Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович (прочитать книгу TXT) 📗
И чтобы графини Сесилии промолчать в эту минуту, но она не удержалась от сентенции, заставившей Раймунда поморщиться, а юных Луи и Венцелина совершить еще одну глупость:
– Вот оно слово, истинного шевалье!
На свое счастье Робер Першский оказался вдребезги пьян, когда Элеонора изволила открыть, наконец, глаза. Гуго де Лузиньяну пришлось в одиночку выдержать атаку разгневанной дамы, поскольку его верный товарищ Жоффруа де Рансон ретировался в самом начале трудного разговора. К счастью, день выдался на редкость солнечный, а потому генуэзский флот, состоявший из доброй сотни больших галер и дромонов, был виден как на ладони. Лузиньян без труда отыскал парус судна, на котором плыл коварный король Людовик и попросил благородную даму направить хотя бы часть своих проклятий именно туда.
– Я оценила твою находчивость, барон, – холодно произнесла Элеонора. – А теперь передай кормчему мой приказ – догнать галеру короля. Я хочу повидать своего мужа.
Однако кормчий, упрямый генуэзец, наотрез отказался выполнить приказ разгневанной королевы и указал Лузиньяну на темное пятно у горизонта:
– В этой туче наша погибель, барон. Молите небо, чтобы оно уберегло нас во время шторма.
Гуго мысленно перебрал все свои прегрешения, но на долгую молитву у него не достало ни желания, ни сил. Вино примирило Лузиньяна если не с жизнью, то с грядущим штормом. Вместе с шевалье де Рансоном они осушили едва ли не целый кувшин сирийского вина, после чего благополучно проспали не только жуткий шторм, но и его окончание. Разбудил их граф Першский, удивленный неожиданным шумом на дромоне.
– Нас преследуют, благородные шевалье, – сказал Робер, зевая.
Граф если и ошибся, то самую малость. Их не просто преследовали, а брали на абордаж. На палубе уже звенела сталь, а барон Гуго де Лузиньян никак не мог найти свой меч, потерянный где-то по пьяному делу. Ну кто же мог предположить, что генуэзцы и византийцы находятся в неприязненных отношениях и готовы рвать друг другу глотки не только на суше, но и на море. Робер Першский, выбравшийся, наконец, на свежий воздух, почти сразу же поскользнулся в луже крови. Он не только сам упал, но и сбил с ног благородного Жоффруа уже поднявшего меч для защиты. Неловкость королевского брата, не привыкшего не только драться на качающейся палубе, но и просто ходить по ней, спасла жизнь не только Рансону, но и барону Лузиньяну, споткнувшемуся о тело беспомощного шевалье. Генуэзцы были истреблены начисто в коротком, но очень кровавом бою. Свита благородного Робера поредела наполовину. К сожалению, далеко не все рыцари графа Першского были настолько пьяны, чтобы не поднять меч в свою защиту.
Почтенный Никандр, владелец византийского судна, считал себя честным торговцем, но именно по этой причине он не мог упустить прибыль, которая сама приплыла к нему в руки. Его лихая команда проявила себя выше всяких похвал в кровопролитной схватке, да и добыча, захваченная на дромоне, могла ублажить даже самый ненасытный желудок. Никандр, целиком погруженный в подсчеты, как-то упустил из виду, что на судне, кроме дорогих тканей и драгоценностей находятся еще и люди, которым все эти немалые богатства принадлежат.
– Смею тебя заверить, Агапит, у нас еще не было такого удачного абордажа, – радостно приветствовал он своего помощника. – Здесь одних драгоценностей на двадцать тысяч денариев, по меньшей мере.
– А в довесок к ним еще и королева Франции со свитой благородных дам, – буркнул вечно чем-то недовольный кормчий. – Век бы не видеть этого дромона. Нам снесут голову в первом же порту, если прознают про нашу удачу. Куда ты собираешься девать весь этот курятник?
– Здесь только дамы? – нахмурился Никандр.
– Я могу тебя познакомить с братом французского короля, который уже высказал мне свое неудовольствие.
– Надеюсь, ты врезал ему по физиономии?
– Я не привык бить благородных людей, особенно когда у них связаны руки.
