Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Но Ива замолкла.
Белянка открыла глаза.
— Что это было? — только и смог вымолвить Стел.
Рани неотрывно смотрела двумя чёрными безднами расширенных удивлением и болью зрачков.
— Вы всё… слышали? — Белянка не смогла подобрать более верного слова.
Стел кивнул.
— Это была Ива. Старая Ива. Я пришла за её советом. И я получила совет.
Не думая, не рассуждая, Белянка опустилась на землю и сжала белую руку убийцы.
Нет. Не так.
Сжала белую руку Рани.
--42--. Белянка
Невесомая призрачная ладонь по-детски трогательно сжалась в кулачок.
— Подпусти, — прошептала Белянка и легко расцепила слабые пальцы, погладила белую кожу.
Рани часто дышала и с подозрением смотрела сквозь полуприкрытые веки. Этот взгляд из-за грани обжигал безысходностью. Коснуться её души — жутко.
— Что ты делаешь? — забеспокоился Стел.
Белянка отмахнулась:
— Ещё не знаю.
— Если ты навредишь ей, вздумаешь мстить...
— Навредишь? — она хохотнула и глянула исподлобья. — Ты и вправду думаешь, что ей ещё можно навредить?
Рани попыталась возразить, но вышел невнятный хрип — горлом пошла кровь, тёмная, густая. Стел сжал ладонями её бледные скулы, повернул голову и отёр губы платком.
— Помоги ей, пожалуйста, — взмолился он, в упор посмотрев на Белянку. — Я испробовал всё.
— Я… не могу. — Как же трудно сказать это в глаза! — Не могу. И никто не может. Запрещено возвращать того, кто уже за гранью.
— Но это возможно?! — Стел схватил её за плечи, подался вперёд.
На переносице сошлись брови, заблестели кровавые от бессонницы глаза, сжались до скрежета зубы.
Белянка сглотнула и зажмурилась, отгоняя предательские мысли.
А если бы здесь лежал Стрелок? Стел маг — они могли бы замкнуть с Белянкой круг силы. И попытаться. Даже больше. Сейчас тело Стрелка у Горлицы… и если собрать всех ведуний, Стела, то...
… можно было бы увидеть его глаза!
Сердце замерло в самой высокой точке вдоха. Застыла в жилах кровь. Остановилось течение реки. Смолкли листья.
В пустоте, разросшейся до необъятных размеров, заполнившей сердце, грудь, тело, поляну и целый Лес, в страшной пустоте капали слова. Искрились в черноте, летели сквозь бесконечность и разбивались мириадами брызг о гладкую воду.
В пустоте сердца голосом тётушки Мухомор взрывались слова.
Равновесие.
Невозможно объять всё.
Любое тепло верни добром.
Разрушила связь — создай новую.
Самое чудесное в мире: жизнь и смерть.
Никогда.
Никогда не вернуть.
Никогда не родить ему дочь.
Никогда.
Никогда не плачьте об ушедших.
— Нет! — громко, что есть сил, выдохнула Белянка, запрещая самой себе даже думать об этом. — Нет.
Нет.
Солнце согрело затылок и голые плечи. Зазвенели сосновые иглы. Где-то в поднебесье застучал дятел. Потекла река по жилам Тёплого мира. Потекла по телу кровь. Стукнуло в гортани живое сердце.
— Нет, — повторила Белянка теперь для Стела. — Я могу только попытаться отпустить Рани, если она откроется. Если у меня хватит умения и сил.
Он зажмурился, закусил губы, кивнул и отошёл к костру — всё так же с закрытыми глазами. Сел на землю, покачиваясь из стороны в сторону, и зачем-то ещё несколько раз кивнул. Стел плакал.
Пусть так. Это не сейчас.
Белянка потянулась к Рани. Всем существом: всем, что ещё осталось от души.
Ответом была тишина. Когда собираешь тепло с поверхности камня — в нём и то больше жизни и силы, больше воспоминаний: о касаниях дождя, жаре солнца, о людях, ящерицах, птицах и былых временах. А здесь лишь смертный холод кожи.
И тишина.
— Пусти, — прошептала Белянка и обронила слезу на впалые щёки Рани. — Я не сделаю тебе больно.
На мгновение она замерла, балансируя на грани.
Зачем так нужно пробиваться к умирающей душе? Что это изменит? Кого спасёт? Так сказала Ива — и только?
