Сто полей - Латынина Юлия Леонидовна (книги бесплатно .TXT) 📗
Поднял белку, повесил лук через плечо и сказал, обращаясь к Бредшо:
– Спасибо тебе за золото, потому что этот лук очень хорошо стреляет. И мне вряд ли хватит денег, чтобы после сегодняшнего заплатить виру за всех, за кого ее придется платить.
Бредшо спросил:
– А как ты думаешь, чем кончится божий суд?
Тот ответил:
– Не стоит верить всем слухам, которые распускают. Однако сдается мне, что не все, кто отправился на остров, вернется с него, чтобы рассказать о сегодняшнем дне.
Бредшо поглядел на охотника и подумал: «Эх, где же вы были неделю назад?» Хотя не ему, конечно, было на это сетовать.
– Да, – сказал один из спутников. – Давно все к этому шло, и чему быть, того не миновать. Сдается мне, многие женщины будут плакать после сегодняшнего дня, а для мужчин найдется занятие подостойней.
– Значит, – сказал Бредшо, – свободные люди не побоятся драться против графов и колдунов?
– Я, – сказал охотник, – буду драться за того, за кого будет драться Латто Голошейка. И хотя я еще точно не знаю, на чьей он стороне, по-моему, он будет драться за Даттама.
– Так, – сказал Бредшо, – а за свободу ты драться не будешь?
Каани возмутился про себя, потому что свобода была вещью увлекательной, но убыточной, как охота на людей. За то, чтобы не ходить в ополчение, Каани каждый год отдавал пять соболей. Столько же – за то, чтобы не ходить на суд. За неявку на сегодняшнее собрание, однако, назначили тройную виру, и притом Латто Голошейка велел собираться всем своим людям. Притом, будь община под графом, ее бы никто не трогал, а так каждый год устраивали засады и грабили.
Охотник Каани всего этого, конечно, не сказал, но все-таки сказал достаточно.
– Так что же, – спросил Бредшо, – если посад потеряет свободу, так никто об этом и не пожалеет?
Каани хлестнул лошадь и сказал:
– За других не скажу, а я не пожалею.
Выехали из леса, миновали рудники, стали спускаться к озеру. Тут страшно ухнуло, налетел вихрь, в небе закружились золотые мечи, всадников побросало на землю.
Путники повскакивали на ноги, и увидели, что озеро мелеет.
– Клянусь варайортовым брюхом, – сказал охотник Каани, – если бы озеро осталось цело, – многие бы получили сегодня отметины на память. А так, может быть, все обойдется.
А Бредшо встал, отряхнулся, оправил на поясе меч и сказал:
– Я гляжу, господин Даттам неплохо разбирается что к чему в здешних местах, и не стоит посторонним соваться в чужие дела.
В этом он, конечно, был прав.
Когда вода уже схлынула, Даттам и граф подошли к желтой катальпе. На Даттаме был паллий, затканный золотыми листьями, и накидка из птичьих перьев, а на графе красный лакированный панцирь и боевой кафтан, расшитый узором из рысиных пастей и ушей. На поясе у графа был меч Белый Бок, украшенный золотой и серебряной насечкой, который подарил ему Даттам. У Даттама тоже был меч, однако под накидкой было не видно, как он украшен. С ними были люди, и среди прочих – Бредшо. Бредшо ничего не говорил.
Под желтой катальпой на скамье закона сидел Шамми Одноглазый. Он был самым умным человеком из тех, кто не может предвидеть будущее, потому что никто не мог отвести ему глаза. Он был тройным судьей и человеком влиятельным. Рядом сидел его брат, служитель Варайорта, и еще несколько уважаемых людей, а слева и справа стоял народ.
Шамми сидел, весь обсыпанный желтыми цветами, потому что он все это время не двигался.
– Ну что же, – спросил Даттам, – кончим ли дело миром?
– Назовите ваши условия, – сказал Шамми.
Тогда Даттам оперся, как полагается, на резной посох для тяжбы, и сказал, обращаясь к народу:
– Я так думаю, – сказал Даттам, – что не стоит спорить, Варайорту или Шакунику должны принадлежать рудники, а надо записать, что это – один и тот же бог. Надо отдать рудники в лен графу, чтобы тот охранял и судил, а собственность каждого должна остаться неприкосновенной. И еще я думаю, что тот, кто с этим не согласен, хочет не общего блага, а жадничает из-за судебных сборов и прочих выгод.