Почтенный Никандр поднялся на верхний ярус дромона, дабы решить, быть может, самую сложную в своей жизни задачу. Конечно, будь перед ним простые люди, он продал бы их в ближайшем порту, благо захваченные в полон женщины и мужчины радовали глаз молодостью и здоровьем. К сожалению, кроме зрения византиец обладал еще и слухом, а потому ему пришлось выслушать град ругательств со стороны французский шевалье, рассчитывающих, что весь генуэзский флот вот-вот придет к ним на помощь. Никандра, почти вся жизнь которого прошла на море, самоуверенность французов позабавила, так же как их напыщенный вид. После жуткого шторма, разбросавшего генуэзские суда в разные стороны, кормчим потребуется много дней, чтобы обнаружить друг друга в волнах Средиземного моря. Большой вопрос – уцелел ли сам Людовик во время бури или ушел на корм рыбам вместе с генуэзской галерой. Никандр хоть и считал себя истинным христианином, все-таки не собирался читать поминальные молитвы ни по своим врагам генуэзцам, ни по французам, пришедшим в чужую землю ради грабежа. Самым разумным и выгодным было бы взять за этих людей выкуп, однако рачительному торговцу пришлось согласиться с Агапитом, что деньги им, конечно, заплатят, а вот потратить не дадут. Если до отважных моряков не дотянутся руки короля Людовика, то их наверняка передушит император Мануил, не одобрявший морского разбоя ни среди своих, ни среди чужих.
– Все ценное с дромона следует переправить на нашу галеру, – принял, наконец, решение Никандр.
– А что делать с людьми? – насторожился Агапит.
– Придется утопить вместе с судном, – печально вздохнул торговец. – Свидетели нам ни к чему.
– А если кто-нибудь из наших проболтается?
– Я лично сверну ему шею.
Почтенному Никандру сожалел не о людях, а о дромоне, отличном двухъярусном судне, с двумя мачтами и косыми парусами. Его галере тягаться с дромоном явно было бы не под силу ни в ветреную погоду, ни даже в штиль, учитывая количество весел по обоим бортам генуэзского судна, число которых достигало ста.
– Я бы забрал гребцов, – предложил Агапит. – Это ведь обычные люди.
– А чем ты будешь их кормить и поить? – нахмурился Никандр. – Хорошо, отбери десятка три самых крепких и перебрось их на нашу галеру скованными. Мне только бунта на судне не хватало.
Расторопные византийцы во главе с Агапитом уже приступили к разгрузке дромона, когда Никандр вдруг обнаружил чужое судно на горизонте. Это могла быть генуэзская галера, но смущал ее ярко красный цвет. Вызванный на бортовой настил Агапит без труда опознал в чужаке коч русов. Нельзя сказать, что русы, особенно в последние годы, были редкими гостями в Средиземном море, но появление их ладьи в месте далеком от привычных судоходных путей, Никандра насторожило.
– Если судить по курсу, то идут они из Триполи, – предположил Агапит. – Обычно русы ходят с одной мачтой, под прямым парусом. Но у этого две мачты с косыми парусами. Ветер для них попутный. Воля твоя, Никандр, но мне эти русы не нравятся. Обрати внимание на борта, на торговых судах они обычно выше. А этот явный хищник, не скользит, а буквально летит над волнами. Пока есть время, надо уходить.
– И отдать добычу чужакам? – насмешливо спросил Никандр. – Ты сегодня что-то слишком робок, Агапит.
– А если это боевая ладья и на веслах сидят не рабы, а воины. Их там никак не меньше полусотни.
– Нас в два раза больше, – нахмурился торговец.
– А толку-то, – пожал плечами Агапит. – У тебя под началом портовый сброд, не способный выдержать серьезного боя.
Жадность все-таки сгубила Никандра. Ошибочность своего решения он понял только тогда, когда пятьдесят облаченных в кольчуги и панцири воинов хлынули на палубу его галеры. В отличие от генуэзцев, отличных моряков, но весьма посредственных бойцов, русы действовали умело и решительно. Судя по всему, схватка на качающемся судне не была для них диковинку. Их мечи обрушились на головы растерявшихся разбойников подобно стальным клювам хищных птиц. И каждый такой удар заканчивался смертью византийца. Самым умным для почтенного Никандра было бы сдаться на милость победителя, но он медлил с признанием своей бесспорной вины, пытаясь удержаться на корме вместе с самыми отчаянными головорезами из своей команды. Французские шевалье, согнанные на нос дромона, с интересом наблюдали за кровавой бойней, разразившейся нежданно-негаданно на палубе разбойничьей галеры. Благородный Робер не удержался и побился об заклад с Жоффруа де Рансоном. Увы, графу Першскому не повезло в очередной раз. Надоевшего ему византийца отправил на тот свет не благородный Глеб де Гаст, а расторопный мальчишка в лазоревом сюрко, в котором шевалье без труда опознали Луи де Лузарша. Гуго де Лузиньян, окончательно протрезвевший после всего пережитого, выразил надежду, что русы все-таки не станут продавать в рабство королеву Элеонору, хотя, возможно, увезут ее в свою заснеженную страну.
