Стеклянный цветок (сборник) - Мартин Джордж Р.Р. (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
И все же на этих страницах я, не стесняясь, повторял сплетни, которые неизбежно ходили по нашему самолету, подмечал многочисленные слабости и ошибки доктора Тахиона, Соколицы, Джека Брауна, Проныры Даунса и всех остальных. Стоит ли делать вид, что их грешки представляют интерес для общественности, а мои собственные — нет? Пожалуй, можно было бы попытаться — ведь публика всегда восторгается тузами, тогда как джокеры вызывают у нее лишь отвращение, — но я не стану. Мне хочется, чтобы этот дневник был искренним, правдивым. И чтобы читатели хоть немного поняли, каково это — прожить сорок лет в шкуре джокера. А для этого мне придется рассказать о Фортунато, даже если рассказ может бросить на меня тень.
Теперь Фортунато живет в Японии. Он каким-то загадочным образом помог Хираму, когда тот, ничего никому не объяснив, внезапно покинул нас в Токио. Всех подробностей этого темного дела я не знаю, врать не стану — все очень тщательно замяли. Когда Хирам вернулся к нам в Калькутте, он казался почти самим собой, но затем его состояние снова начало стремительно ухудшаться, и с каждым днем он выглядит все более скверно. Настроение у него меняется по сто раз на дню, он стал неприветливым и скрытным. Но я сейчас не о Хираме, о чьих горестях мне ничего неизвестно. Суть в том, что Фортунато каким-то образом был замешан в этом деле и даже заходил к нам в отель, где я перекинулся с ним парой слов в коридоре. Этим наше общение и ограничилось — в тот раз. Но в прошлом нас с Фортунато связывали другие отношения.
Простите меня. Мне очень нелегко. Я старый джокер; года и уродство в равной мере сделали меня уязвимым. Достоинство — единственное, что у меня еще осталось, а теперь мне предстоит лишиться и его.
Настало время открыть несколько горьких истин, и первая из них заключается в том, что многие натуралы питают отвращение к джокерам. Часть из них — узколобые фанатики, всегда готовые возненавидеть любого, кто не похож на них. В этом отношении мы, джокеры, ничем не отличаемся от любого другого притесняемого меньшинства; те, кто предрасположен к ненависти, честно ненавидят нас с одним и тем же пылом.
Но существуют и другие натуралы, предрасположенные скорее к терпимости, которые пытаются разглядеть за внешней оболочкой человеческую душу. Это люди доброй воли, не какие-нибудь ненавистники, а люди, исполненные благих побуждений, великодушные, вроде… вроде, скажем, доктора Тахиона и Хирама Уорчестера, чтобы далеко не ходить за примерами. Оба этих достойных джентльмена за многие годы убедительно доказали, что искренне пекутся о благе джокеров в целом: Хирам своими анонимными благотворительными акциями, Тахион — служением в клинике. И все же я убежден, что физическое уродство джокеров вызывает у них обоих такое же омерзение, как и у Hyp аль-Аллы или Лео Барнетта. Оно читается в их глазах, как бы они ни пытались быть невозмутимыми и проявлять широту взглядов. Некоторые из их лучших друзей — джокеры, но они не хотели бы видеть свою сестру замужем за джокером. Это первая истина, о которой не принято говорить вслух.
Как просто было бы броситься обличать, заклеймить людей вроде Таха и Хирама за лицемерие и «формизм» (чудовищное словцо, изобретенное особенно невменяемыми джокерами-активистами и подхваченное организацией Тома Миллера «Джокеры за справедливое общество» в пору ее расцвета). Просто и несправедливо. Они — достойные люди, но все же всего лишь люди, и не следует умалять их достоинств из-за того, что они испытывают естественные человеческие чувства.
Потому что вторая истина, о которой не принято говорить вслух, заключается в том, что сколь бы сильным ни было отвращение, которое натуралы испытывают к джокерам, мы сами испытываем отвращение еще более сильное.
