Йормундур (СИ) - Азырова Анна (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
— Дело не в этом! — не выдержал Ансельмо за стеной. — С вами невозможно жить! Вы пустоголовые, безалаберные! Вы меня позорите! Но самое ужасное — вы оба доводите меня до греха. Я никогда не получу прощение с такой роднёй. А моя мечта — проповедовать, вести людей к Богу, к добру, понимаете? Ну всё. Прощайте.
Ансельмо под окном вздрогнул от хлопка двери. В сердце защемило от горьких слёз матушки и надрывных ругательств отца, который и хотел излить обиду, да мужская гордость не позволяла. Йемо до смерти захотелось ворваться домой, обнять папу с мамой и вымолить прощения у них — не у Бога, однако ноги словно свинцом налились.
Когда юнец заставил себя оторваться от окна, в дверь постучала чья-то тяжёлая рука. Родители и сам Йемо тревожно замерли.
— Это наш малыш вернулся! — мать бросилась ко входу, то же сделал Ансельмо.
Таинственным гостем был вовсе не он. Под дверью выжидал человек в плаще с воротником из чёрной шкуры. Белые как лунь волосы ярко выделяются на тёмном меху, иные жидкие прядки стекают по нему чуть не до самых бёдер. Под одеждой не поймёшь, каков из себя незнакомец, но по сутулым худым плечам и сгорбленной спине в нём угадывается глубокий старик. Костистая рука в перчатке подняла трофейный боевой топор, обух нетерпеливо заколотил в двери.
— Эй ты! — окликнул паренёк, преисполнившись смелости. — Кто ты такой? Тебя не звали сюда!
Рука мужчины на миг остановилась, но обух забил в дверь ещё настойчивей. Услышав шум засова, незваный гость пробил себе дорогу пинком ноги. Дверь за ступившим в чужой дом воином захлопнул порывистый ветер. Воздух сотряс оглушительный визг матери. Вслед за ним комната наполнилась криками борьбы, топотом и свистом стали.
Йемо вскочил на крыльцо одним прыжком, плечо больно налетело на двери — те не поддались. Пока парень с отчаянным рёвом ломился внутрь, в каком-то шаге от него топор дробил кости и вонзался в плоть родителей. Ансельмо видел, чувствовал всеми фибрами, как изнывают от бессилия и боли отец и мать, как тела их обрушиваются на пол, истекая кровью. А их убийца, пыхтя с натугой, работает секирой так, словно рубит деревья, а не живых людей.
Так же внезапно ветер утих, и парнишка ввалился внутрь вслед за поддавшейся дверью. Ладони оторвались от пола испачканные кровью. Смертельный испуг прижал к земле, что неподъёмная скала. Йемо сквозь пальцы разглядел, как мать оттаскивает недвижного отца в спальню. За ней тяжёлой поступью проследовал незнакомец, шурша о пол краями плаща.
— Молю тебя, оставь, не трогай нас, — едва слышно задрожал голос матери. — Ну пожалуйста… У меня сын, Йемо, ещё совсем дитя.
— Мама!!! — монах прополз через комнату к спальне, и голова вновь трусливо припала к земле.
Несколькими замахами убийца хладнокровно зарубил скрытую за его широким станом жертву. В воздухе блеснули струи крови. Вслед за каплями на пол рухнуло бездыханное тело. Ансельмо глухо стонал сквозь прикушенные до крови губы. Теперь его не била дрожь: как и мать, он стал трупом, безвольной грудой костей и мяса. Глаза застыли на чудовищном зрелище израненного топором лица. Тёпло-карие очи, излучавшие столько любви, остекленели и мертвенно смотрят в одну точку. Никакого осуждения, страха, боли и мольбы: лишь полное спокойствие небытия.
Спустя время, показавшееся пареньку вечностью, доски под сапогами незнакомца заскрипели, и тот повернулся лицом к парадной. Из неоткуда до Йемо донёсся невозмутимый голос Балора:
— Так и будешь лежать пластом? — юноша не откликался, словно из него вытрясли душу. — Да не тронет он тебя. Это сон, тебя там и нет вовсе. Подними голову.
Ансельмо не отвечал. Внутри него всё сжалось тяжёлым комом где-то в желудке. В какой-то паре шагов, знал монах, стоит сама смерть. Хватит малейшего движения, взгляда — и её не миновать.
