Северный пес - Крушина Светлана Викторовна (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Ваша матушка умерла так давно? — едва слышно спросил Мэнни, когда долговязая черная фигура скрылась из поля зрения. — Вы были еще мальчиком?
— Мне было столько же лет, как тебе сейчас, — отозвался Грэм. — Или, может, чуть побольше. Но это, действительно, было давно. Слишком давно, Мэнни.
Так давно, сказал он про себя, что я уже почти не помню тебя, мама. Я, правда, помню еще чувства, с которыми приходил сюда лет тринадцать назад, вырвавшись из каменоломен. Помню, но вот только повториться они уже не могут. Стоя над могилой матери, Грэм снова почувствовал образовавшуюся в душе черную пропасть, в которой не было место чувствам после всего того, что с ним случилось в последнее время, и особенно — в последний год. Поэтому он не стал опускаться на колени, не стал брать с могилы горсть земли, не стал даже ничего говорить. Потому что говорить было нечего, а все было бы ложью и пустыми патетическими жестами. Он просто развернулся и медленно пошел к выходу с кладбища.
Глава 4
С прощаниями было покончено, теперь следовало подумать о месте на корабле до какого-нибудь истрийского города.
Грэму уже приходилось совершать морские путешествия, и воспоминания о них сохранились самые мерзкие. Наиболее неприятным из них было то, во время которого он отрабатывал свой проезд в качестве гребца; работка была просто каторжной. В буквальном смысле, потому что сидеть ему пришлось на одной скамье с каторжниками. Но тогда, десять лет назад, Грэм был нищим юным бродягой, никем он был, и капитан имел право поставить какие угодно условия проезда. Посадить же на весла родовитого князя не посмел бы ни один морской волк. Грэм отлично сознавал это, но, тем не менее, озаботился поисками судна на парусном ходу. Дело было не в том, что он боялся тяжелой работы или каторжников. Просто он еще слишком хорошо помнил, несмотря на прошедшие годы, как сам был таким же, как эти озверевшие, изможденные люди, только не на галере, а на каменоломне. Клеймо давно исчезло, скрытое множеством новых шрамов, но память о страшных годах оставалась.
Без труда он купил место на истрийском торговом паруснике — Свафнир знает, к какому виду он относился, Грэм никогда не разбирался в кораблях. Торговец носил непритязательное имя «Элизия» и был не самым высококлассным в своем семействе, но Грэма такие тонкости не волновали. Ему важнее было поскорее попасть в Минран, конечный пункт назначения, а капитан заверил, что его «Элизия», несмотря на невзрачный вид, весьма быстра. Грэм, в свою очередь, с поразившей его самого дотошностью выспросил у капитана, что за город Минран, где находится, далеко ли от Карата. Ответ его немного разочаровал. Минран располагался на Латере, то есть так далеко, как только возможно. Грэм и сам не знал, зачем ему вдруг понадобилось побыстрее оказаться в Карате, но он решил не заниматься на этот раз самокопанием. Понадобилось — и ладно. Утешил он себя тем, что, оказавшись в Истрии, уже не так сложно будет добраться до любого ее города.
Поднимаясь на борт, он поднял глаза и невольно вздрогнул: на палубе мелькнули вдруг рыжие локоны, будто языки огня. Волосы подобного цвета в его мыслях намертво сроднились с белокожим курносым личиком. Он сделал над собой усилие, заставив успокоиться, и обругал себя за глупость. Уж кому-кому, а Ванде нечего делать на борту истрийского парусника. Но что же, спросил он себя, показалось мне, что ли? Через минуту он понял, что нет, не показалось. Вот только огненная шевелюра принадлежала не Ванде, конечно же, а одному из матросов, совсем юному парню лет семнадцати, еще недавно, вероятно, бывшему юнгой. Грэм не успел рассмотреть его как следует, но успел заметить и его невысокий рост, и тонкое, даже изящное, сложение (совсем не подходящее для моряка), а так же зеленые глаза над россыпью веснушек, глаза мучительно знакомые. Он не сумел сразу сообразить, кого же они ему напоминают, и решил разузнать, кто такой этот рыжеволосый юноша, так же органично сочетающийся с компанией загрубевших, развязных матросов, как колибри — с толпой кур.
