Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
После первой, красноречивой неловкости они решительно отказались признавать друг друга, оправившись почти одновременно. Юноша, одетый, кстати, много опрятней, чем в прошлый раз, нахмурился с ненужным даже ожесточением. А Золотинка не преминула фыркнуть и спохватилась, поспешно вернув себе приятное выражение лица. Затем глянула знакомцу своему за спину, в проем двери – где же там княжич?
Сразу за змеевым победителем шествовал конюшенный боярин Рукосил в белом полукафтанье – Золотинка почтительно склонилась, – потом какой-то похожий на судью старец с изможденным лицом. За ними же никого не было, и скороход с торжественной важностью принялся закрывать двери.
Судьи и подьячий стали садиться, сокрушитель рогожных змеев опустился в кресло возле очага, еще раз на лекаря зыркнув. Под откровенным Золотинкиным взглядом, который выражал теперь нечто похожее на испуг, он скособочился – уперся локтем в поручень, прижав кулак к губам.
Рукосил, все еще на ногах, наблюдал за вычурными ухватками княжича с задумчивым любопытством. Жгучий румянец на щеках юной лекарки навел его на новые размышления. Наконец, он опустился на лавку слева от двери и с вкрадчивой осторожностью тронул острую бородку, не спуская с молодых людей глаз. А Золотинка приглядывалась в смятении: да точно ли был это ее воитель? На скуле и на шее княжича еще можно было различить оставленные боевой метлой метки.
Княжич с одного бока перевалился на другой, уперся локтем в поручень и обхватил подбородок ладонью. Он, выражаясь кухонным языком, был явно не в своей тарелке. Не весьма-то обрадован столь скорой встречей с подругой своих сомнительных приключений.
Сердитый взгляд… такой знакомый, но уже не страшный после всего пережитого с ушатом и шестом. И голос, когда заговорил, не менее того знакомый… но не понятный. Княжич чудовищно коверкал речь. Хотя самые слова и звуки, напевка речи – всё безусловно принадлежало слованскому языку, то было диковинное, безумное наречие.
– Юлий спрашивает, кто эта девушка? – объявил старик, что сидел обок с княжичем. Несомненно, Новотор Шала, переводчик наследника и толкователь. – Какие у нее основания рассчитывать на успех? Не слишком ли она молода для врачебного ремесла?
«Вот как ты заговорил! – вспыхнула Золотинка во внезапном смятении чувств. – Давно ли, друг мой ситный, разговаривал ты на чистом слованском языке?!»
Открытие, убедительная догадка и подозрение, что княжич придуривается, что болезнь его есть морок и блажь, какое-то особенно вычурное, замешенное, нельзя исключить, на колдовстве притворство, – это открытие давало ей нежданную надежду на успех. Но Золотинка – не отвергая надежды и укрепляясь в ней – совершенно непоследовательно, как бы даже и вопреки собственной выгоде, ощущала и разочарование, и досаду. Как будто была она обижена не за себя только, но и за того славного кухонного мальчишку, который сказал ей со смешной заносчивостью: «Я ухожу! Прощай!», а потом вернулся, чтобы извлечь ее из челюстей рогожного змея. Было в том кухонном мальчишке что-то неизъяснимо искреннее… ничего придуманного и выспреннего… что-то смешное, доброе и сильное одновременно. А этот… тщился представить себя наследником престола благоверным княжичем нашим Юлием.
Захваченная множеством разноречивых ощущений, Золотинка не сразу сообразила, что отвечать наследнику, но говорить ей и не пришлось. Все ответы взял на себя подьячий, оглашая прежние ее показания. Юлий, потупив взор, слушал. Старик по правую руку от княжича неукоснительно передразнивал пристойную речь подьячего тем же болбочущим тарабарским языком, на котором придуривался и сам княжич.
Теперь, когда она нечаянно приоткрыла нехитрую тайну княжича, и Юлий, в свою очередь, знал, что попался, и, беспокойно ерзая, пытался поразить ее царственным взглядом… теперь нельзя было уходить отсюда, не порешив дела.
С диким своим болботанием он обратился к Золотинке.
– Государь спрашивает, где ваш врачебный прибор? – сказал толмач. – Будет ли лекарка пускать кровь? И сколько крови она почитает необходимым выпустить зараз, чтобы произвести впечатление? Нужно ли развести в очаге огонь, чтобы калить железо для прижигания? Или же, трезво оценивая свои возможности, она предпочитает красиво водить руками и таращить свои большие глаза… глазища, – поправился старик, сочтя такой перевод более точным. Это был добросовестный, истовый старикан в маленькой, наглухо закрывавшей волосы шапочке с низко надвинутыми наушниками. Лишенное всего, что привлекает внимание, почти без губ и без бровей, умное лицо его с пергаментной, смятой кожей останавливало взор.
