Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
– И будет очень страшно! – воскликнул вдруг Рукосил, вскочив на ноги. – Ах, как страшно! – слова его источали яд насмешки, но холеное лицо было бледно. Золотинка глянула на конюшего холодно и отстраненно – издалека. Вознесшая к высотам пророчества страсть сделала ее неуязвимой для насмешек.
– Рухнет трон Шереметов, – сказала она, обращаясь к Юлию, который непроизвольно встал. – Ты будешь последним князем великого рода, который начался кровью и кровью закончится. Восстань, наследник доблести своих дедов и прадедов! Наследник доблести, но не сокровищ, которые тлен и прах. В деяниях достоинство истинного мужа. Восстань, наследник всех слован!
Так велика была прорывавшаяся в словах страсть, что не было нужды напрягать голос, Золотинка говорила почти спокойно. Зато старик-толмач приходил во все большее возбуждение, болботал быстрее и лихорадочнее, он тоже вскочил. Лицо мученика и страстотерпца горело вдохновением, он пророчествовал, он вещал, взметая широкие рукава смурого плаща… И в удивлении остановился, пораженный собственными же речами. Тогда как Золотинка говорила ясно и твердо, не сводя с юноши темно-карих глаз под густыми, как напряженный взмах, бровями. Она глядела, едва ли сознавая всю силу собственных слов и взгляда.
Помертвелые судьи были неподвижны и не смели даже переговариваться. Подьячий низко нагнулся к столу, ища защиты за большим гусиным пером, которым только и мог прикрыться.
Рукосил глубоко, всей грудью, дохнув, разжал кулаки и опустился на прежнее место, на лавку возле горки с врачебным прибором. Небольшие, женственные губы его тронула бледная улыбка. Он огляделся: смеется ли кто-нибудь? Никто не смеялся. Поднявшийся было Юлий задумался и молчал, бросая беглые взгляды на девушку и на конюшего.
– Позволено ли будет и мне замечание? – сказал Рукосил из своего угла. Только излишняя изысканность слога выдавала обуревавшие его чувства. – Я хотел бы напомнить девице Золотинке, мещанке города Колобжега, недоучившейся ученице известного лекаря Чепчуга Яри, зачем она сюда явилась. Лечить. Успех ее будет, несомненно, вознагражден, а неудача карается по указу великого государя и великого князя Любомира. Это первое. Второе: назначенное девице время истекло.
Толмач уложил многоречивое и ненужно прочувственное замечание Рукосила всего в несколько тарабарских слов.
– Рукосил! – с усилием встряхнулся Юлий. – Вы слышали, что сказала эта девушка? Где люди, о которых она беспокоится?
– Несомненно, государь, я наведу справки.
Не то. Все не то. Золотинка закусила губу, понимая, что этот… наследникне восстанет.
– …Пусть девица займется делом. Время ее ушло, но, думаю, государь позволит прибавить четверть часа. – Не дожидаясь, что там велит государь, Рукосил и сам подал знак. Один из судей, поспешно встрепенувшись, перевернул песочные часы. То был не лишенный великодушия, но точно рассчитанный жест: как же мало всесильный вельможа обращал внимания на горячечную болтовню девчонки из захолустья!
Песок струился, отмеряя иное время, не тронутое еще никаким событием и действием. Все, что говорила прежде Золотинка, как бы утратило значение, и все нужно было начинать заново, приступать к делу. Но Юлий не воспользовался любезностью Рукосила и обратился к целительнице через толмача:
– Если ты вернешь мне разумение слованской речи, я сделаю… сделаю все, что смогу, чтобы разыскать твоих близких. И еще что… поговорю с отцом обо всем… Хотя я не понимаю твоего предубеждения против конюшего Рукосила. Его считают одним из самых верных и деятельных радетелей престола. И то, что я вообще здесь перед тобой и слушаю твои удивительные речи, – его заслуга. Он удалил Милицу, чудовищную пиявку, которая присосалась к телу нашего государства.
– Прекрасно! – с преувеличенной живостью воскликнул Рукосил, едва дослушав. – Но ближе к делу! К делу, черт побери! Я первый поздравлю ученицу знаменитого Чепчуга, когда у нее выйдет то, на чем свернули себе головы девяносто три ее предшественника – все до единого выдающиеся целители. А если девицу постигнет неудача, чего никак нельзя исключить, что ж, она будет наказана в меру своей самонадеянности.
