как-то странно склонила голову к плечу, чтобы посмотреть на него и слегка улыбнуться. Потом рука сегванки безвольно соскользнула с головы пса, упала на камни и осталась лежать.
– Эория, – начиная холодеть от ужаса, выдохнул Коренга.
Торон вскинул морду к ликующей синеве и заплакал. Тогда Коренга со всей ясностью понял, что увидел смерть. Он задохнулся, отшвырнул полог и то ли пополз к Эории, то ли побежал. Она всё так же задумчиво улыбалась, глядя туда, где его уже не было, и на левом виске у неё наливалось маленькое синеватое пятнышко. Коренга обнял её, называя по имени, пытаясь заставить дышать.
«Ты, Зелхат, – глухо отдалось вдруг у него в голове, – так боялся быть узнанным, что даже не помог этим детям, встречей с которыми Боги Небесной Горы благословили твой путь!..»
На перевале раздавался голос Эвриха и в то же время не его. Сквозь слёзы, застилавшие мир, Коренга встретился глазами с Тороном.
