Приют изгоев - Кублицкая Инна (первая книга txt) 📗
Одним словом, к утру в лагере, кроме самого Абраксаса, Аойды и серебристых, остались лишь Линкей с Акамантом и несколько хмурых мунитайцев, которые, удерживаемые почтением к детям своего князя, все же старались держаться подальше от Абраксаса; вместе с ним, но как бы и наособицу держался Пройт, который сбросил свой серебристый плащ, но не выбросил его, а на всякий случай свернул и держал при себе. Он так и ел глазами Аойду, и это было настолько неприятно, что Аойда старалась не поворачиваться к нему лицом, чтобы не видеть этот мрачный тяжелый взгляд. Даже Абраксас заметил его непристойное поведение. Он наклонился к Аойде и тихо спросил:
– Кто это?
– Пройт, – неприязненно ответила та. – Раньше он был Ан-Феретиас, а сейчас – никто. Он дезертир.
– Почему он снял плащ?
– На него, как и на меня, не действуют чары из Ар-и-Дифа.
– Тогда почему он здесь?
– Из-за меня, – коротко ответила Аойда и тут же переменила тему: – Что брать с собой?
Абраксас понял ее и больше вопросов не задавал.
– Идти придется налегке, – сказал он. – Оденься в мужское. Плащ на плечи, шляпа на голову – вот и все.
Аойда поступила так, как он сказал, достала из сундука охотничий костюм из белого бархата: очень нарядный, с аппликациями из оленьей замши, украшенный бисером и вышивкой. Еще неизвестно, как будет выглядеть этот костюм к концу пути. И где он, этот конец пути?..
На голову она надела широкополую шляпу из тонкого фетра, а на плечи накинула алый княжеский плащ, право на который даровал ей князь Сабик, хотя поначалу ее взяло сомнение, не потеряла ли она это право, когда отказала князю, выйдя замуж за Абраксаса. Но княжий плащ – это не просто подарок, и лишить права его носить можно только через Высокий Императорский Суд. «И все же, – думала порой Аойда, – может быть, я уже заочно осуждена за измену Императору?»
Она вышла из шатра и пошла прощаться с Линкеем.
– Ты все-таки идешь с ним? – потрясение спросил мальчик.
Аойда поцеловала его и попросила как можно скорее возвращаться к родителям, потом, скрывая слезы, отвернулась и знаком подозвала к себе Тидея Акаманта. Они молча отошли на десяток шагов и остановились. Аойда не стала напоминать Тидею о клятве – это было бы тяжким оскорблением для рыцаря, однако просто и без околичностей посоветовала ему все же держаться в стороне от пройденного Абраксасом пути. Акамант согласился; он тоже полагал, что не стоит появляться в тех местах, где их хорошо запомнили как приближенных колдуна – кто там станет разбираться, что они также были заморочены чарами?
– Когда мы тронемся, возьмешь в моем шатре из сундука кошелек с деньгами, – сказала Аойда. – И драгоценности тоже возьми, но только не продавай их, они… – она неловко замялась, – …они почти все чужие, лучше пожертвуйте их Богам.
– Моя княжна, – проговорил Тидей, глядя на нее с печалью. – Не уходите. Сам будет проклят тот, кто посмеет осудить вас!
– Я сама себя и осужу, если не уйду с ним, – качнула головой Аойда. – Прощай, Акамант. Пусть за меня кто-нибудь помолится в тех храмах, куда вы отдадите золото.
Тидей опустился на одно колено и торжественно поцеловал ей руку.
Аойда подождала, пока его губы коснутся ладони, потом сразу же отдернула руку и, отвернувшись, поспешила к Абраксасу. Она не видела, что за ее спиной к Акаманту стремительно подошел Пройт, что-то отрывисто спросил его, получил ответ, застыл на несколько секунд, напряженно о чем-то думая, а потом, зло сплюнув, скрылся в одной из палаток.
Абраксас поджидал Аойду, стоя у границы пестрых песков; на нем был простой светло-серый костюм, какой мог надеть какой-нибудь небогатый дворянин, но плащ… Аойда не поверила глазам. Плащ Абраксаса был из королевского пурпурного шелка с вышитыми золотом северными коронами о двенадцати зубцах и соколами, древними гербами Тевиров. Плащ был старинный, с вязью заклинаний, вышитой по полам; Аойда благоговейно коснулась будто сияющей своим цветом ткани и тут же отдернула руку: это и в самом деле был прославленный в песнях Заговоренный Плащ Тевиров, плащ, который могли набрасывать на себя лишь товьярские государи.
– Ты – Тевир? – потрясение сказала Аойда. – В этом мире еще живут Тевиры?..
