Дикие карты (сборник) - Снодграсс Мелинда М. (книги без регистрации .TXT) 📗
— Пора тебе выбраться из своей раковины, Марк. Из этой твоей квартиры — это же не квартира, а гроб какой-то. Ты ведь не хочешь превратиться в кого-нибудь из «Возвращения живых мертвецов»?
— У меня много работы.
Она вздернула бровь и поддела ногой «Черепаху».
— Ты идешь с нами.
— Куда? — захлопал он глазами. — С кем?
— Ты что, еще не слышал? — Кимберли покачала головой. — Ну да, конечно. Ты же все это время просидел дома, как монах какой-то. «Дестини» вернулись в город. Сегодня концерт в «Филлморе». Мой «старикан» подкинул мне деньжат. Я купила нам билеты — тебе, мне и Питеру. Так что давай, бегом одевайся, а не то придется черт знает сколько стоять в очереди. И очень тебя прошу, постарайся хоть на этот раз не вырядиться, как правильное чучело.
Питер походил на серфингиста и воображал себя Карлом Марксом. Он неприятно напоминал одного из давних ухажеров Кимберли-Энн, капитана футбольной команды, который расквасил Марку нос за то, что тот слишком пялился на нее.
Марк, одетый в поношенный твидовый пиджак и свои единственные джинсы, вдыхал сырой воздух и табачный дым и выслушивал от Питера ту же самую лекцию об «историческом процессе», которую читали ему все приятели Кимберли. Почему-то ему никогда не удавалось извлечь из всех этих манифестов достаточно смысла, чтобы составить о них себе хоть какое-то мнение. Не услышав горячего одобрения и согласия, Питер приморозил его к месту взглядом по-скандинавски синих глаз и взревел:
— Я уничтожу тебя!
Впоследствии Марк обнаружил, что это выражение было беззастенчиво позаимствовано у самого почтенного бородача. Но в тот момент ему захотелось провалиться сквозь заплеванную землю у концертного зала. Не спасло даже то, что Подсолнух стояла рядом с ними, сияя, как будто они только что выиграли для нее приз.
К счастью, Питер устроил шумную перебранку с двумя полицейскими, которые стали обыскивать его у входа на предмет выпивки и тем самым отвлекли его гнев в свою сторону. Сознавая собственную недостойность, Марк про себя пожелал, чтобы полицейские хорошенько отлупили Питера резиновыми дубинками по его белокурой башке, а потом отволокли в участок.
Но «Дестини» завершала самый шумный тур за всю историю своего существования. Том Дуглас, который употреблял выпивку и препараты для расширения сознания в таких количествах, что о них ходило легенд не меньше, чем о его метачеловеческих способностях, перед каждым выступлением напивался в стельку. Король ящериц впадал в бесчинство; на прошлой неделе концерт «Дестини» в Нью-Хейвене завершился беспорядками, после которых старый кампус Иеля и половина города оказались разгромлены. Поэтому в этот вечер полицейские, хоть и неуклюже, но, по-своему, пытались избежать столкновений. Обыск был не самым умным решением проблемы, но полиция — и администрация «Филлмора» — не рвалась распалить детишек сильнее, чем это в любом случае должен был сделать Том Дуглас. Поэтому его фанатов хотя и обыскивали перед входом, но достаточно аккуратно. Питер вместе с его буйной пшеничной головой очутился внутри практически беспрепятственно.
Первый концерт «Дестини» не просто оправдал все самые смелые ожидания Марка, он во сто крат превзошел их. Дуглас, верный себе, вышел на сцену с двухчасовым опозданием и к этому времени, столь же верный себе, успел набраться до такой степени, что едва держался на ногах и грозил то и дело рухнуть в толпу восторженных поклонников. Но три оставшихся музыканта «Дестини» принадлежали к самым крепким рок-исполнителям. Их опыт с лихвой компенсировал все прочие многочисленные грехи. И постепенно, вплетаясь в крепкий костяк их игры, невнятные выкрики и беспорядочные жесты Дугласа превратились в нечто магическое. Музыка была, как взрыв кислоты, которая растворяла сделанные из оргстекла стены тюрьмы Марка, пока не достигла его кожи и не начала разъедать ее.
