Сильнейшие - Дильдина Светлана (читать книги полные txt) 📗
Из-за спины подростка шагнул Седой, подошел к туше, оторвал кусок мяса и дал Огоньку. Женщина пошарила за спиной, протянула какую-то луковицу. Рыжебровый буркнул что-то не слишком приветливое, обернулся и крикнул что-то всему племени. Головы вскинулись, потом опустились, и дикари вновь занялись своими делами.
Седой поманил Огонька за собой и указал ему место на краю котловины, пальцем обрисовал круг в воздухе и махнул рукой в сторону покрытых шкурами шалашей, сооруженных над ямами в земле. Вздохнув, Огонек зашагал обратно и принялся ломать ветки, чтобы построить из них собственное жилище.
Уставал от тяжелой работы — а дни одновременно мчались и стояли на месте. Несколько лун проползли по ночному небу, пока ясному — сезон дождей миновал.
Жизнь в племени была бы невыносимой, если бы не Седой, принесший несколько шкур для его шалаша и явно помнивший про Огонька, и смешная девчонка, которую подросток прозвал Белкой. Ростом по пояс мальчишке, с волосами цвета глины, корявая с виду, но проворная, с пальцами, цепкими, как паучьи лапки. Она почти все время молчала, лишь изредка издавая резкие птичьи звуки, и хвостиком таскалась за Огоньком. Старшие женщины гнали ее работать, но Белка вжимала голову в плечи и упрямо держалась «хору», шустрая и любопытная.
В привычку вошло, засыпая, прислушиваться к далекому, и, наверное, выдуманному зерну тепла и света. Когда отвечал, становилось легче. Словно помнят об Огоньке. Где-нибудь…
Он заставлял себя думать о севере.
По ночам всматривался в лохматый рисунок созвездий — там, в разрушенной башне, часто смотрел на небо. Названий звезд не знал — придумывал свои.
Потом Кайе показал некоторые, но свои все равно были ближе.
Глаз Лисички, Шершень, Острие копья…
Полюбил спать под открытым небом — в своем шалаше не любил, в жилище дикарей не мог находиться. А вот пищу их есть — привык… плоды, порой горькие, личинок, сочных внутри жуков. Только те ели их прямо так, а Огонек убивал предварительно.
В племени к нему скоро привыкли — и, кажется, считали за дурачка. Он с неохотой признавал — дети пяти весен от роду куда лучше приспособлены были к лесу, нежели сам Огонек.
Ведь это животные, думал он. Естественно, проще им.
А что дикари, звавшие себя рууна, думали о мальчишке, узнать возможности не было.
Дикари общались друг с другом набором звуков — поначалу Огонек сильно напрягал слух, чтобы различить в их потоке что-либо членораздельное, но постепенно стал выделять отдельные слова, если это можно было назвать словами. И пытался их воспроизвести — всегда неудачно, его жесты были для дикарей куда как понятней.
Чащу они называли — хэрра, дождь — уру, огонь — шши.
А еще эти дикие существа никогда не смеялись…
Он научился понимать Седого лучше, чем остальных. Тот поднимал руку, и Огонек следил за жестом; невыразительное лицо-морда все же порой являло собой какой-либо знак. Огонек изучил постоянную настороженность Седого, спокойную, как ни странно такое звучало — и сам приучался не вздрагивать от шорохов, а угадывать суть их.
Потрясением для полукровки стало, что эти дикие существа способны рисовать. Не все — лишь трое-четверо, и картинки у них выходили странные. Углем и глиной — на плоских сторонах камня, и, хоть мало нарисованные звери и птицы походили на настоящих, дрожь пробирала при взгляде на них. Набор корявых линий… но без труда понятно, как движется зверь, ясно, что вот это — медведь встал на дыбы и с грозным, хоть и неслышным ревом отгоняет врага, а вот это — умирающий олененок… пытается подняться на ломких ногах, но сил не осталось.
Подросток бродил мимо камней, рассматривая — намалеваны творения дикарей были без всякого порядка. Сзади Седой подошел. Все еще жутковато было, когда дикарь вот так становился рядом, и то ли на камень смотрел, то ли на самого Огонька, в затылок.
