Верное слово - Зарубина Дарья (книги полностью .TXT) 📗
У Виктора тогда в работе была «допросная» формула. Предполагалось, что с её помощью попавшие в плен офицеры-маги смогут отрезать сознание от тела, отслоив магическую оболочку с привязанной к ней личностью, оставив дознавателям только тело, в котором настолько замедлены все процессы, что это состояние напоминает глубокую кому или даже смерть. При первом же удачном испытании прототипа формулы разработки были засекречены, и Маша к ним, естественно, допуска не получила.
«Но Отец мог доработать формулу, – шептал внутренний голос. – Мог довести до совершенства и обмануть Симу. Ей и в голову бы не пришло, что есть такая разработка. Переселение души в магическую оболочку… Обратимое переселение».
Маша вздрогнула, бросилась на колени перед кроватью Лиды, расстелила расчёты прямо на полу, поперёк пёстрой домотканой дорожки. Обвела карандашом ту часть формулы, для которой сумела отыскать точку обратимости – то самое слово, что стало для «серафимов» шансом на новую жизнь. Формула Эрвина в этой части была почти идентична решетниковской – будь «зигфриды» людьми, проблема решалась без особых усилий.
Значит, гордиев узел находился в той части формулы, куда Эрвин ввёл свои дополнительные переменные. И если учесть, что и Саша, и отряд Юргена Вольфа проявили себя одинаково, – искать следует там, где различающаяся часть формулы совпадает. А потом – попытаться заменить этот сегмент на воздействие, обратное «допросной» формуле Отца.
Маша сидела на полу на корточках. Скоро колени начало ощутимо покалывать, голова горела от стремительно мечущихся мыслей, источился карандаш, второй… Маша ничего не видела и не чувствовала.
– Давно она так? – раздался за спиной шёпот Вари.
– Я с полчаса как проснулась, она уже сидела… – шепнула Лидочка. – Может, маме скажем?
– Ма-аш, – позвала Варвара.
Маша попыталась вскочить, ойкнула, растёрла затёкшие ноги ладонями, а потом, окинув своячениц полусумасшедшим взором, проговорила:
– Девчата, прикройте. Мне в Москву надо.
– На чём ты в половине двенадцатого ночи в Москву собралась? – рассердилась Варвара. – Ложись. Завтра на девятичасовом поезде и поедешь в свою Москву. Мы даже прикроем тебя, чтоб мама не отговорила.
– Нельзя ждать мне, Варя. Там люди погибнуть могут. А я знаю, что делать нужно…
Через двадцать минут Варвара и Маша смущённо топтались на чужом крыльце. Маша постучала в стекло, за которым – лиловые в темноте – стояли в ряд герани.
– Спи, мама, верно, за мной! – прозвучал в глубине дома мужской голос. Шелохнулась занавеска – хозяин, скрытый строчёным ришелье, разглядывал гостей.
– Ох ты, пропасть! Колготы порвала, – прошипела Варя, осматривая левую щиколотку. – Обязательно было в окошко-то прыгать? Ты ж беречь себя должна. И меня неплохо бы.
Маша не слушала её. С надеждой и отчаянием смотрела на сдвинувшуюся занавеску. Та снова шевельнулась, возвращаясь в прежнее положение.
Через несколько минут дверь отворилась, на пороге появился «артист Рыбников», помятый со сна, но полностью одетый, с курткой в руке.
– Отвезите меня в Москву, Иван Степанович, – ответила Маша на невысказанный вопрос, отразившийся в глазах механика.
– Что-то с Еленой Васильевной? – проговорил Ряполов, забравшись на водительское сиденье. «ЗиЛ» остановился в отдалении от дома мамы Гали, но так, чтобы Маше из кабины было видно, что Варя добралась домой благополучно.
– Надеюсь, ничего страшного. Но … – Маша помедлила, решала, стоит ли откровенничать с кармановским балагуром, и в конце концов подумала, что человек, без слова упрёка или сомнения отправившийся за полночь в столь долгую дорогу, заслуживает откровенности. – Елена Васильевна, Игорь Дмитриевич и другие… задумали очень опасное, но очень важное дело. Жизненно важное. Но я знаю, как им не подвергать себя опасности.
– Что ж они вас с собой не взяли? – не отрывая взгляда от дороги, тихо заметил Ряполов.
– Я ребёнка жду, Иван Степанович…
Ряполов закашлялся, выругался и сбавил газ, собираясь разворачивать машину.