Нет. Что-то рвётся туда, внутрь измученного тела, в глубину закрытого сердца. Во что бы то ни стало нужно понять, прочувствовать и… простить. Даже если Белянка сама не доживёт до вечера — здесь и сейчас осталась последняя возможность понять и простить убийцу Стрелка. И без этого дальше просто нельзя: ни жить дальше нельзя, ни умирать. А, может, всё дело в том, что что-то знакомое, что-то созвучное слышится в этом разрушенном человеке? Но в этом Белянка боялась признаться даже самой себе.
Крепко сжала левой рукой правую ладонь Рани, а правой — левую.
Круг замкнулся.
Вместе с током тепла Белянка хлынула внутрь чуждого израненного тела. И с трудом сдержала крик.
Холодно. Трудно дышать. Хочется пить. Как же хочется пить! Больно шевелиться, думать, глотать. Темно и холодно. Ни вырваться, ни продохнуть. Нет ничего. Уже давно совершенно ничего нет — ни рук, ни ног, ни шеи, ни живота. Особенно правого плеча. Только месиво боли и жара. Жар внутри. А снаружи холод. И скоро взорвётся перегретая вязкая кровь. Закипит. Выльется горлом — и всё закончится.
Как же хочется пить.
Усилием воли Белянка отыскала саму себя, собрала воедино и в третий раз взмолилась:
— Впусти...
Со страшными проклятиями, грохотом и треском темнота расступилась, и Белянка обнаружила себя...
… на кованом мостике.
Вода, подёрнутая гнилью и выцветшей ряской, пахла болотом. Завитки некогда чёрной решётки обломились сколотыми клыками, поросли сизым лишайником и плетями паутины. Выл ветер, трепал лохмотья, поднимал золу из щербатых щелей под ногами — камни вздыбились, будто кто пытался взрыть мощёную дорогу: скрёб когтями и бил копытами.
Края мостика терялись в тумане.
И больше не было никого и ничего.
— Рани! — воскликнула Белянка.
Эхо отозвалось на знакомое имя гулко и больно, заплакало о незалеченных ранах.
Ранах. Ранах.
— Где ты?
Где ты… Где-где?.. Ты-ты?..
— Покажись!
Покажись. Кажись. Жизнь-жизнь.
Всколыхнулась гнилая ряска, дрогнул мостик, в воду свалилась пара камней, и булькнуло:
— Убирайся!
Белянка перегнулась через решётку и на пару мгновений, пока не сошлась болотная муть, встретилась взглядом с чёрными дырами глаз на белом лице.
— Убирайся или умри вместе со мной, — шептали искусанные в кровь губы.
— Умри? — расхохоталась Белянка и зажала уши, чтобы не слышать эха.
Не думая, не рассуждая, она перегнулась вниз и нырнула в густую гнилую воду.
Это всего лишь сон, наваждение, самообман умирающего существа. Да, можно забраться так глубоко, что не выбраться, заблудиться в чужой душе, раствориться в токах тепла. Но что ей терять? Чего бояться?
Тина забила уши, рот и ноздри. В глазах помутнело от донного ила и грязи. Но руки и ноги уверенно гребли вниз, погружая все глубже тело, пока нос не уткнулся в сжатую кулачком ладонь.
— Убирайся! — прогудела вода, но руки утопленницы крепко ухватили запястья ледяными пальцами.
Воздух кончился. Паника спазмом подступила к горлу, придавила к нёбу кадык, сжала виски.
Наваждение, сон, самообман. Здесь нельзя задохнуться, потому что здесь нет воды. Потому что здесь нет тела. Здесь ничего нет. Тело сейчас в безопасности, в родном лесу, на поляне. А это лишь токи тепла, выкрашенные на вкус и цвет хозяйки.
Белянка вдохнула. Глубоко, полной грудью вдохнула и прокричала:
— Впусти! — и сама сжала её запястья, вывернув руки, прильнула к зябкому телу, врываясь глубже, дальше, раньше — прорываясь к самому сердцу.
Вынырнули они в крохотной комнатке в обнимку на узкой лежанке. Тело Рани больше не было ледяным. На вытянутой шее пульсировала жилка, а на лысой голове краснели царапины.
Белянка отпрянула.
Без волос Рани походила на мальчишку. А её глаза… они были изумрудно-зелёными, с крапинкой жёлтых самоцветов, и громадные чёрные зрачки сочились такой болью, что хотелось выть. И скулы, и подбородок, и нос — всё, что так отталкивало в Рани, здесь казалось нежным, беззащитным, мягким, почти детским. Рани не шевелилась и смотрела в потолок, натягивая на колени изодранное платье и хватаясь за живот.