— Кто это? — Огонек тронул пальцем очередную картинку. Неприятный рисунок… существо похоже на энихи, но морда напоминает человеческую…
Почти членораздельно прозвучало:
— Харруохана.
Огонек глянул Седому в глаза, а тот кивнул, и повторил слово. Указал пальцем на небо, черное и прозрачное. Потом указал на плотный, слегка шевелящийся лес.
Слово… насколько подросток научился понимать их немудреную речь, оно состояло из слов «ночь» и «нести». Огонек вновь вопросительно поглядел на рууна. Тот постучал темным пальцем по изображению, потом вновь указал на лес, потом очень живо изобразил зверя, разрывающего человеку горло.
Очень нехорошо стало — и мальчишка пододвинулся к огню, озираясь. Потом наконец рассмотрел — у изображенного зверя глаза были синими… пятнами давно высохшей голубой глины.
С трудом сглотнул — и смотрел, не отрываясь, на грубый рисунок. Потом нашарил за спиной лист папоротника, сорвал и прикрыл изображение. Челюсть как онемела — рот не открыть. Но выдавил сипло:
— Да, ты прав… Его имя — Ночь, и он приходит, когда пожелает. Значит, он бывает и здесь…
Седой ничего не понял — шумно выдохнул и ушел.
Открытие не порадовало. Что ж, на что Огонек рассчитывал? Недалеко. Что бы ни сказал там, в Астале, Къятта своему брату, тот, видимо, решил отпустить игрушку. Но, появившись тут — что он сделает?
Нет, вслух сказал Огонек, тряся головой, чтобы отогнать видение. Дважды видел его зверем… и первый случай запомнит на всю жизнь. Но сколько можно бежать — и куда?
Поначалу чуть не ударился в панику, увидев, как в небе, почти задевая верхушки деревьев, покачивается легкое не то существо, не то облачко… длинное, похожее на маховое перо. Вспомнил — после подобного гостя эльо был найден мертвым… И от Кайе слышал про непонятных летунов этих. Неприятное слышал.
Огонек кинулся было прочь сломя голову, все равно куда — но прятаться было некуда толком, и он затаился под корнями огромной сосны. А дикари занимались своими делами, на небо едва глянули — мало ли что болтается в вышине!
И Огонек вернулся, когда опасный гость улетел.
В следующий раз вел себя поспокойнее.
«Перья» редко залетали сюда — за три сезона Огонек лишь трижды видел их. И не наблюдал страха среди лесных дикарей — словно облако летело по небу, облако, которое можно было поманить за собой или попросту не обращать на него внимания. «Перья» были весьма любопытны. Кружились над котловиной, порой спускаясь почти к самым краям ее.
Глядя на парящие полупрозрачные силуэты, Огонек вспоминал пчел — если люди начинали кричать, махать руками, пытаться отогнать или убить жужжащее насекомое, те сердились и жалили больно. Но опытные — умели доставать мед из глубоких дупел… и ни одного укуса не было на их коже.
Страх, вспоминал Огонек. «Перья» иные, чем тот, кто говорил — не показывай страха. С ними нужно уметь обращаться. Но и с тем — тоже…
И бегущие по земле огни — мальчик видел их часто, особенно перед грозой — не вызывали у дикарей особого опасения.
— От них может загореться лес! — пытался подросток втолковать Седому, но тот, с трудом уловив тревоги мальчишки, дал понять — не беспокойся.
Огненные шарики и впрямь порой поджигали траву — но либо сами гасили это пламя, либо не мешали это сделать дикарям. Те заметно опасались огня, но последствия визита «шариков» убирали на диво ловко. После огненных гостей на траве и земле оставались причудливые узоры — кольца, одиночные и соединенные сложной вязью, будто прихоть-игра неведомого могущественного существа.
А еще Огонек с удивлением понял, что все члены племени дикарей связаны между собой непонятными нитями. Они знали, где искать того или другого — даже не читая следов; они тревожились, когда кому-то из них грозила опасность; они предвидели не только погоду, но и нашествие хищников, например — или приход чужаков. И о том, что приближаются хору, они знали заранее.
Слишком глупые, считал Огонек. Но порой завидовал им — ему бы такую чувствительность… И при всей несомненной дикости рууна — огни тин и «перья» не трогали их… Может, брезгливость тому виной?
