Малый драконий род - Кернер Элизабет (читаем книги бесплатно .txt) 📗
Трешак была первой: на крыльях ярости она устремилась к Владыке демонов, выпустив когти, и пламя ее опалило землю в том месте, где он стоял. Однако огонь не причинил Владыке демонов вреда — он взмахнул рукой, произнеся одно-единственное слово, и Трешак изменилась . Прямо в полете она вдруг уменьшилась до размеров детеныша, синий самоцвет ее засверкал пламенем, и она испустила крик муки и боли. Она пала вниз, ибо крылья не могли больше ее держать, и тогда самоцвет ее души был вырван полчищем младших демонов — рикти.
Было бы лучше, если бы остальные кантри отступили и поразмыслили над случившимся: ведь до этого ни одному из гедри не удавалось противостоять нашему огню, и уж тем более никто не учинял прежде подобного злодейства. Но мы не отступили.
Мы обезумели, и огонь, что поддерживает в нас жизнь, вырвался из-под нашего повиновения — четыре сотни кантри устремились на Владыку демонов, выпуская в воздух языки пламени. Тогда он быстро заговорил, снова и снова произнося одно и то же слово, и чуть ли не половина кантри рухнули на землю, а их самоцветы были вырваны подоспевшими демонами.
Но ему так и не удалось одолеть нас всех. Рассказывают, будто перед смертью он хохотал, а окружавшие его рикти исчезали в нашем пламени, ибо они — самые слабые из ракшасов, наших заклятых оагов и не способны противостоять огню. Предался ли он безумию настолько, что его уже не страшили смерть и боль, или же в своей мрачной душе он верил, что в конце концов его злоба все равно восторжествует — этого мы не знали... Труп его топтали и рвали, пока самый младший из нас, Кеакхор, не выкрикнул: «Он мертв, и мы не можем убить его дважды! Во имя милосердия, обратитесь к раненым!»
Кантри занялись теми, кто был покалечен Владыкой демонов и его слугами. Мы пытались говорить с ними, но все напрасно. Язык Истины дает нам возможность общаться друг с другом во время полета, когда шум ветра заглушает обычную речь, но он также позволяет проникнуться переживаниями и чувствами собеседника — однако на этот раз мы не почувствовали никаких признаков присутствия разума, пусть даже плененного или порабощенного, и единственным ответом на все наши отчаянные попытки обратиться к несчастным сородичам был лишь страх. Среди останков поверженного врага были найдены самоцветы наших сородичей — друзей, детей, родителей, — но в них до сих пор чувствовалась скверна от прикосновения демонов. При естественном ходе событий самоцветы умерших кантри становятся похожими на ограненные драгоценные камни, и во время церемонии вызова Предков, проводимой Хранителем душ, они начинают сиять ровным светом. Тогда тот, кто проводит церемонию, может недолго пообщаться с умершими. Но эти самоцветы светились — они светятся и по сей день, внутренний свет их мерцает и дрожит, и так все время.
Мы верим, что души наших родичей заключены внутри этих камней, они не живы, но и не мертвы, однако, как мы ни пытались, нам до сих пор не удавалось вызволить их оттуда.
Тела наших братьев и сестер превратились в тела диких зверей. Мы не могли убить их из-за своей давней к ним любви, но не в силах выносить этого зрелища. В тот день их впервые назвали Малым родом — так у нас появилось единственное для них название.
Теперь они плодятся, как звери, а жизнь их коротка и одинока. Ежегодно некоторые из нас пытаются взывать к недавно рожденным среди них, однако не получают ответа. Ни разу за все эти долгие, тяжелые дни не было подано ни малейшей надежды на то, что нас хоть кто-то услышал и попытался хоть как-то ответить...
В тот же день мы покинули Колмар, ибо обезумевшие от горя кантри и так уже предали смерти нескольких ни в чем не повинных целителей из рода гедри. Те из нас, кто, невзирая на обрушившееся горе, сумел сохранить здравый смысл, понимали, что двум нашим народам следует расстаться — до той поры, пока выжившие кантри при виде людей не перестанут чувствовать внезапный и неотвратимый порыв отомстить им за злодеяния Владыки демонов...