Огни внезапно погасли, словно резко захлопнулась какая-то гигантская дверь. Откуда-то медленно, глухо забухал барабан. Из темноты прорезался надрывный плач гитары. Одинокое пятно голубого света вспыхнуло и окружило Дугласа, который стоял с микрофоном в центре сцены, и его кожаные штаны поблескивали, точно змеиная чешуя. Он сначала негромко, протяжно, затем все громче и настойчивей затянул вступление к своей самой известной песне «Время змея». Его голос взорвался внезапным визгом, и огни и рев музыкальных инструментов окружили его бушующим прибоем — так они пустились в плавание по самым отдаленным уголкам ночи.
В конце концов Том Дуглас принял облик Короля ящериц. Черная аура била от него во все стороны, как жар из горна, окутывала слушателей дурманной пеленой. Она производила какое-то призрачное, неуловимое воздействие, как новый непонятный наркотик: одних возносила на вершины экстаза, других низвергала в бездну убийственного отчаяния, одни видели то, о чем мечтали, перед другими разверзалось чрево ада. А средоточием этого полночного сияния был Том Дуглас, который разрастался и разрастался, а вместо его широкого мужественного лица то и дело мелькал широкий раздувающийся капюшон гигантской королевской кобры, черной и грозной, которая металась то вправо, то влево, пока он пел.
Когда песня оборвалась слитным стоном голоса, органа и гитары, Марк очнулся и обнаружил, что по его худым щекам неукротимо текут слезы, он стоит, сжимая в одной руке ладошку Кимберли, в другой — руку какого-то незнакомца, а Питер угрюмо сидит на полу и, зарывшись лицом в ладони, что-то бормочет о декадансе.
Следующий день был последним днем апреля. Никсон оккупировал Камбоджу. По всем кампусам страны, как пламя от разлившегося напалма, прокатилась реакция.
Марк нашел Кимберли на другом берегу залива — в гуще собравшейся в парке Голден-гейт взволнованной толпы она слушала выступления.
— Я не могу! — прокричал он, перекрывая вдохновенную речь оратора. — Я не могу сделать этот шаг… не могу выбраться сам.
— Ай, Марк! — Девушка досадливо тряхнула головой. — Ты такой эгоистичный! Такой… такой… буржуазный!
Она круто развернулась и растворилась в лесу скандирующих тел.
После этого они не виделись три дня.
Марк искал ее, пробираясь сквозь возмущенные толпы, ощетинившиеся частоколами плакатов, которые осуждали Никсона и войну, сквозь пелену дыма от марихуаны, который висел в воздухе, как тяжелый аромат жимолости. Его «суперправильный» наряд притягивал враждебные взгляды, и в тот его первый одинокий день он не раз и не два обходил стороной какого-нибудь неприятного человека, приходя в еще большее отчаяние от собственной неспособности слиться с пульсирующей народной массой вокруг него.
В воздухе пахло революцией. Он ощущал это напряжение, нарастающее, как электростатический заряд.
Марк наткнулся на нее на ночной демонстрации за несколько минут до полуночи третьего мая. Она сидела по-турецки на островке чахлой травы, которой удалось пережить нашествие тысяч протестующих ног, и лениво перебирала струны гитары под усиленные мегафонами звуки речей.
— Где ты была?
Она лишь взглянула на него и покачала головой. Марк опустился на траву рядом с ней.
— Подсолнух, где ты была? Я искал тебя повсюду.
Она наконец-то посмотрела на него, потом грустно покачала головой.
— Я была с народом, Марк. Там, где должна была быть.
Кимберли вдруг подалась вперед и с неожиданной силой сжала его запястье.
— Ты тоже должен был бы там быть, Марк. Просто ты такой… такой эгоистичный. Твой эгоизм — как броня. А ведь ты так много можешь нам дать — сейчас, когда нам нужна вся помощь, какую мы только можем собрать, чтобы дать отпор угнетателям, пока не стало слишком поздно. Выйди из своей скорлупы, Марк. Освободись.
В уголке ее глаза блеснула слезинка.
— Я пытался, — честно ответил он. — Я… просто я, похоже, не могу этого сделать.
С моря тянул легкий ветерок, прохладный и влажноватый, относил в сторону слова, льющиеся из мегафона. Марк поежился.