— Подними голову и взгляни на своего врага, мальчик. Ты, сдаётся, хотел с ним расквитаться. И как ты намерен это сделать, валяясь у него в ногах, как побитый щенок? Борись со страхом, даже если ты слабое дитя. Взгляни ему в глаза, рассмотри как следует — этого достаточно. Ну же!
И Йемо поднял взгляд. Над ним возвышается старик, каких зовут дряхлыми развалинами. Сухой сморщенный старец с белыми распущенными волосами, такой же бородой и лицом, как череп, обтянутый кожей, словно высушенной на солнце кожурой. Тонкие губы болезненно сжаты, бровные дуги без единого волоска сошлись на переносице. Во взгляде почти прозрачных глаз и в напряженье каждой мышцы — готовность наброситься, растерзать, как у матёрого волка, вкусившего крови собратьев. Убийца стоит неподвижной статуей, но даже так наполняет душу страхом. Ансельмо никогда его прежде не видел, и всё же незнакомец пробуждает в памяти неясный отклик.
Белёсые глаза воина опустились к беспомощному мальцу. Борясь с собой, тот вдруг нащупал перемётную сумку и книгу в ней. Без всяких пера и чернил открыл первую попавшуюся страницу, и бумагу обагрили беспорядочные линии, начертанные окровавленным пальцем. Придавая чувствам форму, монах понял, что тревога его помалу отпускает.
— Вот так, малыш, — продолжил Балор. — Пускай каждая черта этого лица отпечатается в твоём мозгу. Теперь ты его не забудешь и узнаешь даже через годы, где бы не находился.
Из глаз Ансельмо на страницы упали горькие слёзы, добавив к кровавому холсту новые штрихи.
— Ты сожалеешь об увиденном?
— Я жалею, что своим равнодушием убил маму с папой! — голос Йемо сорвался на полустон-полуплач. — Она впустила его, потому что ждала меня! Ждала до последнего, но я вытер об их заботу ноги. Я думал только о себе и о Лало. С ними так обошлись… только по моей вине!
— Ну уж нет, не перекладывай вину. Ты сам воочию встретился с палачом. Представь, сколько невинной крови легло на его руки. О, мне ведомо о таких, как он!
Дрожащий палец продолжал упрямо водить по бумаге.
— Расскажи мне.
— Когда страна погибает, её труп изнутри начинают точить паразиты. — ответил фомор. — Возьмём веру. Она терпеливо спит в теле, как смертельная бацилла. Но стоит болезни его ослабить, как на свет выползают секты, культы, проповедники всех мастей… Шарлатаны, что твои стервятники, кормятся на чужом горе и бессилии. Смерть не бывает быстрой при таком раскладе: черви хотят сохранить жертве жизнь как можно дольше. Богатые падальщики отрывают от трупа страны последние жирные куски, растаскивая её. Жадные драконы нагребают горы денег, сковывая себя золотыми цепями. Но страшней всего воины, как тот, что ты видел. Они движимы незамутнённой ненавистью и жаждой крови. Эта чума хочет иссушить реки и землю в прах, сжечь всё дотла, а пепел рассеять по ветру.
— Продолжай.
— Приходит день, когда каждый из нас спрашивает себя: почему вокруг так много смерти? Для нас, фоморов, смерть так же естественна, как жизнь. Смерть — не жизнь — есть начало начал. До сотворения всего живого было небытие. И некая сила пробудила в этом бесконечном царстве смерти волю, разум… и желание жить. Но стремление это искони нуждалось в равновесии, противодействии. Потому всё живое вместе с жаждой созидания получило столь же сильную жажду разрушения. Она звучит в каждом вкрадчивым шёпотом или оглушительным гулом. Фоморы ясно слышат её в людях: в Йормундуре, в Олалье, в тебе. Прими смерть, мальчик, и тебе откроется настоящая мудрость.
Монах рывком захлопнул книгу. От громкого звука кто-то сонно забормотал, и он увидел перед собой дремлющего за столом Диан Кехта. Йемо сидел на коленях всё в том же кабинете с подарком Дорофеи в руках. Голова Балора в железном зевнике всё так же не подавала признаков жизни, а из потолочного люка лился лунный свет. Эскулап удобней переложил голову на сложенные руки, и из его уст сонным бредом полились предсказания:
— Путь твой лежит через Кельтское море
На север к проливу Святого Георга.
Трое сестёр там в потоке едином
В устье впадают, сплетя свои косы.
Младшая Шур вплела косу последней,
Путь её тянется на юго-запад.
Там есть долина и каменный замок,