С того дня прошло почти пять тысяч лет, а среди кантри по-прежнему встречаются те, кто не может сдержать в себе пламени ярости при одной лишь мысли о гедри. И не важно, что ныне в живых не осталось даже правнуков тех, кто были свидетелями этого злодейства: крик, который издала Трешак, когда у нее вырывали душу, эхом звучит сквозь эпохи, преисполненный мучительной ярости и неописуемого отчаяния, — настолько явственно, словно случилось это лишь вчера. Кантри живут до двух тысяч лет, если не вмешиваются болезнь, раны или несчастный случай, поэтому правнуки и праправнуки тех, кто был там, впитали эту историю до мозга костей. Прийти к прощению тяжело, особенно сегодня, когда — увы! — род наш угасает.
Детеныш моего сына Кейдры, Щеррок, родился осенью — ах, он такой чудесный малыш, видели бы вы его глаза! — но до этого кантри в течение пяти сотен лет не имели потомства. Акхор, наш царь и мой сердечный друг, долгое время размышлял о причинах нашего упадка, но и он, несмотря на всю его мудрость, не мог сказать, откуда берет начало наша бездетность. Ныне мы живем в тревоге, опасаясь, как бы наш народ не вымер окончательно. Я молил Ветров, чтобы чудесное превращение Акхора принесло великую пользу: помимо того что он соединился со своей возлюбленной, он, возможно, смог бы узнать от гедри сведения, которые помогли бы и его собственному народу. В противном случае остается лишь одна горькая истина: мы обречены, и Щеррок окажется последним из нашего рода...
Я встряхнул головой и, глубоко втянув в себя ночной воздух, обратился к Упражнению Спокойствия — прямо в полете, разгоняя мрачные думы, что сжимали мне сердце. Подобные мысли делу не подмога, под их тяжестью я не смогу подняться выше ни на взмах крыла. Я постарался сосредоточиться на задаче, которую нужно было решить сейчас. У меня почти получилось.
Некоторые порой задаются вопросом: а что, если подземный гул имеет какое-то отношение к нашему нынешнему положению? Земля на нашем острове редко хранила молчание подолгу, и мы привыкли к ее дрожи; но за последние несколько столетий толчки усилились. Те, что пробудили меня ото сна, были слишком уж могучи, такие случаются и вовсе редко, поэтому нужно было выяснить их причину. Не следует думать, что меня влекло туда лишь собственное любопытство, побуждавшее лететь быстрее; но сейчас, когда мне пришлось занять место Акхора, нашего царя, жившего теперь среди гедри, я должен был беспокоиться о всем своем народе. Меня не покидало какое-то странное чувство. И я все думал, пока летел: а сумел ли Акхор за время своего правления привыкнуть к этому чувству, когда кажется, будто ты несешь судьбу всех прочих кантри на своих крыльях или в собственных когтях — повсюду, куда бы ты ни направлялся и что бы ни делал.
Небо над горой было багряным, и чем дальше, тем все больше. Чего-то подобного я и ожидал. Однако я был еще далеко от места, когда оказалось, что мне удалось предвидеть отнюдь не все.
Тераш Вор обжигал небо своим огненным дыханием: широкая струя огня то и дело устремлялась вверх, чтобы опять низвергнуться на землю, словно полыхающее перо огромной птицы с размахом крыльев во все небо. Держась на порядочном расстоянии, я полетел вкруговую, огибая гору, чтобы получше все рассмотреть. К своему удивлению, я заметил еще несколько огней, поменьше, на северном склоне горы и дальше, на других склонах хребта, — это говорило о том, что глубоко под землей творится нечто ужасное. Я мысленно воззвал к Идай, старейшей из кантри, давней и преданной моей подруге.
«Идай, могу ли я обратиться к тебе?»
"Разумеется, Шикрар, — услышал я знакомый голос ее мыслей. — Что тебя тревожит?"
«Я нахожусь у Тераш Вора, и мне хотелось бы, чтобы и ты увидела то, что вижу я. Ты не прилетишь ко мне? Я буду ждать тебя на Старике».
Она ответила кратко:
«Лечу. Встретимся через час».
Стариком называется самая южная из гор — первая, что вздымается ввысь над тихими холмами далеко внизу. Зовется она так потому, что с определенных сторон очертания ее напоминают огромного черного дракона. С южной стороны имеется большой уступ, который можно принять за часть спины или сложенное крыло, — на нем свободно могут разместиться двое моих соплеменников. Уступ этот часто использовался нами как место встреч. Я тоже бывал здесь изредка, однако всегда чувствовал себя тут неуютно.