– Я не хотел бы, чтобы девушка… чтобы Золотинка пострадала, – сказал Юлий, впервые назвав ее по имени.
Действуя по самому приблизительному, ясному лишь в основных чертах замыслу, Золотинка взяла княжича в руки, то есть обхватила подрагивающими пальцами виски… крепче взялась, чтобы унять дрожь волнения…
Она встретила взгляд юноши, в котором не ощущалось сопротивления. Полный смятения, почти страдая, он готов был довериться. В доверии этом, впрочем, было больше смирения, чем веры. Он приоткрылся, готовый и к худшему.
Она же смотрела долгим затягивающим взглядом и, когда Юлий качнулся в ее ладонях, тихо молвила:
– Прикрой глаза.
Дрогнули темные, как у девушки, ресницы, веки послушно опустились, не вовсе еще сомкнувшись…
Золотинка различала нечто похожее на дыхание, непостижимое, ускользающее биение жизни. Она оцепенела, проникая и впуская в себя это биение, усилием разрушая целость покровов и оболочек, которыми укутан был Юлий. Хорошо знакомое и привычное усилие, которое требовало всего Золотинкиного естества без остатка. Усилие, необходимое, чтобы приоткрылось внутреннее зрение, поначалу совсем смутное.
Потом она зашептала, пытаясь повторить усилие и словами. Перетекающие в мысль ощущения: мольба, смиренная просьба и возвышенное повеление, приказ.
Овеваемый дыханием слов и чувства, Юлий покачивался, как былинка под дуновением ветра перед далекой еще грозой, – Золотинка удерживала его одним прикосновением пальцев. И столько страсти, столько силы и убеждения изливала она в своем шепоте, что, побуждая юношу, испытывала побуждение и сама. Зарождалось жгучее, почти обморочное желание поцеловать доверчиво приоткрытые губы… свежие губы, на которых замерло дыхание. Такие близкие, готовые ответить губы… Через поцелуй вдохнуть волю свою и силу…
Она не сделала этого.
Юлий приоткрыл глаза.
Отсутствующий взгляд его выдавал полуобморочное забытье… Потом зрачки дрогнули, обегая близко склоненное лицо девушки, – так близко, словно не было между ними уже никакого необходимого чужим людям зазора…
Золотинка отпустила виски юноши.
– Теперь говори! Слушай и понимай! – негромко велела она.
Он вздохнул глубже, обеими руками взъерошил волосы и промолвил на чистом слованском языке:
– Ну да… Очнулся… Это что же: излечен?
– Ве-еликолепно! – вставая в сдержанном возбуждении, прихлопнул в ладоши Рукосил. Избыток чувств заставил его еще раз всплеснуть руками, потом он сцепил их. – Прошу уважаемых наблюдателей удостоверить случившееся. Ведь это чудо! Примите и вы, моя юная волшебница, нижайшие поздравления! Без зависти говорю, почти без зависти! А поверьте, любезная Золотинка, завидовать есть чему. У вас ведь, несравненная моя хулительница, подлинный, несомненный талант – я наблюдал. Вы одаренный человек. Как это много, когда часть пути дана тебе уже в юности даром… И как же этого мало! Если бы ты только понимала, юная моя победительница, как этого мало! Боже мой, Род Вседержитель! Счастливая пора первых успехов! Увы… Мы должны вынести законное заключение и приложить к нему малую государственную печать.
Поднялся главный судья:
– Государь, княжич Юлий! – в ухватках и в голосе сего достойного мужа сказывалось некоторое замешательство. – Если вы сядете у стены спиной к нам, то мы будем вам крайне признательны…
– Государь, мы зададим вам несколько вопросов, – пояснил другой судья.
Толмач не вмешивался, обратив на своего подопечного умный и настороженный взгляд.
– Да… определенно… я чувствую себя гораздо лучше, я чувствую обновление, – сказал Юлий замедленно, но ясно.
– Поздравляем, государь! – загалдели судьи наперебой. – Радостная весть для народа. С величайшим удовольствием составим заключение. Государь, нижайшая просьба: станьте лицом к стене.
– Я готов подтвердить это где угодно! – отозвался Юлий, опять глянув на Золотинку. Он был бледен и заметно скован, как человек, испытывающий большое внутреннее напряжение.
