Король-Бродяга (День дурака, час шута) (СИ) - Белякова Евгения Петровна (мир книг TXT) 📗
Для несведущих… Это — шутка. Нет такого корня, и растения такого нет, это миф для непосвященных. Мы специально пишем в книгах такие ингредиенты, как рог единорога, корень мандрагоры и чешуя дракона — для того, чтобы всякие дилетанты не совались куда не надо. В этих названиях мы зашифровываем настоящие травы и коренья.
Она слабо улыбнулась. Выдавила:
— Его найти трудно.
— Учиться всегда трудно, — благожелательнее, с ней, нежнее, — ты скажи спасибо, что я вас с Рэдом лицедейству не учу — вот где настоящая трудность.
Ах, не получилось мягко. Как всегда — на языке одни колючки.
Я вскочил и проделал несколько смешных па, дергая конечностями, как марионетка на нитке, угловато и нескладно. Затем поднес указательные пальцы ко рту и растянул 'улыбку' до ушей.
— Не злись, моя радость, лучше раскрой-ка свои глазки, приготовь ушки… а заодно перо и чернильницу, и бумагу. Я буду диктовать следующее задание.
Меня два. Один произносит въевшиеся в мозг слова, бубня, как сумасшедший колдун (кем, в общем-то, частично и является), а другой уходит в воспоминания.
Нет, меня даже больше, чем два. Король — р-р-раз, Актер — два, Маг — три.
И все эти три личности иногда готовы удушить друг друга, а иногда воют на луну, вспоминая дни, когда все они были вместе.
Я непростительно долго молчал. Об этом говорили ее злые глаза. Интересно, сколько я шлялся по воспоминаниям — час, два? Судя по ее гримасе, никак не меньше. И еще одна деталь — я сидел в кресле, держа на коленях листочки, 'эти мои бумажки', как она говорит. Видимо, начав объяснять какие-то тонкости, вспомнил что-то важное, сел записывать… Я, когда начинаю лить мою медово-чернильную память на бумагу, становлюсь очень рассеян, и забываю обо всем вокруг.
Сквозит. Да… Я окинул грустным взглядом веранду.
— Я бы попросил тебя прикрыть дверь, мое сердечко, но их нет, в этом проклятом доме нет ни дверей, ни окон… На чем мы остановились?
— На самом начале, — ответила она, глаза ее метали молнии. 'Однако же она не решилась потревожить тебя', - напомнил я себе. Ждала…
— Тогда оттуда и продолжим… Листья, корни и цветки тебя не должны интересовать… О, а вот и Рэд…
Северянин, войдя, с шумом скинул огромный меховой плащ, потом подумал, поднял его и укрыл мои ноги.
— Вы начали без меня, — он укоризненно набычился, поджимая губы.
— Начали — это сильно сказано, — едко прокомментировала Хилли, — я уже вообще стала сомневаться, что он сегодня скажет что-нибудь путное…
— Нельзя так, Хил, — Рэд схватил чайник и отправился на кухню, чтобы поставить на огонь, — мы же его ученики. А он наш учитель…
— Учитель, которому на нас плевать, — Хил прищурилась, — или не плевать? Вот ты спрашивал, любим ли мы тебя, а ты то нас любишь? Мы тебе хоть чем-то дороги?
Я размышлял, какое выражение надеть на лицо — беззаботно рассеянное или же серьезное. Но выбрал третий вариант, самый привычный. Глумливое.
— О, да, мои дорогие, люблю до одури. Люблю, как в сказках, беззаветно и преданно.
Рэд, похоже, сарказма не понял. Робко улыбнувшись, он скрылся за стенкой.
А Хил, маленькая провокаторша, все не успокаивалась.
— А кого больше?
Я сделал вид, что раздумываю. Хотя я и так знал. Оба — мои. Оба — плод моих трудов, кровавого пота и слез… Одинаково.
Нет, не обманывай себя. Признай… что эта хрустальноголосая и порывистая девушка тебе ближе и дороже. Она поносит меня последними словами, не ставит ни во что мои попытки сделать из нее хотя бы сносного мага, огрызается и дерзит, но все равно — я отдал бы за нее свою правую руку. Скажи это. Скажи. Рэд поймет, добрый, толстокожий Рэд, он же поймет, что, после сегодняшних обидных слов, ей необходимо услышать что-то подобное… Я верю, что он поймет.
— Милая моя, конечно же, тебя… Ты моя душа и моя надежда. Когда я смотрю на тебя, мое сердце радуется. Это — правда.
