Атака неудачника - Стерхов Андрей (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Сколько прошло времени, пока я был в отключке, не знаю, но когда пришёл в себя, обнаружил, что по-прежнему лежу на полу у комода, а окончательно потерявший вменяемость Урман стоит там, где стоял, с высоко поднятыми руками. Между ладонями его наливался энергетический шар, в серебристом сиянии которого пламя свечей казалось чёрным, а всё остальное — тёмно-фиолетовым. Ничего хорошего это сияние для меня не предвещало, зато говорило о том, что для расправы со мной вип нашёл самый надёжный способ из своего магического арсенала. Это был способ, суть которого можно описать простой, но всё объясняющей фразой: «Преврати дракона в тень дракона и утопи тень дракона в море теней»
Сообразив по напряжённому, но удовлетворённому лицу випа, что преобразование из Силы той гадкой субстанции, которая должна будет отправить меня в Запредельное навсегда, подходит к своему завершению, я прибегнул к крайнему — черпнул из Десятинного Котла.
Пусть слова заклинания в силу моего растрёпанного состояния сложились и в нестройный ряд, но — ну, ну, да! — Силу притянуть мне всё же удалось. Вздрогнули, проснулись и забились в конвульсиях несколько ближайших линий Силы, и каждая из тех, которые находились в активном состоянии, отдала мне столько, сколько смогла. Немного. Но в сумме получилось достаточно.
Ощутив прилив, на миг осветивший содержимое моей черепной коробки перламутровым светом, я невольно вскрикнул от восторга, но удержал себя от дальнейшего ослиного ликования, встал на нетвёрдые ноги, сосредоточился и всю полученную Силу незамедлительно обратил в Поцелуй Мери Пикфорд. Что, безусловно, было огромадной ошибкой.
Мне бы задуматься тогда хотя бы на секунду, мне выбрать подходящий боевой приём. Но я не задумался и не выбрал. Ляпнул сходу. Вот и вышла ошибка. Такая ошибка, которая больше, чем преступление.
Чего хотел добиться этим обезоруживающим заклятием, которое лично придумал много лет назад и не раз успешно применял? Понятно, чего. Того, чтобы Урман обмяк, расквасился и вошёл в состояние круасана, обмакнутого в кофе, то есть в такое состояние ума и духа, при котором я мог бы вытащить из него любые сведения. Причём, вытащить без тяжких последствий для него и для меня. А что вышло на поверку? А ничего вышло. Поцелуй стёк с випа, как воды с жирного гуся, и жизнерадостным, переливающимся всеми цветами спектра ручейком убежал куда-то туда, в полумрак, за пределы освещённого свечами и Силой пространства. А вип всего этого даже не заметил. И не почувствовал ничего.
Поначалу я подумал, что напортачил с заклинанием, что переврал слова или нечётко пропечатал желаемый образ, но потом — твою ж в маю, мою в апреле! — вспомнил запоздало, что на вампиров-то чары Поцелуя не действуют. Не то чтобы слабо, а вообще никак. Кровь-то у них в венах не горячая алая течёт. Иная у них там кровь. Серая. Холодная. Гнусная. Кровь, в которую, как утверждала царица Египта Энн Райс Акаша, вошёл злобный природный дух Амель. Такую кровь Поцелуем не взбудоражишь. Не размякнет носитель такой крови от Поцелуя. Пусть даже этот Поцелуй и идентичен самому нежному поцелую златокудрой красавицы по имени Мери Пикфорд.
Осознав, какую лажу спорол, я выкрикнул «Банзай!» и тупо кинулся в рукопашную. Терять мне было уже нечего. Всё потерял. А так ещё была надежда перевести бой из высокого магического плана в низкий физический. Чем чёрт не шутит. И как говорится — была не была.
Однако нанести Урману, как задумал в запале, парочку-другую увесистых плюх, мне не удалось. Сила во всех её проявлениях проживала в этот день, увы, не на моей улице. Урман уже вошёл в такое состояние, что теперь ему достаточно было кинуть один только короткий взгляд, чтобы превратить меня в мыслящую парковую скульптуру «Боксёр-разрядник». Достаточно было ему это сделать, и он это сделал. Пригвоздил и приморозил.