– Иван Степанович, миленький! – Маша вцепилась в руку водителя, борясь с тошнотой, напомнившей о себе от резкой перемены скорости. – Ведь Елена Васильевна может погибнуть! Игорь может не вернуться! Что я буду делать одна с ребёнком?
Ряполов потёр указательным пальцем лоб, хмыкнул, пошарил наугад в кармане пиджака, вытащил папиросу, сунул в рот. Потом глянул на бледную от дурноты жену председателя, сломал «беломорину» между пальцами и выбросил в окошко.
– Эх… Гнать не стану, разбиться можем. Туман в низинах густой…
Сима поблагодарила судьбу и предусмотрительность профессора Решетникова: «серафимы» летели одни. Пилот вертолёта делал вид, что ему вовсе не интересно, кто такие его таинственные пассажирки. А может, амулетики профессора и правда были так хороши, как он обещал. Женщины молчали, думая каждая о своём.
Сима была уверена, что и Лена, и Юля, и Оля перебирают в памяти факты жизни своих «зигфридов». Ускорить операцию не получилось. Необходимо было проштудировать документы, определить пары и провести настройку.
С «серафимами» работала пара министерских психологов, ни один из которых, по счастью, не был магом. Решетников при помощи несложного символьного воздействия вычистил из их памяти предмет операции, выдал по амулету от головной боли и выпроводил за порог, пообещав навестить позже и всё объяснить.
Естественно, Юргена Вольфа Виктор назначил себе. Руководитель операции, лидер, которого вынудили принять неоднозначное, сложное решение. Видимо, Виктор и впрямь был уверен, что сможет передать мёртвому магу уверенность в том, что решение, принятое ради блага страны, не может быть неверным…
Серафиме достался гауптман Отто фон Штеер, старший помощник Вольфа. Строгий угрюмый католик с холодным взглядом. Сима взяла из папки фото и вновь вгляделась в лицо мага-аскета: белесые брови, тонкие губы, бесстрастное выражение.
Краем глаза заметила, что и Оля потянулась к тесёмкам папки. Её объект, при жизни – полноватый обер-лейтенант с лицом довольного жизнью мельника, – был одним из сильных противников, но Оле было что терять и чего бояться. Дома её ждал муж, и то, что Рощина считала счастьем, могло сейчас обернуться ахиллесовой пятой, делавшей «ночного ангела» уязвимым.
Лена шевелила губами, повторяя имена и адреса из дела своего Гюнтера. Симе в первое мгновение показалось, что Лена выбрала синеглазого арийца из-за сходства с одним кармановским весельчаком. Даже служебное фото не могло скрыть лёгкой улыбки во взгляде Гюнтера Хубера. Но Лена не смотрела на фото, а снова и снова, словно заговор, твердила и без того прочно затверженные цифры.
Юля сидела неподвижно, глядя в одну точку в кабине пилота. И каждый раз, когда Сима поднимала голову от снимка «своего» немца, ей казалось, что Юля смотрела на неё и тотчас поспешно отводила взгляд.
«Наверное, она всё ещё винит меня, – думала Серафима. – За Витю, за Карманов. Даже за эту странную операцию. И не зря винит. Теперь, когда Юля оказалась права, а Витя снова предал всех… меня предал, и жизнью, и смертью, – что я могу сказать? Как она может мне поверить? Как я могу верить хоть кому-то кроме этих троих девчат? Да ещё Матюшиных».
Какое-то внутреннее нерастраченное материнское чувство тотчас отозвалось: «Как там Машенька?», и само себе ответило: «Сердится, верно, что оставили. Да, так и Игорю, и всем нам спокойнее. Родит Маша – и словно бы простится нам всем тогда зло: и то, что совершали сами, и то, что совершили с нами и нас же оставили за него ответить…»
Вертолёт приземлился на холме недалеко от закрытого магощитами периметра.
– Товарищ Иванова, товарищ Смирнова, товарищ Петрова, товарищ Москвина, – представил их магам из оцепления профессор и ничем – ни голосом, ни интонацией, ни мельчайшей паузой не выдал, что лгал. Маги церемонно поклонились, подали руки для пожатия. «Серафимам» выдали форму и знаки различия столь серьёзные, что магам не могло и в голову прийти засомневаться в том, что перед ними именно товарищи Иванова, Петрова, Смирнова и Москвина, старшие по званию офицеры и боевые маги.