– Живут, – усмехнулся чему-то Абраксас. – Ну что, пойдем? – Он протянул ей руку.
Песок сейчас как будто ничем не отличался от обыкновенного, и когда они миновали невидимую границу, ничего с ними не случилось; они прошли сто ярдов, увязая по щиколотку, и вышли на зеркально отполированную поверхность, которую, собственно, и называли Жуткой Пустыней.
Через несколько сотен шагов Аойда позволила себе обернуться. Сзади за ними следовали серебристые плащи, а еще дальше, но по пескам, шел человек в простом сером плаще; он шел быстро и почти уже догнал серебристых. Абраксас заметил заминку и тоже оглянулся.
– О, – удивился он. – А этот парень настроен всерьез.
– Что? – переспросила Аойда.
– Твой дезертир Пройт, – пояснил Абраксас. – Он, кажется, решил идти за нами. Что ж, пусть, если ему так не терпится умереть…
Аойда посмотрела дальше.
У кромки песков стоял Линкей, размахивал руками и что-то кричал; но ветер относил его слова.
Аойда помахала ему рукой и пошла дальше, уже не оборачиваясь.
Впереди был длинный путь…
Абраксас прошел в спальню, он хотел повалиться на постель, отдохнуть хотя бы елом, потому что для души отдыха не предвиделось.
О Небеса!.. На постели сидела принаряженная и умело подкрашенная юная дочь наместника и смотрела на Абраксаса восторженными и влюбленными глазами.
– Государь мой! – сказала она, когда он замер на пороге, встала и тут же начала раздеваться.
Абраксас попятился. Он с треском захлопнул за собой двери и пошел искать успокоения в другом месте.
Двумя комнатами дальше он обнаружил притулившийся кожаный диван, предназначенный, видимо, для сменного телохранителя наместника. Абраксас не думая рухнул на него; в диване что-то хрупнуло, но он выдержал.
…Одиноко спящего здесь государя, накрывшегося с головой Плащом Тевиров, слуги обнаружили через несколько часов и с аккуратностью перенесли в спальню, раздели и уложили как подобает государю…
…Утром государь пробудился рядом с прекрасной дочерью наместника, так и не припомнив, как из пиршественной залы он попал сюда, вызвал прямо в спальню наместника и начальника ополчения города, отдал, не поднимаясь с постели, им необходимые распоряжения, повелел оставить его одного. Вернее – с юной девицей и не тревожить…
…А недалеко за полдень, под восторженные возгласы горожан, государь во главе ополчения и отрядов добровольцев покидал моментально покоренный город…
…Поход войска Абраксаса-колдуна на юг начался…
КНИГА ВТОРАЯ
ПРОПАВШИЙ НАСЛЕДНИК
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
ЭЙЛИ
Эйли вдоволь намучилась с мальчиком, пока приучила его поменьше болтать. Она пробовала запугивать его россказнями о злых дядях, которые хотят его убить, и о злых тетях, которые хотят посадить его в глубокий-глубокий погреб, где никогда не бывает солнечного света и бегают крысы размером с собаку. Неизвестно, каких собак представил себе Наследник, но при их упоминании он испуганно притихал и в присутствии чужих людей прятался за юбкой Эйли. В платье девочки она рискнула водить его только первые несколько дней – мальчик просто не понимал еще разницы между «он» и «она» по отношению к себе и упрямо не желал вести себя как девочка. Помучившись, Эйли наконец сняла с него платьишко, а платок повязала другим способом – так, как на юге и юго-востоке носят даже взрослые мужчины. Мальчика еще интересовало, почему это он ходит в одной рубашке и не носит штанишек; но в этих краях надеть на ребенка штанишки значило все равно что доложить всем и каждому – он из благородных. Здесь больше, чем где-либо еще в Империи, сохранялись доимперские традиции, и – по крайней мере в одежде – Эйли находила большое сходство с обычаями таласар: как и в Таласе, тут, на Востоке, что женщины, что мужчины ходили в расшитых красным и синим белых рубахах, добавляя к ним – женщины короткие расклешенные юбки, а мужчины полосатые или клетчатые килты. Хорошо еще, что мальчик не капризничал и пешеходом оказался неутомимым: у Эйли, бывало, прямо ноги отваливаются – а он все бежит себе вприпрыжку, да еще то и дело сворачивает на обочину, поближе рассмотреть что-нибудь, чего не видал раньше. Мнимую сестру он называл Зукки, «сдобная булочка», потому что выговаривать «Сухейль» он не умел, как-то не получалось – и слава Богам! И Эйли тоже приучала его к новому имени – она звала его Нунки, «попрыгунчик».