Замерев как по команде «Море волнуется — три» в пяти шагах от лиходея, я, разумеется, с таким положением дел смирился не сразу. Попытался сорваться с места. И ещё раз. И ещё. И каждый раз тщетно. Попробовал хотя бы ногу одну оторвать. Нет, не вышло. Руку вытянуть. Напрасные старания. Только боль волнами по всему хребту от копчика до шейного отдела и неисполнимое желание чихнуть.
Подёргался я так, подёргался внутренне, и в конце концов пошёл на мужественный поступок — признал очевидное. Что ж, подумал не столько смиренно, сколько философски, видать пришло и моё время прощаться с Пределами.
Поскольку у випа в принципе всё уже было на мази и быть-пребывать в Пределах мне оставалось всего несколько секунд, занялся я прощанием ускоренными темпами. Повинился мысленно перед Лерой, передал ментальный привет Ашгарру с Вуангом и зашептал хвалы Великому Неизвестному. В тот момент, когда я уже поблагодарил Его за то, что создал меня крылатым, и начал благодарить за то, что дозволил мне прожить жизнь хоть и негромкую, но не скучную, Урман закончил накопление Силы и, издав душераздирающий вопль, который правильнее, наверное, будет всё-таки назвать воем, швырнул в меня смертоносный шар.
Честно говоря, мне захотелось в тот миг закрыть глаза. Не вижу ничего в том стыдного, но по известной причине сделать этого я не мог. Может, поэтому в моём сознании не пронеслась вся моя длинная жизнь, как оно это положено, а вспомнился из неё всего лишь один короткий эпизод. Такой вот. Однажды, когда я был ещё ребёнком, Наставник выгуливал меня на берегу большой реки и, совмещая приятное с полезным, пытался объяснить взаимосвязь Пределов и Запредельного. Я тупил. Я бестолковился. Я ничего не понимал. И в конце концов устал от умных слов. До слёз устал. Услышав мои всхлипы, Наставник пожалел меня, оставил умные слова, ковырнул сандалией прибрежный песок и сказал: «Это Запредельное». Потом взял у меня бронзовый куличек в виде пятиконечной звезды и сказал: «Это Пределы». Набрал в куличек песка, опрокинул себе на ладонь и показал на песчаную звезду: «Это ты». Потом скинул звезду с ладони и, когда она, упав и развалившись от удара, смешалась с остальным песком, произнёс: «А это ты в Запредельном». Потом он спросил меня: «Теперь ты понял?». И я сказал, что понял. Я тогда действительно всё понял. Хотя, конечно, ничего на самом деле не понял. И всю жизнь не понимал. И даже когда Урман в меня эту свою штуку страшную запустил, меня не озарило. Я просто подумал тогда: интересно, после воплощения и развоплощения возможно перевоплощение? И следом: сейчас узнаю.
Но ничего я не узнал.
Шар, озаряющий зал отвратительно-тревожно пульсирующим светом, прекратил свой завораживающий полёт с полуметре от моего лица, замер на мгновение, а потом стремительно рванул в сторону выхода.
— Что за… — выдохнул озадаченный Урман и повернул голову.
А я вдруг почувствовал, что вновь владею собой, и тоже посмотрел в ту сторону. Или сначала посмотрел, а потом почувствовал. Или даже не почувствовал, а понял. Но это всё не важно. Важно, что именно я увидел, посмотрев в ту сторону. А увидел я, что в дверях стоит Медяковй Штым, непринуждённо, словно воздушный шарик, мнёт-сдувает сверкающую сферу и впитывает её Силу мало-помалу. И когда я это увидел, то подумал: редко выпадает в жизни день, когда удаётся увидеть все ступени эволюции вурдалаков.
Подумал я так неспроста. Медяковый Штым, этот худой, почти костлявый старик, который вечно ходит в старой солдатской шинельке, — один из трёх обитающих в Городе личеров. Личеры — высшая (есть ещё наивысшая, но это за гранью моего знания) ступень развития вампирской расы. Личеры — это вампиры, которые настолько круты в своём бесстыдстве, что не заморачиваются на вытягивание Силы из человечьей или вампирской крови, а тянут Её напрямую из подопечных випов. Известно, что способ обретения Силы, определяет и общественное положение посвящённых, поэтому нет ничего удивительного в том, что личеры являются аристократами вампирского мира. Медяковый Штым один из таких вот беспардонных высокоблагородий. Мало того он ещё и самый главный в городе от Братства, на что и указывает вросший в мясо его правого безымянного пальца перстень с огромным агатом.
