Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Где мы? — прошептала Белянка и огляделась.
Широкий подоконник вместо стола, латанные шторы, на гвозде тёмно-синее платье и белый фартук с яркой нашивкой, в углу веник, тряпка — и всё, не развернуться.
Ветхая дверь сотряслась от ударов кулаком.
— Убирайся отсюда, шваль! Выжженные чёрным багульником нам не нужны!
Рани зажмурилась и беззвучно заплакала. Белянка бросилась к ней, сжала тёплые и сухие ладони и попросила:
— Пойдём дальше, пожалуйста, не оставайся здесь, пойдём!
Они встретились взглядами.
— Зачем… тебе… это нужно? — прошептала Рани.
— Чтобы понять… себя, — призналась Белянка. — Что здесь случилось?
— Они убили Ларта, — тяжело дыша, выговорила Рани. — Рыцари пришли и убили Ларта. Я не была его законной женой. Но и он ещё был всего лишь оруженосцем. Только наутро он принял бы посвящение в рыцари. Но не успел. Меня обрили. И выжгли чёрным багульником. Чтобы детей не было.
— Почему? — Белянка уткнулась носом в её плечо, впитывая слёзы и боль, которые никто и никогда не мог с ней разделить.
— Кодекс Рыцарей, — облизав губы, улыбнулась она.
— Пойдём дальше, — Белянка сжала ладони, замыкая круг.
— Ты правда этого хочешь? — Рани смотрела во все глаза, изумрудные, полные живой боли. — Девочка, я же убила твоего мальчика.
— Это сделала не ты, — покачала головой Белянка.
— И своего мальчика я тоже убила, — зажмурилась она.
— Не ты! — воскликнула Белянка и рванулась вперёд, выжигая страшное чувство вины жаром своей души.
И Рани покорно взяла её за руку, и повела глубже, по извилистым улочкам Ерихема, сквозь запах сирени первого свидания с Лартом, — смешливым и большеротым парнем — через грязные будни шайки уличных воришек и попрошаек, через холод, сомнения, страх, коридорами храмового приюта, обидами и кознями других сирот и младших настоятелей, они попали на мельницу.
Солнце проливалось в щербатую крышу тонкими полосами, выхватывало вихри пылинок и спиралями кружило их под дощатым сводом, вокруг свай и перекладин, по мешкам с мукой, мимо спящих жерновов, пока не опускало на усыпанный пшеничными колосьями земляной пол.
На одном мешке сидела девочка, в голубом платье с рюшей до колен, с громадными травяными глазами, пуговкой-носом и конопушками. Левая косичка с аккуратным бантом лежала на плечике, а правая растрепалась и рыжела в солнечных переливах. Девочка пахла мукой и цветущим лугом.
— Незабудка! — донеслось снаружи. — Где же ты спряталась, проказница? Как найду, как найду свою Незабудку!
В голосе мамы слышался только смех.
Белянка — здесь она тоже ощущала себя ребёнком — опустилась на колени перед девочкой и рассмеялась:
— Незабудка?
Девочка кивнула.
— Мама звала меня Незабудкой и шила мне голубые платья, — она зажмурилась и добавила громким шёпотом: — И пекла самый вкусный в мире яблочный пирог. А потом...
— Тише… — Белянка приложила палец к её губам. — Прости маму.
— За что? — передёрнула плечами Незабудка.
— За то, что оставила тебя одну, — Белянка проглотила солёный комок, нестерпимо пахло ландышами. Сладкими-сладкими ландышами. А в ушах слышался забытый голос. Самый нежный в мире голос. Голос мамы.
Белянке тоже нужно простить маму. За то, что оставила одну.
Незабудка всхлипнула и бросилась ей на шею.
— Прости тех, кто мешал в приюте и в городских подворотнях, — шептала Белянка, гладя растрёпанную косичку, а распахнутые глаза видели алую насмешку Ласки и её смоляные ресницы.
Незабудка ревела — безудержно, громко, навзрыд. От чистого сердца. Как плачут дети. И до того хотелось разрыдаться вместе с ней! Но Белянка настойчиво продолжала:
— Прости Ларта. Он ушёл, но он бы остался, если бы мог, — голос дрогнул, и она зачем-то добавила: — Знаешь, моё счастливое утро тоже пахло сиренью.
— Прости, — в рыданиях выплюнула Рани. — Прости меня! Такое не прощают, но прости...
— Ты не виновата! Прости саму себя за свою жизнь, — Белянка вжалась в неё изо всех сил, будто это могло хоть что-нибудь изменить. — Ты очень сильная — ты держалась так долго. Так долго прятала боль. Так долго боролась. Так долго пыталась жить вопреки всему. Я никого не знаю сильнее тебя.
