Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" (бесплатные серии книг .txt) 📗
Совьон долго сидела так — почти не двигаясь, чтобы не потревожить заснувшую драконью невесту. Тело затекло, но воительница не обратила на него внимания. Она сидела и сидела, вслушиваясь в стрекот цикад, шелест трав и посапывание Рацлавы, и не засыпала до самого турмалиново-розового рассвета.
ПЕСНЯ ПЕРЕВАЛА XI
Недалеко от лазоревых, собирающихся под Матерь-горой рек стояла крохотная деревушка — там Оркки Лис купил две лодки. Остроносые, в подтеках малахитовой и сапфировой глазури, выменянные за горсть Сарматовых монет. Жители деревни довольно повидали тех, кто привозил дань дракону, и все как один подтвердили, что откуп следует оставлять здесь — у самой горы, в бездонном широком озере, которое поили сливающиеся реки. Гъял и Совьон помогли спустить лодки на воду, привязали их и принялись нагружать черногородскими сокровищами. Вместе с Оркки перенесли окованные сундуки, полные украшений и драгоценных камней; положили на дно шелковый шатер — его свернули, как только нарядили драконью невесту.
Рацлава сидела на валуне у кромки озера. Вода лизала мелкие прибрежные камни, но не доставала до ее ступней в сафьяновых башмачках. На плечах гор лежал рассвет — бледно-золотой, растянувшийся от самого горизонта; между полосами света лежали холодные небеса. Вились кудри облаков, белые-белые, будто пена. До чего сейчас была хороша полная, бледная драконья невеста: платье ее отливало молочно-голубым, от груди до подола шел ряд пуговиц — между дорожками искусного витиеватого шитья. Стелились ее рукава, мягкие и невесомые, словно крылья; и такие длинные, что касались земли тончайшим кружевом. Ее волосы Совьон собрала, а голову обернула шелковым платком, который завязала за шеей. Лоб перехватила обручем из мелких северных самоцветов и под него поддела марево кипенной, закрывшей лицо фаты. Если Рацлава поворачивалась, то постукивали гроздья ее височных украшений. И на пальцах мерцало серебро, свернутое кольцами вокруг аметистов и лунных камней. У живота заканчивались бусы, все сплошь голубые, и лиловые, и молочно-белые — в них терялась свирель.
Рацлава была равнодушна к свадебному наряду. И сидела она у озера — потерянная, но вместе с тем мертвенно-спокойная, будто большая рыба, отдавшаяся течению. Ее темно-русые брови едва хмурились за пеленой фаты. Лутый видел ее, когда, взлохмаченный и усталый, выходил к соратникам, — этой ночью он спал отдельно от отряда. Чтобы никто не задавал лишних вопросов. Не любопытствовал раньше времени, отчего же его горло пережал рабский ошейник.
Первой его заметила Совьон. Поставив сундук в лодку, разогнулась над дымчатой водой, в которой стояла по середину икр. Оглядела Лутого с головы до пят — как он шел к озеру, потирая нос, как зевал, как пытался почесать зудящую кожу под ошейником. С непривычки ему было страшно неудобно.
— Я могла бы догадаться, — медленно произнесла Совьон и больше не сказала ни слова, принявшись переносить свертки с тканью. Оркки Лис стоял к Лутому спиной и не повернулся. Лишь стиснул лодочный борт так, что дерево затрещало.
— Лутый! — Гъял утирал рукавом взмокший лоб. Распрямлялся, потирая поясницу. — Как это понимать?
— А как хочешь, так и понимай. — Он оказался на берегу в один упругий прыжок. — Помочь, батенька?
Оркки Лис зло пихнул ближайшую к нему лодку — та тяжело закачалась на воде.
— Не нужно.
— Лутый, какая муха тебя укусила? — Гъял нахмурил кроваво-рыжие брови. — Оркки Лис, что он творит? Зачем он…
— Рабом сделался, — огрызнулся Оркки. — Не видишь разве?
Тут же встревожилась Та Ёхо: она с трудом ковыляла на обеих ногах и занималась тем, что выуживала сокровища из повозки.
— Хийо! — Толстый сук, найденный для нее, с шорохом переваливался по траве и камешкам. — Ты зачем ошейник надеть? Куда собираться?
Лутый отбросил прядь с веснушчатого лба.
— К Молунцзе твоему пойду, — сказал залихватски и неестественно громко, глядя в сторону. — Хоть узнаю, как он своих слуг чествует. И прослежу, чтобы невесту свою не обижал, — зря, что ли, везли ее из самого Черногорода?
