Альвийский лес (СИ) - Пасценди Доминик Григорьевич (книги онлайн полностью .TXT) 📗
При дворе так жить он бы не смог. Пришлось бы вступать в союзы с врагами, предавать друзей, и даже не принимать во внимание интересы семьи, если это было бы нужно для того, чтобы добиваться своих политических целей — или чтобы уцелеть.
Император Йоррин Сеамас Седьмой явно хотел видеть в Доранте близкого человека, конфидента, советника, наставника и защитника. Дорант готов был быть ему советником и защитником — по должности и положению, до определённых пределов, причём определённых формально и официально, согласно признанным всеми требованиям к позиции — но категорически не хотел отношений неформальных, личных, на уровне дружбы или, не приведи Пресветлые, духовной близости. Во-первых, он не чувствовал в Йорре человека близкого, родного — а только тех, кого выбрал он сам, он готов был считать друзьями. Император же свалился ему на голову как клиент, как человек, которого он должен принять в одном месте и передать в другом — и забыть после этого. Парень, конечно, был симпатичный, но себе на уме, а его положение исключало сколько-нибудь откровенные отношения. Во-вторых, конфидент Императора — это смертник, если его не подвели к Его Величеству правильные люди. Даже Светлейший дука Санъер появился при дворе не с улицы и не сам по себе. Никто не может вот просто так оказаться при Императоре и иметь на него даже малейшее влияние, если это влияние не согласовано и не приведено в соответствие с интересами маркомесов, крупных и влиятельных благородных семейств и даже важных группировок из купечества или вольных городов.
Что делать с этим — Дорант не знал, и пока что решил пустить всё на самотёк. По крайней мере, сейчас они были далеко от столиц, и с решением можно было подождать, а пока по возможности держать от Императора дистанцию.
Беда была еще в том, что парень мучился от безделья: рана его, благодаря опохве, заживала довольно быстро и благополучно, но ходить ему было еще больно. Больно было даже сидеть, согнув ногу. Поэтому большую часть дня Император лежал, то в своей комнате, то в тени стен во дворе, наблюдая за упражнениями воинов или беготнёй прислуги. Немногие книги, бывшие в доме, он быстро перечитал. И теперь постоянно посылал за Дорантом, заставляя занимать себя разговорами — по большей части полезными, но ужасно отвлекавшими деятельного комеса Агуиры от неотложных текущих дел.
А ещё эти альвы! Дорант чувствовал нутром, что с альвами что-то не так. Непросто и не хорошо.
События при въезде в город отвлекли горожан от экзотических полуживотных, прибывших в свите Императора. День или два после ушли на то, чтобы обустроить альвов в доме Харрана. Потом они осваивались. А потом заскучали.
Как он понял из их объяснений, переведенных Асарау в день битвы на дороге и потом повторенных много раз ему самому, когда он учил альвийский язык, на поляне, где им вернули примеса Йорре, погибла практически вся верхушка клана. При этом, по словам альва (который, наконец, назвал своё имя, способное сломать язык кому угодно; в конце концов его стали называть Вайлар), остатки клана ушли, чтобы влиться в один из прочих кланов, бросив свой посёлок. Доранту, после рассказов Асарау, показалось это очень сомнительным: в клане, где был пленным воин гаррани, было куда больше четырёх с небольшим десятков воинов, перебитых на поляне. Вряд ли в клане Лаиолаи (Дорант гордился, что запомнил его название) было их меньше. Так что альвы явно не были искренними, и причина, по которой они примкнули к людям и помогли им в битве, была какой-то другой.
Но, так или иначе, они примкнули и помогли. И дальше шли вместе с людьми, охотно общались, способствовали изучению языка, а воин (ну да, теперь называть его самцом было бы просто неприлично) в конце концов увлёкся участием в упражнениях и много, кстати, показал интересного.
