Рождение Темного Меча - Уэйс Маргарет (читать книги без TXT) 📗
— Он говорит с вами? Он отвечает на ваши молитвы?
— Я понимаю, что я не каталист, — смиренно отозвался Андон, коснувшись своей подвески-колеса, и встал, — и все-таки он общается со мной. О нет, не словами. Я не слышу его голос. Но со мной случается, что, когда я принимаю какое-то решение, в мою душу снисходит покой — и тогда я понимаю, что меня вела его рука.
«Покой, снисходящий на душу, — подавленно подумал Сарьон. — Я испытывал религиозный пыл, экстаз, Волшебство, а вот покой — никогда. Говорил ли Он хоть когда-либо со мной? Слушал ли я Его?»
Каталист застонал. У него все болело, а голова — так просто раскалывалась. Перед его мысленным взором плясали языки пламени и стояло искаженное страхом лицо молодого дьякона, посмевшего противостоять Блалоху...
— Отдыхайте. Да пребудет с вами Олмин.
Послышался звук осторожно прикрытой двери. Сарьон тряхнул головой, пытаясь прогнать плавающий перед глазами туман, и тут же об этом пожалел, поскольку и без того болевшую голову пронзила острая боль. Когда к Сарьону наконец-то вернулась способность видеть, он обнаружил, что Андона в комнате уже нет.
Поднявшись с постели, Сарьон на подгибающихся ногах проковылял через комнату и рухнул на стул у стола. Он знал, что ему, пожалуй, следует лежать, но он боялся — боялся закрыть глаза, боялся того, что он тогда увидит.
Тут каталисту на глаза попался кувшин с водой, и он вдруг сообразил, что умирает от жажды. Сражаясь с головокружением, которое грозило вот-вот одолеть его, Сарьон попытался налить себе воды в чашку — руки у него дрожали — и чуть не подскочил, услышав внезапно прозвучавший голос:
— Так эти придурки зимой умрут от голода.
Едва не уронив кувшин, Сарьон повернулся к Джораму, не произнесшему ни слова за все то время, пока в комнате находился Андон.
Молодой человек так и не сдвинулся со своего места у окна. Сейчас он очутился к Сарьону спиной, поскольку каталист покинул свою кровать, стоявшую на другом краю комнаты. Но Сарьону отчетливо представились карие глаза, отблески лунного света в них и угрюмое лицо.
— И еще, каталист, — холодно произнес Джорам, так и не обернувшись к собеседнику, — я не спасал вам жизнь. По мне — так я бы пальцем не шелохнул ради вас. Хотят лупить — пусть лупят.
— Но что же тогда случилось? Почему?..
— В основном — вранье Симкина, — отозвался Джорам, пожимая плечами. — Этот размазня, Мосия, кинулся спасать вашу драгоценную шкуру, а я отправился вытаскивать его из этой заварухи. В конце концов, если у вас хватило дури перечить Блалоху, нас это не касается. Потом Симкин... Хотя какое это все имеет значение?
— Так при чем же тут Симкин? Что он сделал? — спросил Сарьон, попытался все-таки налить себе воды и большую часть расплескал.
— А что обычно делает Симкин? — ответил Джорам. — Все и ничего. Он спас Мосию, хоть этот идиот и не заслужил подобного.
— А ты?
Лениво положив руку на спинку стула, Джорам повернулся лицом к каталисту.
— А что я? Я Мертвый, каталист. Или вы забыли? На самом деле, — добавил он, раскинув руки, — вот ваш долгожданный случай. Мы с вами одни. Вам никто не сможет помешать. Давайте, открывайте Коридор и зовите Дуук-тсарит.
Сарьон тяжело привалился к спинке стула, чувствуя, как силы покидают его, и пробормотал:
— Ты можешь мне помешать.
На самом деле он как раз об этом и думал, и испугался, обнаружив, что юноша догадался о его мыслях.
— Даже у Мертвого достаточно магии, чтобы остановить каталиста. Я знаю. Я видел, на что ты способен...
Несколько долгих мгновений Джорам молча глядел на Сарьона, словно размышляя о чем-то. Затем юноша внезапно поднялся со своего места, подошел к столу и оперся на него, глядя прямо в бледное, искаженное лицо каталиста.
— Откройте для меня канал, — сказал Джорам. Сбитый с толку Сарьон невольно отшатнулся. Ему совершенно не хотелось придавать этому юноше лишние силы.
— Я не думаю...