– Сначала я хотела бы определить природу заболевания и его особенности, – отвечала Золотинка старику, минуя Юлия.
Она стала спрашивать то, что обычно спрашивают врачи. На все вопросы Золотинки, достаточно умелые, надо сказать, и существенные, отвечал не больной и даже не толмач, а подьячий. Иногда сразу, не задумываясь, иногда приходилось ему порыться в своих записях, чтобы отыскать сведения. Ничего нового, скоро поняла она, и невозможно было придумать. Она шла по пути, проложенному десятками целителей. Это не особенно смущало теперь Золотинку, она знала такой ответ, которого и представить себе не умели склонные двигаться по раз проложенной колее предшественники.
– У нас там, в шкафу, – подсказал подьячий, показывая на закрытую горку возле лавки Рукосила, – весь потребный врачебный прибор имеется.
– Время истекает, – холодно напомнил Рукосил.
Но Золотинка даже не оглянулась – ни на шкаф, ни на конюшего. Она ступила ближе:
– Пусть государь подумает и ответит: хочет ли он, действительно ли он хочет излечиться?
Вот этого у него никогда не спрашивали. Это сразу было видно – по лицу.
– Да-а, – ответил Юлий через толмача, который переводил слово в слово, и, потупившись, закусил губу. – Но мне кажется, ты что-то не так понимаешь… Все это много сложнее, труднее…
– Хочешь ли ты понимать и быть понятым?
– Да, – отвечал он, помедлив, чтобы уразуметь вопрос.
– Хочешь ли ты узнавать?.. И позволить, чтобы узнавали тебя? Хочешь ли ты верить и доверяться?
Он молчал дольше. И то, что прежде представлялось сердитым выражением лица – эти сведенные брови, взгляд, напряженные, словно готовые разразиться гневным словом губы – все это и даже взлохмаченные волосы на лбу и на висках выражало теперь трудную внутреннюю работу мысли.
– Я попробую.
– Хочешь ли ты любить и быть любимым?
Юлий вспыхнул, как от грубого слова. И спросил:
– Кого ты имеешь в виду? – спросил по-тарабарски, но так выразительно, что Золотинка не дожидалась перевода.
– Любовь, – молвила она, совершенно владея собой, – как утверждали древние, это готовность, расположение любить все живое. Только кажется, что любят того, кто прекрасен. Прекрасен тот, кто любит. Так говорят старые мудрые книги. А я это запомнила.
– Ладно. Дальше что? – сказал он словно бы с вызовом.
– А дальше вот что: мои родители… В сущности, я сирота, подкидыш. Но у меня была семья. Нас было трое: Поплева, Тучка и я. И у меня был дом, как у всех людей. Мой дом утонул.
– Утонул? – переспросил старик-толмач.
– Утонул, – кивнула она.
Толмач повторил что-то болбочущее, Юлий вскинул на девушку напряженный, ищущий понимания взгляд.
– Названные родители мои, Поплева и Тучка, два брата, погублены. Тучка гребет на ладье кандальником, а Поплева захвачен одним могущественным чернокнижником. Этот чернокнижник – конюшенный боярин и кравчий с путем судья Казенной палаты Рукосил. Мой отец, Поплева, у него в застенках.
Юлий не сказал ни слова, хотя Золотинка примолкла, ожидая вопроса или возражения – чего-нибудь. Но он покосился на конюшего в углу комнаты и снова обратил к девушке лишенное всякого выражения лицо.
– Государь! – воскликнула Золотинка, голос ее звенел. – Если я сумею вас излечить, я прошу только одного – помощи и защиты. Спасите моих близких – Поплеву и Тучку! Мне ничего больше не нужно. Государь, присутствующий здесь конюшенный боярин Рукосил – могущественный и недобрый волшебник. В его руках половина государства. Об этом говорят под рукой, об этом шепчутся, не смея поднять голос. Если вы не устраните Рукосила от государственных дел – страна погибнет. Настанут черные дни, запылают города, земля запустеет, люди разбредутся по ее растерзанному лику. И некому будет хоронить мертвых. На усеянных костями полях зацветут волчец, дурман и белена. Смрадом и гарью повеет над всей землей. Встанет кровавое солнце. Над дорогами поднимется, застилая небо, удушливая пыль – поползут по нашей земле полчища нечисти…