В городе альвы довольно быстро освоились, совершив несколько прогулок под надзором Калле и пары боевых слуг Харрана. Горожане на удивление быстро привыкли к ним (если не считать детей, которые пялились на альвов, бежали за ними следом и показывали пальцами). Дразнить альвов, не понимающих человеческого языка, тоже пытались, но это оказалось бесполезно: они просто не реагировали. Лишь однажды возникла ситуация, которая могла бы стать опасной. Странствующий монах нищенствующего ордена Святого Фарсалия, увидев альвов на улице, возбудился и заорал проклятия; старый боевой слуга Харрана Коскен, отправленный с альвами и Калле, однако, быстро объяснил монаху, в чём тот не прав, и удалось даже обойтись без рукоприкладства. Правда, Коскену пришлось потом отмаливать грех сквернословия в главном храме Кармона, поскольку таких витиеватых выражений не слыхивал никто из присутствовавшей при инциденте публики, и весь об этом дошла до настоятеля. Но пять серебряных милирезиев а также записанные на бумаге и отданные настоятелю для сожжения (ага!) скверные слова исчерпали инцидент.
Альв оказался интересным противником: Дорант и Харран с удовольствием пробовали свои силы в упражнениях с ним. Еще на подъезде к городу, однако, его копьё обломалось. Алебарда оказалась ему не по рукам: раса эта сильна скоростью, но не физической силой. А действовать быстро оружием, которое слишком для тебя тяжело, невозможно.
В городе, у Харрана, Дорант довольно быстро отыскал в оружейной старый клинок, довольно короткий, и потому годный для альва по длине и балансу. У нечеловеческого воина, однако, оказались слишком узкими руки, из-за чего правильно держать меч у него не получалось. Дорант подумал — и решил, что для этого меча альву лучше всего подойдет не рукоять, а древко, длиной почти с сам клинок, чтобы альв мог пользоваться более привычным для него хватом. Удлинить рукоять стоило полдня и пару монет. Результат оказался даже лучше ожидаемого: альв будто родился с этим оружием.
Впрочем, Дорант так и не придумал пока, куда альвов девать и к чему пристроить. Брать их в поход ему очень не хотелось — при всех боевых качествах на альва рассчитывать было сложно: кто его знает, что у него на уме; альва же была бы чистой обузой.
Вечерами, когда чистая публика дома Харрана собиралась на касенду во внутреннем дворе, Дорант часто видел альва, прячущегося в тени дверного проёма и наблюдающего за людьми. Он думал, что незаметен, но его выдавали две светящиеся точки глаз, видимые, когда на них падал отсвет от факелов. Дорант решил рано или поздно приобщить альва к касенде: было интересно, как тот отреагирует и как будет себя вести за столом.
Дорант даже выспросил у воина гаррани и заучил, как у альвов принято предлагать друг другу напиток.
Тут в кабинет ворвался Харран, взъерошенный и встревоженный.
— Наместник что-то затевает! Прибежал сейчас Самир, говорит, наместник разослал слуг по всему городу, собирает людей на офисиаду [45]. В полдень будет говорить. От слуг слышно, что прискакал гонец с юга с чем-то важным. Не нравится мне это. Надо бы нам всех своих собрать туда же, на офисиаду, да лучше всего — с оружием.
Дорант сломал, наконец, перо, швырнул его на пол и ненадолго задумался.
— Это будет поздно. Бери самых надежных, человек десять. Сеннер, вроде бы, вчера уже во дворе мечом махал?
— Да, он почти здоров.
— Его тоже прихватим. Пусть у каждого будет по две пиштоли — найдешь столько?
— Да ты же был в оружейной, Конечно, найду.
— Да, и хауды все берем. Через полчаса чтобы все были наготове во дворе у выхода. Идём в дом наместника, надо, чтобы мы первыми узнали новости.
Лицо Доранта скривилось то ли в усмешке, то ли в угрожающей гримасе. Гонец с юга к наместнику мог быть только с вестями от вице-короля — то есть с официальной версией дома Аттоу. Что это может быть за версия — легко догадаться. В их шатком положении нельзя было допустить, чтобы эта версия разошлась по городу: далеко не все сторонники юного Императора были настолько надёжны, чтобы не разбежаться при первом же сомнении в успехе его дела.