Неприятие самих себя — особый бич Джокертауна, недуг, который нередко неизлечим. Основной причиной смерти среди джокеров младше пятидесяти лет являются — и всегда являлись — самоубийства. И это при том, что практически все известные человечеству заболевания у джокеров протекают куда опаснее, поскольку химия нашего тела, да и сама его форма может варьировать столь широко и непредсказуемо, что ни один курс лечения не является по-настоящему надежным.
В Джокертауне вам придется попотеть, чтобы отыскать место, где вам продадут зеркало, зато магазины, торгующие масками, понатыканы на каждом углу.
Если это доказательство не кажется вам достаточно убедительным, подумайте об именах. Вернее, о прозвищах. Но они представляют собой нечто большее. Они — показатель истинной глубины отвращения, которое питают к самим себе джокеры.
Если мой дневник будет опубликован, я настаиваю на том, чтобы он вышел под заглавием «Дневник Ксавье Десмонда», а не «Дневник джокера» или как-нибудь в этом духе. Я — человек и, как любой другой, уникален, а не просто один из безликой массы джокеров. Имена очень важны, это не просто слова — имена придают облик и индивидуальность тем вещам, которые они обозначают.
За многие годы я выработал для себя правило — не отзываться ни на какие иные имена, кроме моего собственного, но я знаю дантиста, который зовет себя Рыбий Глаз, талантливого пианиста, который отзывается на кличку «Кошконавт», и блестящего джокера-математика, который подписывает свои статьи именем «Слизень». Даже в этом турне среди моих спутников нашлись трое, называющие себя Кристалис, Тролль и отец Кальмар.
Мы, конечно же, не первое меньшинство, подвергающееся подобной форме притеснения. А чернокожие? Целые поколения вырастали с убеждением, что самые красивые черные девушки — это те, у кого самая светлая кожа, а черты лица наиболее приближены к европейскому идеалу. В конце концов кто-то раскусил этот обман и провозгласил, что человек с черной кожей может быть прекрасен сам по себе.
Время от времени исполненные самых благих побуждений, но недалекие джокеры пытались повторять ту же ошибку. «Шизики», одно из наиболее скандальных заведений Джокертауна, каждый год в День святого Валентина проводит конкурс, который они именуют «Мисс Страхолюдина». Кто-то может усмотреть в этих попытках искренность, кто-то — цинизм, но они определенно направлены не в нужном направлении. Наши друзья-такисиане позаботились об этом, вложив в ту шутку, которую они с нами сыграли, одну маленькую изюминку. Беда в том, что каждый джокер единственный в своем роде.
Даже до своего преображения я никогда не был красавцем. Даже после превращения я отнюдь не безобразен. Вместо носа у меня хобот в два фута длиной и с пальцами на конце. По своему опыту могу сказать, что через пару дней большинство людей привыкает к моему виду. Мне нравится верить, что через неделю-другую вы вряд ли будете замечать, что я чем-то отличаюсь от вас, и, быть может, в этом утверждении даже есть доля истины. Ах, если бы вирус оказался помилосерднее и хоботы вместо носов появились бы у всех джокеров, привыкание прошло бы куда легче, а кампания под девизом «Хобот — это прекрасно!» могла бы дать превосходный результат.
Но, насколько мне известно, я — единственный среди джокеров обладатель хобота. Я могу сколько угодно отвергать эстетические воззрения культуры натуралов, в которой я живу, и убеждать себя, что я чертовски красив, а все остальные — уроды, но все это не поможет мне, когда я в очередной раз обнаружу жалкое создание по имени Соплевик спящим на помойке за «Домом смеха». Чудовищная реальность заключается в том, что при виде более жестоко изуродованных джокеров меня охватывает отвращение ничуть не меньшее, чем доктора Тахиона при виде меня, — но кому-кому, а мне должно быть за это стыдно.
И эти рассуждения вновь приводят меня к Фортунато. Он — сутенер или, во всяком случае, когда-то был сутенером. Держал контору очень дорогих девочек по вызову. Девушки у него были все как на подбор: ослепительно красивые, чувственные, искушенные во всех мыслимых и немыслимых эротических забавах и очень приятные в общении — словом, одинаково восхитительные как в постели, так и вне ее. Он звал их гейшами. Я больше двух десятков лет был одним из его постоянных клиентов.