Теплый, непривычный тон, похоже, смутил ее. Она покраснела и мигом проглотила все колкости.
Вошел Рэд и уселся на стул напротив меня.
— Чайник скоро закипит.
Он поймет. Поймет. Обязан понять…
На следующий день мы с Рэдом собрались за продуктами в деревню. Я специально оттягивал отъезд, чтобы выехать на пределе светового дня. И, скрипя ступеньками и костями, наказал Хилли 'быть паинькой', приготовить к нашему возвращению чай и не свалиться в пропасть. И предупредил, что мы задержимся в деревне, а если что — и переночуем там. Так что…
Сами понимаете, времени, чтобы помахать плавничками вокруг крючка, оценить размеры червяка и жадно схватить его, у нее должно было быть предостаточно. По моим расчетам, наступило время, когда ей стали мешать иллюзии, построенные ею же самой. Потеря памяти — ха! Я рассчитывал вернуть ей память в ближайшее время. Пора было узнать правду о маленькой Хилли и старом колдуне.
Чтобы уж точно не промахнуться, я положил часть своей рукописи на самое видное место. Потом, поразмыслив, спрятал подальше — Хил не из тех, кто реагирует на зрительные раздражители. Напиши я ее имя большущими буквами на первом листе — она пройдет мимо и не заметит.
Вместо этого я достал из старых, почти что древних запасов маленькую коробочку. Сдул пыль, с трудом отогнул заржавевший замок и присыпал листки тончайшим порошком. Закрыл шкатулку, и машинально потер большим пальцем бронзовую табличку на боку, ощущая под кожей витиеватые буквы 'джамби', языка, почти забытого мной.
Надпись гласила: 'Смесь пряностей для любых блюд. Аша Тихтха, купец Звезды Пяти Лучей, Дор-Надир'.
Я знал, что сладковатый, тягучий запах, медленно обволакивающий страницы, исписанные моим корявым почерком, притянет ее к себе. Ибо будет заключать в себе боль и тайну. И память…
После этого я спокойно позволил Рэду схватить меня в бережную охапку, послал девчонке с тонко-колючей улыбкой воздушный поцелуй и гадко ухмыльнулся. О, да, если надо, мы с Рэдом останемся в деревне хоть до осени, но я почему-то был уверен, что бесценная Хил залезет в мои записи сегодня же вечером.
Я оставил на столике (грубом столике, сколоченном Рэдом, кажется, уже в незапамятные времена) именно те листки. Те, которые начинаются моим позорным бегством на Юг, и заканчиваются ее 'смертью' от Кары Богов. И несколько листков о заточении в хрустальном шаре. Те, что озаглавлены ИСТОРИЯ ХИЛЛИ.
***
Мы с триумфом возвращались домой, волоча на себе гору продуктов. Вернее, я ехал на ослике, торжественно устроив на коленях шерстяной платок (опять!) с пятью десятками яиц, а Рэд вез все остальное. Домик, приплюснутый собственной тяжестью, встретил нас, тихо звеня колокольцами.
Ну-с, девочка моя.
Рэд вывалил на стол сыр, масло в горшочке, тушки куриц и победно оглянулся, с таким видом, словно сам их поймал и придушил. И завертел головой.
— Джок… Хилли, она же…
— Да, помню. Мы оставили ее тут вчера.
Я уселся в свое кресло-качалку, накинул на ноги плед. Холодно… и зябко.
Мальчишка пронесся с топотом по комнатам. Не так уж и много их было — кухня, две спальни, 'кабинет для дум' (там как раз обвалилась часть крыши и стен, и я настрого запретил Рэду ее чинить, так что можно было сидеть прямо на краю пропасти, свесив ножки, и думать), кладовка. Он нашел ее. Я не прислушивался специально, но они кричали. Хил даже топала ногами, и взвизгивающие нотки в ее голосе поддакивали скрипу кресла.
Мой первый ученик притащил Хилли буквально за шиворот, подтолкнул ко мне и с крайне озабоченным видом обвиняюще ткнул ей в спину пальцем.
— Я нашел ее в кабинете! Она плакала!
Боги вы мои, таким тоном, словно девчонка там проводила запрещенные темные ритуалы.
— Почему ты плакала, голубка сердца моего?
Я не смотрел на нее, просто покачивался, отвернувшись к окну. И жалел, что не курю трубку, — вид тогда у меня был бы еще более домашний, солидный.