Каюта оказалась всего-навсего крошечным темным закутком, в котором с трудом размещалась пара подвесных коек. Грэм криво усмехнулся, но возмущаться не стал. В конце концов, корабль вовсе не был предназначен для перевоза пассажиров, и вряд ли даже капитан живет в намного более роскошных апартаментах. А когда Грэм плавал в качестве гребца, ему вообще не полагалось никакого личного закутка, в лучшем случае — крошечный пятачок под навесом на палубе, а то и просто под открытым небом.
Спустя какое-то время Грэм стоял на палубе, опершись на борт, и смотрел на удаляющийся берег Наи. Там, на материке, оставалась вся его жизнь, и не оставалось, кажется, ни одного человека, который пожалел бы об его отъезде. Грэм прикрыл глаза. Прожить тридцать два года, наворочать дел — и оказаться никому не нужным, без привязанностей и без целей. Надо еще постараться, чтобы так жить… вот он и постарался.
Наверху, где с полминуты назад что-то грохотало с явственно жестяными нотками, теперь переругивались два голоса. Один их них принадлежал Мэнни — звонкий и на удивление наглый, никогда Грэм не слышал у него такого. Как и тех выражений, которые мальчишка употреблял. Звук здесь, в каюте, был сильно приглушенный, но уж что было слышно — то было слышно. Второго голоса Грэм не знал, что неудивительно, поскольку на борту корабля он находился всего-то несколько часов, а голос принадлежал кому-нибудь из матросов.
В любом случае, стоило подняться и посмотреть, по отношению к кому это Мэнни позволяет себе такие выражения. Грэм промокнул влажным полотенцем щеки и подбородок, бросил его рядом с тазиком для умывания и, натянув тяжелый камзол из черного бархата, вышел на палубу.
Спорщики, как оказалось, стояли у самой двери в каюту, так что Грэм, открывая ее, едва не пришиб их — движения его были иногда очень уж порывистыми. К счастью, оба успели отскочить в сторону, пнув при этом (вторично) загрохотавшее ведро. Грэм остановился и по очереди смерил спорщиков взглядом. Мэнни имел вид необычайно задиристый, и только появление дядюшки немного смутило и остудило его. Оппонентом его оказался тот самый рыжеволосый юноша, чья шевелюра привлекла внимание Грэма в первую же минуту появления на «Элизии». Теперь Грэм смог рассмотреть его внимательнее и снова удивился изяществу его сложения. Юноша был невысок, особенно по сравнению с ним самим, но, несмотря на тонкость стана, достаточно крепок. Кожа его была необычно смуглой для рыжеволосого человека, и на ней почти терялась богатая россыпь веснушек. Буйная шевелюра цвета пламени спадала на плечи, обрамляя тонко очерченное скуластое лицо с зелеными, как малахит, глазами и слегка приплюснутым носом. На щеках золотился юношеский пушок. Грэм снова испытал тошнотворное чувство deja vu — похожее лицо он уже где-то когда-то видел, только не мог вспомнить, где. На юноше была обычная матросская рубаха, распахнутая на груди, и подвернутые до колен штаны. На босых ногах блестели капли воды. В руках он сжимал длинную палку с намотанной на нее мокрой тряпкой. Ситуация была ясна, учитывая откатившееся в сторону ведро и разлитую повсюду воду: юноша убирал палубу, когда Мэнни, с трудом способный пройти спокойно пару шагов и почти всегда носившийся сломя голову, налетел на него, опрокинув ведро и облив его водой. Сам он при этом не пострадал, но в случившимся считал себя абсолютно невиновным. Грэм впервые подумал, что, возможно, уж слишком потакает ему — парень рос не в меру нахальным.
— Так, — ровным голосом сказал Грэм. — И что у нас тут?
— Все в порядке, князь, — юноша коротко взглянул на него и поклонился. — Прошу прощения, это моя вина. Воду я сейчас уберу.
Похоже было, что вину на себя он взял не потому, что Мэнни был воспитанником знатного господина, занявшего одну из лучших кают. Скорее всего, ему просто не хотелось связываться с наглым восьмилетним пацаном.
