Старичок – бодрячок, или хроники попаданца (СИ) - Борискин Александр Алексеевич (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Поезд остановился на очередной остановке. Часть пассажиров вышла, другие зашли. Вагон был наполовину пуст. Напротив Глеба Петровича на скамейке уселись два мужика, ещё один сел рядом с попаданцем. Из их разговоров было понятно, что они возвращаются домой с заработков из города: надо заниматься крестьянскими делами, и так припозднились. Достали бутылку водки, закуску, разложили всё на чемодане. Глянули на Глеба Петровича и предложили ему принять участие в их празднике. Тот отказался, сославшись на здоровье.
Колёса поезда отсчитывали километры.
Мужики уже достали вторую бутылку, потом третью. Прилично захмелели. Стали хвастаться друг перед другом своим заработком, который везли домой. Сидевшие через проход от них двое молодых цыган с интересом прислушивались к их пьяным разговорам. Глебу Петровичу стало ясно, что добром эта поездка для работяг не закончится: или тут их грабанут или дождутся, когда мужики в очередной раз выйдут покурить в тамбур и там зарежут, деньги отберут, а самих выкинут из поезда.
«Так и меня заодно как свидетеля прикончат. Не посмотрят, что старик. Надо что-то делать. И ввязываться в эту историю не с руки, и выступать свидетелем в полиции, если цыган поймают — не хочется.»
Праздник жизни рядом продолжался. Прикончив третью бутылку, мужики совсем захмелели, и только появление в вагоне билетного контролёра в сопровождении полицейского разрядило тревожную обстановку. Проверив билеты у крестьян, контролёр предупредил их, что следующая остановка — их и они должны выходить. Буквально через пять минут поезд остановился и мужики, качаясь и таща за собой мешки с добром, вывалились из вагона на перрон. Цыгане, переглянувшись, вышли за ними.
«Дай Бог им живыми и здоровыми добраться до дома», — подумал Глеб Петрович, наблюдая, как мужики остановились у пустой телеги и договаривались с возницей о доставки в деревню, откуда они были родом.
Часов у Глеба Петровича не было, поэтому он ориентировался только по карте, приобретённой на вокзале, соотнося остановки поезда с пройденным им расстоянием. Выходило, что ехать ещё около четырёх часов.
«Пора бы и перекусить тем, что Маша собрала мне в дорогу. Вот повезло! Таких хороших людей встретил. Помогли мне, чем могли. Если удастся в Германии нормально прижиться и появятся деньги, обязательно верну долг переводом по почте. Адрес знаю».
Заморив червячка, Глеб Петрович опять предался невесёлым думам о своём житье-бытье в Германии, если туда удастся добраться.
«Сейчас у меня имеется сто девяносто рублей. Приеду в Псков, закомпостирую билет на поезд и доеду до Ревеля. Куплю билет на пароход до Киля, десять рублей вложу в паспорт на взятку, как советовал Адольф Генрихович. И останется у меня всего сто шестьдесят пять рублей. Ещё на жизнь в Ревеле надо: пусть пять рублей. Остаётся сто шестьдесят. По курсу это составляет ровно четыреста марок. Значит, с учётом требуемых пяти марок в день могу рассчитывать на разрешение пребывания в Германии в течение восьмидесяти дней. Но это без учёта денег на обратный билет и стоимости лечения у врача, о чём мне придётся заявить на германской границе. Думаю, уж на месяц-то разрешение на пребывание в стране я получу. Буду считать, что это — максимальный срок, в течение которого я должен там устроиться на жительство. Какие же умения и знания, кроме бухгалтерского учёта и деревообработки я могу там применить? Знаю германский язык — значит, могу устроиться переводчиком. Знание германской литературы и поэзии из моего родного мира. И, не обязательно германской! То есть, могу стать писателем. Знаю, как вести переговоры, как «впаривать» покупателю товары, могу давать советы по удачному вложению денег, хотя таких советчиков и среди германцев, думаю, хватает.