Тогда Шамми Одноглазый встряхнулся так, что все цветы слетели на землю, и сказал:
– Сдается мне, что многие захотят узнать: было ли чудо или чуда не было.
А другой тройной судья возразил:
– В словах закона, однако, нигде не сказано, что озеро должно пропасть чудом, так что какой от этого прок?
Шамми встал с лавки и сказал:
– Ты родился на циновке для еды, Даттам. И все же я думаю, что сегодняшний день принесет тебе большую неудачу.
Даттам тогда вытащил меч: рукоятка меча была перевита жемчугом и изумрудом, а по клинку шла головастиковая надпись.
– Выбирай, Шамми, – сказал Даттам. – Или ты сядешь на лавку и перестанешь говорить глупости, или твои кишки съедят твои же собаки.
Тогда Шамми испугался и сел на лавку.
Соглашение заключили, как предложил Даттам, и многие были очень довольны.
Этим вечером Хотта, жена Шамми Одноглазого, женщина вздорная, не пустила мужа к себе и сказала:
– Думается мне, что даже женщины вели бы себя на народном собрании менее трусливо, чем вы.
Шамми сказал:
– Помолчи. Если бы озеро не сгинуло, покойников было бы довольно.
И добавил:
– Даттам – удачливый человек. Но, говорят, что в королевском городе Ламассе есть еще более удачливый человек, по имени Арфарра, и что ему нравятся свободные люди и хорошие законы.
От островка Даттам и граф поехали в рудники. Бредшо увязался за ними. Рудник был устроен так же, как рудники на Западном Берегу: примитивней амебы. Трое горняков перестилали крепь.
– Какое же это чудо? – сказал один из них. – Чудо бы не повредило горному брюху, а тут все клинья повылазили.
Бредшо поглядел на переклады под потолком и увидел, что они едва держатся.
– А в империи, – спросил Бредшо, – рудники так же скверно устроены?
Даттам поглядел на чужеземца и вдруг с беспокойством подумал, что тот тоже может разбираться в рудах.
– В Нижнем Варнарайне, – ответил Даттам, – рудники устроены так же, но работают на них государственные преступники. А большинство шахт закрыто, чтоб не обижать народ и не подвергать опасности чиновников.
Бредшо вспомнил сегодняшнее собрание, вспомнил, почему Даттам здесь, а не в империи стрижет овец, и ужаснулся. Об этой стороне жизни Великого Света он как-то не задумывался. Боже! Стало быть, Даттам считает, что свободных людей в королевстве усмирить легче, чем безоружных общинников империи?
Бредшо нагнулся и стал перебирать куски руды с серебряным проблеском. «Забавно, – подумал он, – я-то думал, они это просто выкидывают!»
Граф, стоявший за плечом, заметил его интерес.
– А это, – сказал граф, – глупое серебро. То, которым Варайорт штраф платил. Похоже, но ничего не стоит.
И в это мгновение Бредшо понял, что все три дня беспокоило его в Даттамовой сделке, и что любой человек, хоть немного сведущий в торговле, осознал бы немедленно. Ну хорошо, Даттам обменял свое серебро с выгодой. Но если серебро в империи в три раза дешевле относительно золота, то какого черта он вообще везет серебро в империю?
– Серебро-то серебро, – сказал Бредшо, усмехаясь, – а удельный вес – как у золота.
Даттам и мастер замерли. Граф, может быть, ничего бы и не понял, но вдруг припомнил слова колдуна, нахмурился и побежал из забоя.
Вечером граф позвал чужеземца в свою горницу. Лицо графа было все в красных пятнах, ученая обходительность исчезла.
– Значит, ты разбираешься в рудах? – спросил граф.
Бредшо понял, что утвердительный ответ сильно повредит ему, потому что благородный человек должен разбираться в мечах, а не в металлах, но ответил:
– Разбираюсь.
– Я правильно понял: то, что добывают в шахте – не серебро, а золото?
Бредшо покачал головой:
– Не серебро и не золото, а совсем другой металл. Он, однако, тоже не ржавеет.