Совьон глядела на него, когда наклонялась, чтобы взять очередной ларчик, а Оркки по-прежнему не смотрел, разве только украдкой, — ему было больно.
— Хийо. — Голос Та Ёхо треснул. — Ты есть дурак. Ты зачем добровольно лезть в логово к Молунцзе? Хийо!
— То дело решенное, — отмахнулся Лутый, пиная озерный камешек. — Эй, Рацлава Вельшевна! Не против, что провожу тебя?
Драконья невеста наполовину сползла с валуна — длинные рукава лежали на нем, как крылья у обездвиженной птицы.
— Провожай, раз тебе свет не мил, — ответила хрипло. — Немногого стоит твоя жизнь, если ты так легко от нее отказываешься.
Лутый вскинул голову — над ним плыли облака, легкие и могучие, будто боевые корабли; солнце разбухало над Матерь-горой, словно наливающийся соком плод.
— Может, и так, — согласился он, — да только юркость моя не дешевле твоего приданого.
Жители соседней деревушки объяснили, где следует оставить откуп, но никто не рассказал, что произойдет потом. Прилетит ли сам Сармат-змей? Выступят ли из-под воды воины его брата? Когда перенесли все сокровища, то связали лодки между собой. Лутый легко впрыгнул в ту, что была не украшена, и перехватил весла. Оркки Лис подошел к нему, находясь по бедра в дымчатой воде, и запустил пальцы в вихры волос. Натянул, потрепал — не то сердито, не то ласково, а потом поцеловал в макушку. Спрятал лицо в сгибе локтя и отошел и не подходил даже тогда, когда прощались остальные и когда Совьон вела драконью невесту. Рацлаву она, стараясь не замочить платья, посадила в другую лодку, затянутую поверх сундуков и ларчиков лиловым и сизым шелком, с рассыпанными по дну жемчужинами.
— Видать, это все, — бесцветно заметила Рацлава, качнув головой. Тонко зазвенели височные украшения.
— Видать. — Совьон похлопала ладонью по вырезанному изваянию: скалящемуся крылатому змею, обвившему лодочный нос. Воительница, также стоя в воде, опиралась на него выпрямленной рукой.
Прежде чем упасть на скамеечку, Рацлава потянулась и неуклюже обняла Совьон. Уткнулась в ее плечо закрытым фатой лицом. Вдохнула запах ее волос и кожи: полынь, дым и сталь. Звякнули браслеты, застучали бусы — ничего не оставалось, кроме как обнять ее в ответ. Из-под качающейся лодки бежала рябь, слабый ветерок скользил над гладью, и в его потоках, распластав крылья, летел ворон… Матерь-гора восставала на той стороне озера, прямо напротив. Исполинская, великая — на нее старались не смотреть.
— Ну, полно. — Совьон мягко, но настойчиво отодвинула от себя Рацлаву. — Чем дольше прощаешься, тем горше становятся слезы, драконья невеста. Садись. — Ладонь Совьон безвольно сползла по ее спине, по ткани платья и кружеву рукавов.
Та Ёхо не рисковала заходить в воду так же глубоко, как и остальные, поэтому стояла недалеко от берега, тяжело опираясь о сук.
— Раслейв. — Она даже не успела утереть слезы, пролитые по Лутому, как глаза снова заблестели в щелочках век. — Раслейв, пожалуйста, играть своему мужу так, как никогда раньше. Чтобы эта гора лопнуть от песен и чтобы Молунцзе снова заснуть на тысячу лет.
Лутого она просила быть хитрее всех лис на свете — и Рацлава, печально улыбнувшись сквозь фату, ответила так же, как он.
— Я постараюсь.
А потом воины отряда обрубили веревки, связывающие лодки с берегом, и подтолкнули их к середине озера. Рябь заструилась яростнее — она перечертила солнце, отражавшееся в матовой глади. Лутый опустил весла — Рацлава не умела грести, и между двумя лодками натянулась толстая бечева. Первая медленно увлекла за собой вторую: жители из соседней деревушки рассказывали, что, благо, на водах подле Матерь-горы никогда не поднималось даже мало-мальски сильных волн.
Совьон, сидя на берегу, хмуро надевала сапоги.
— Тяжело, воронья госпожа? — тихо спросил Оркки Лис, расправляя штанину.
— Тяжело, — согласилась Совьон и поднялась.