Если не получится устроиться в Германии, могу перебраться в Чехию. В Карловых Варах и Марианских Лазнях в санатории мы с женой раз пятнадцать бывали по месяцу. Язык чешский более-менее понимаю. За небольшое время освою. То же самое Австрия. И там не менее десяти раз бывал и жил как в Вене, так и в Зальцбурге, да ещё и в Альпах отдыхал, катаясь с гор на лыжах. Значит, могу предложить новые конструкции горных лыж и другой техники. За денюжку малую, конечно.»
Под стук колёс дремота стала окутывать мозг Глеба Петровича и, опираясь на верную палку — защитницу, он задремал.
Погода за окном вагона стала портиться, набежали тучки и мелкий дождик застучал по стеклу. Шум дождя усилил дрёму: Глеб Петрович даже стал изредка всхрапывать во сне.
Постепенно вагон наполнялся пассажирами и, когда попаданец проснулся, свободных мест не было. Поезд проезжал уже пригород Пскова и народ в вагоне зашумел, готовясь выгружаться.
Проснувшись, первым делом Глеб Петрович проверил наличие мешка под ногами — на месте!
«Вот так в старости и бывает, нежданно-негаданно заснёшь, глядь — и вещички пропали. Тщательнее надо беречься от ворья, тщательнее!»
Поезд остановился у перрона, и народ стал выходить из вагона. Глеб Петрович не торопился: никто его не встречал, из вокзала он выходить в город не собирался. Одним из последних спрыгнул на перрон, даже не удивившись своей прыти — уже привык, и зашагал к вокзальным кассам компостировать билет на поезд до Ревеля.
Поезд в Ревель был проходящим, поэтому в Пскове продавали и компостировали билеты на свободные места, которых в это время года оказалось мало. Хорошо хоть удалось приобрести один из последних, около самого выхода. Из вагонной двери тянуло сквознячком, было зябко, пришлось надевать сюртук. Сидеть было некомфортно, и Глеб Петрович весь извертелся на своём месте. Только глубокой ночью в три часа удалось пересесть на освободившееся место в середине вагона. Границу с Эстландской губернией проехали два часа назад, поэтому входящие пассажиры разговаривали, в основном, по-эстонски.
Хоть спать и хотелось, но Глеб Петрович стойко боролся со сном: попутчики часто менялись, под сидениями не были оборудованы места для хранения вещей. Их легко было утащить с другой стороны лавки, поэтому свой заплечный мешок он расположил между колен, прижав сверху палкой. Перед самым Ревелем женщина средних лет, ехавшая с маленькой девочкой, обнаружила пропажу чемодана и сумки с вещами, спрятанными под лавкой, на которой они сидели. Крики и слёзы обокраденных продолжались до самого Ревеля. Глеб Петрович про себя перекрестился, что его миновала чаша сия.
От вокзала до порта пешком идти было довольно далеко, да и Ревель этого мира был ему совсем незнаком. Местные плохо говорили по-русски, да особенно и не хотели разговаривать с ним. Пришлось нанимать пролётку.
В порту в кассе Глеб Петрович узнал, что очередной регулярный рейс грузопассажирского парохода в Германию состоится через пять дней. Билеты в третий класс ещё имеются, но их осталось мало. Кассир посоветовал ему сходить в справочное бюро и за десять копеек получить информацию о всех отправляющихся в ближайшее время пароходах из Ревеля. Таких оказалось двенадцать: три в Финляндскую губернию, два в Швецию, один в Норвегию, три в Польшу и три — в Германию. Там же в справочном бюро, узнав, что ему надо добраться до Германии, сообщили, что сегодня после обеда отходит грузовой пароход в Киль и капитан сообщил, что может взять двух пассажиров. Одного без места в каюте за девять марок, второго — на свободное место в матросском кубрике за семнадцать марок, но с питанием.
— Что означает «без места в каюте»? — поинтересовался Глеб Петрович.
— Это значит, что спать пассажиру придётся на полу в коридоре на месте, которое ему будет указано. В дневное время надо находиться на свежем воздухе на палубе. Питаться он должен собственными продуктами, взятыми с собой в дорогу, пользоваться кипятком можно бесплатно, — охотно рассказал служащий справочного бюро. — Как правило, за одну марку можно договориться с матросом и переночевать на его месте в кубрике, когда тот находится на вахте. Таким образом до Киля можно будет добраться за одиннадцать марок, не считая стоимости продуктов.