— Давай открывай! — грубо потребовал Джорам. Он стоял, вцепившись в край стола. Мышцы на руках у него взбугрились, под смуглой кожей отчетливо проступили синие жилы; темные глаза поблескивали в свете свечи.
Загипнотизированный этим взглядом, в котором вдруг появился лихорадочный блеск, Сарьон нерешительно открыл канал для Джорама... и ничего не почувствовал. Магия наполнила его; Сарьон ощущал покалывание в крови, во всем своем теле. Но она никуда не шла. Не было ни приятного ощущения, каким сопровождалась передача магии, ни потока энергии, текущей меж двух тел... Каталист изумленно уставился на Джорама, не веря своим глазам. Магия постепенно начала покидать его.
— Но это невозможно, — пробормотал он. Сарьона трясло — в тюрьме было холодно, — и он никак не мог унять эту дрожь. — Я же видел, как ты использовал магию...
— Да ну? В самом деле? — переспросил Джорам. Выпустив край стола, он выпрямился и скрестил руки на груди. — Или вы видели, как я проделывал вот это?
Одно неуловимое движение, и в руке Джорама возникла тряпка; он принялся вытирать пролитую воду. Затем юноша хлопнул в ладоши, и тряпка исчезла — самое обычное дело. То есть так казалось Сарьону, пока он не увидел, как Джорам вытягивает мокрую тряпку из своего ловко замаскированного потайного кармана.
— Моя мать называла это ловкостью рук, — невозмутимо произнес Джорам. Похоже, замешательство Сарьона его забавляло. — Как оно вам, знакомо?
— Я видал такое при дворе, — с трудом проговорил Сарьон, подперев голову рукой. Головокружение прошло, но головная боль мешала думать. — Это... это такая игра.
Он изобразил рукой нечто неопределенное.
— Молодые люди так забавляются.
— Интересно, где мать этому научилась? — пробормотал Джорам, пожимая плечами. — Ну, как бы там ни было, эта игра спасла мне жизнь. Или, быть может, правильнее будет сказать, что эта игра и есть моя жизнь. Ведь вся жизнь — игра, если верить Симкину.
Юноша взглянул на каталиста сверху вниз, и во взгляде его проскользнуло горькое торжество.
— Теперь вы знаете мою тайну, каталист. Вы знаете обо мне то, чего не знает никто. Вы знаете правду, которую не могла принять даже моя мать. Я Мертвый. На самом деле Мертвый. Во мне нет ни капли магии. Во мне нет даже того, что есть в трупе, если верить легендам о древних некромантах, которые якобы способны были общаться с душами умерших.
— Почему ты говоришь мне об этом? — спросил Сарьон. У него свело губы — так сильно, что ему едва удалось вымолвить эти слова. В измученном разуме каталиста возникло воспоминание, воспоминание о ребенке, который был мертв, на самом деле Мертв. О ребенке, не прошедшем Испытания, провалившем их настолько сокрушительно, как этого не случалось ни с кем ни до этого, ни впоследствии...
Джорам снова наклонился, подавшись вперед. Каталист поймал себя на том, что невольно съеживается и пытается отодвинуться от молодого человека, как отдернул бы руку, прикоснувшись к мертвой плоти. «Нет!» — мысленно твердил Сарьон, в ужасе глядя на Джорама. Его разум не в силах был совладать с потоком мыслей, нахлынувших на него, словно рушащаяся волна. Каталину казалось, будто он тонет, захлебывается в этой волне, и он гнал эти мысли, пытаясь отгородиться от них. Нет. Это невозможно. Тот ребенок умер. Так сказал Ванье.
Ребенок умер. Ребенок был мертв. Ребенок Мертв.
Заметив замешательство каталиста, Джорам придвинулся чуть ближе.
— Я сказал вам об этом, каталист, потому, что вы все равно обнаружили бы это сами — рано или поздно, но обнаружили бы, это лишь вопрос времени. Чем дольше я нахожусь здесь, тем большая опасность мне грозит. О да, конечно, — он нетерпеливо взмахнул рукой, — здесь среди нас присутствуют живые Мертвые — но у них все-таки имеется какая-то толика магии. Я же другой. Целиком и полностью, невыразимо, чудовищно другой! Вы себе представляете, каталист, что Блалох и эти люди — да, даже эти чародеи, адепты Девятого Таинства, — сделают со мной, если обнаружат, что я и вправду Мертв?
Сарьон не ответил. Он даже не мог понять, о чем говорит молодой человек. Он наглухо закрыл свой разум, отказываясь допускать внутрь эти темные, пугающие мысли.