— Чушь, — всхлипнула Рани.
— Истинная правда, Незабудка, — она улыбнулась и заглянула в зелёные глазищи. — И больше тебе не нужно прятаться, отгораживаться от мира и делать вид — ты вынесла всю боль, что тебе отмерена, слышишь? Отпусти себя и свою жизнь. Зачем тебе то болото, та страшная комната, те подворотни, зачем? Ты смотри, как светит солнце, видишь? Нужно только раствориться в его луче, и тогда… ты однажды вернёшься с рассветом. И проживёшь новую жизнь. Я тебе обещаю, Незабудка! Только отдай себя миру и впусти внутрь свет.
— Не ты ли это хотела утопиться в моём болоте? — сощурилась Рани и усмехнулась.
— Хотела, — призналась Белянка. — И всё ещё хочу раствориться в этом луче. Я попытаюсь выполнить обещание, — помочь своим — а там, если вдруг останусь жива, тогда… я всё-таки попробую последовать за ним. В Тёплом мире мне нечего больше делать.
Голос дрогнул, притушил игру солнечных лучей и пылинок старой мельницы, похолодало.
— Ты ничего не поняла, — маленькая девочка жутко по-взрослому сплюнула под ноги и пригвоздила громадными от боли глазами. — Тебе понравилось, как я всё это прошла? Понравился мой мост, моё болото? Понравилось? Давай, попробуй, убей себя заживо, попробуй!
— Тише, — улыбнулась Белянка сквозь слёзы.
— Утопи себя в ненависти ко всему миру! — страшно улыбалась Рани, буравя исподлобья взглядом.
Белянка выдержала её взгляд.
— Я… попытаюсь найти другой выход.
— Попытайся. Должен же быть, сумерки его подери, этот другой выход!
Она скрестила на груди руки, запрокинула голову и… рассмеялась, губами ловя солнечные лучи. Безумно. Светло и легко рассмеялась.
— Незабудка! — донеслось снаружи, заскрипели старые петли.
— Нам пора, — перестала смеяться Рани. — Мне пора умирать. А тебе пора жить.
Белянка кивнула и взяла её за руку.
— Только обратно поведу я, мы не вернёмся в ту комнату и в то болото.
Рани кивнула, и они пошли по цветочному лугу, тихими комнатами приюта, редким смехом сирот, рассветами и закатами, цветами в саду, росой на листьях, свободой улиц и грохотом музыки, победами и радостями, поцелуями Ларта и блеском его глаз, пока не вышли на кованый мостик и не встретили там Стела. Он согревал взглядом цвета обожжённых каштанов и протягивал руку.
Здесь он был другим. На волосах блестели капли дождя, щёки и кончик носа румянились от холода, вокруг глаз собрались лучики морщинок, а мягкой улыбке хотелось верить: он улыбался так, будто знает все ответы мира, спасёт и убережёт от любой беды.
— Рани? — повернулась к ней Белянка.
Болотистые ледышки глаз таяли и светились нежностью, ямочка на правой щеке, трогательный изгиб губ и наклон головы преображали грубоватое лицо.
— Улыбка так тебе идёт! — повторял Стел и едва заметно краснел.
Рани посмотрела на Белянку, покачала головой и затараторила:
— Нет, он не любит меня. Нет, не любит. Это жалость. Он хотел, чтобы я жила. Показать мне тёплый ветер хотел.
— А ты? — прошептала Белянка и сжала её ладонь.
— Я? — Рани уставилась на взрытую брусчатку под ногами. — Разве я умею любить?
— Да. — Белянка дёрнула её за руку, перехватила взгляд и повторила со всей верой, на которую только была способна: — Да!
В черноте зрачков колыхались отблески костра. Белянка потянулась туда, и они вновь очутились у Ивы. Шелестел ночной ветер, трепал на верёвке одежду, забавлялся с костром. Рани лежала на земле, и Белянка ощущала её спиной каждый камень, каждую кочку и ветку, смотрела её глазами на близкое — слишком близкое — лицо Стела, ловила короткие поцелуи безумия и задыхалась под тяжестью его тела.
— Стой, — Рани зажала ладонью его губы.
И Белянка через край хлебнула той горькой силы, что потребовалась для такого простого движения и короткого слова. Как же хотелось промолчать! Обнять всем существом единственного в целом мире человека, которому не наплевать, который не отворачивается и согревает в любую погоду, который верит в неё. Ради которого хочется жить. Выпустить бы из души все невыплаканные слёзы, затопить его нежностью и светом. Светом, который давным-давно угас. Раствориться бы в его поцелуях и не думать ни о чём. Вжаться в его тело, чтобы обнял в ответ так, будто бы никогда-никогда не отпустит. Будто бы никому никогда не отдаст.
