Тинкер - Спенсер Уэн (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
Шутник Вилли, мой приятель,
Бабке в чай подсыпал радий.
Дедка счастлив, хоть кричи:
Бабка светится в ночи.
— Дома! — воскликнула тут Лимонное Семечко, старшая кухарка.
Тинкер подняла голову и увидела, что Ветроволк стоит у дверного косяка и улыбается.
— Похоже, у нас какая-то радость?
— Королева говорит, что завтра утром мы можем ехать в Питтсбург.
Тинкер завизжала от радости и бросилась к Ветроволку. Он подхватил ее на руки, и она стала целовать его, не сразу сообразив, что испачкала его мукой, а по ее лицу текут слезы.
— О боги, я, кажется, закричала, да? Ох, как это глупо. Я ведь не из тех, кто визжит.
— Нет, — согласился Ветроволк, и они соприкоснулись лбами. — Ты не из тех, кто визжит.
— Она и в самом деле отпускает меня домой? — По его глазам она поняла, что ее слова причинили ему боль, и поправилась: — Я имею в виду, в Питтсбург?
— Да. С некоторыми условиями.
— С условиями? — Звучит неприятно. — Ну-ка, опусти меня, я помою руки.
— Королева обеспокоена. — Ветроволк замолк, явно выискивая максимально деликатный способ изложения. — Она считает тебя ребенком, а твое восприятие вселенной — детским. — Тинкер шумно фыркнула. — Нет, она не говорит, что ты незрелая, — поспешно добавил он. — Просто к тому времени, как эльф достигает совершеннолетия, он уже сотню лет погружен в нашу культуру, что не всегда однозначно хорошо, но зато учит его, как жить долгие тысячелетия. Ты едва-едва говоришь на высоком языке и вряд ли сможешь выучить его или овладеть другими необходимыми тебе навыками, если будешь постоянно жить среди людей.
Она застыла, опустив руки в воду.
— Что? Что это значит? Я не могу поехать домой? Но ты только что сказал… Так я остаюсь в Питтсбурге или… Или это просто визит?
— Это не визит, но в твоем образе жизни должны будут произойти некоторые изменения.
— Что это значит, черт побери?
— Мы закрыли наши коридоры в стране, которая была столь же пасторальной, как наша. Голландия была тогда сверхдержавой, латынь — языком ученых, а стиральный агрегат, который ты называешь «доисторическим», показался бы чудом передовой технологии. — Ветроволк вынул ее руки из воды и досуха вытер их полотенцем. — Большинство эльфов здесь, в Аум Ренау, здравствовали во времена вашего Средневековья. Многие видели падение Рима. Есть даже те, кто застал расцвет египтян.
Она вскрикнула, потому что ее словно придавило тяжестью стольких веков.
— Правда?
— Лимонному Семечку более девяти тысяч лет.
Тинкер оглянулась на добродушную сефада, которая на вид казалась не старше Лейн.
— Девять тысяч?
— Пойми, согласно природе людей и эльфов, ворота закроются, пока ты жива, — сказал Ветроволк. — Сейчас ты находишься под протекцией королевы. Никто не смеет оскорбить тебя или вызвать на дуэль. Но такое положение не может длиться бесконечно. То, что прощается ребенку, не прощается взрослому. Тебе надо научиться жить с нами — твоим народом.
Тут до нее дошло, что все присутствующие в кухне с трудом притворяются, что не прислушиваются к их разговору. На каком языке они говорили? Она поморщилась, осознав, что все это время они свободно переходили с английского на эльфийский и обратно, иногда даже посредине предложения. Ворча, она развязала огромный фартук, кинула его в корзину для грязного белья и вышла из кухни.
Ветроволк последовал за ней, а в нескольких шагах позади него двинулись Пони и Яростная Песня. Тинкер направилась к личным покоям — там они могли поговорить, не опасаясь, что телохранители их услышат.
— Так каковы же условия? — спросила Тинкер, едва между ними и секаша закрылась дверь.
— Я должен сам поселиться в Питтсбурге и перевезти туда всех домашних.
— Перевезти? Надолго?
Он прищелкнул языком, как бы пожимая плечами.
— На пару десятилетий. Может, на целый век.
Тинкер нахмурилась, подумав о той сплоченной компании, которая обитала во дворце.
— А сколько эльфов из живущих во дворце членов клана Ветра — твои «домашние»?
Вопрос слегка смутил его.
— Они все.
— Все! — Надежда обратилась в пепел. Неужели всем обитателям дворца придется переезжать только потому, что она заскучала по дому. — Но их здесь около шестидесяти!
— Семьдесят четыре, не считая Пони.
— Почему «не считая Пони»? — вскричала она. Из всех секаша Пони был ее самым любимым.
— Пони твой, а не мой.
— Мой?
Ветроволк помедлил, очевидно, проверяя свой английский.
— Твой, — повторил он по-эльфийски. — Не мой.
«Ах, черт, что же она натворила!»
— Но как это Пони оказался моим?
— Родители Пони принадлежат моему отцу, и он вырос у меня на глазах, поэтому я стараюсь защищать его. Приблизившись к совершеннолетию, он захотел, чтобы ему дали возможность самому выбрать, кому служить, а не просто повторить путь родителей. Я поселил его в своем доме, хотя он был еще слишком молод. Я ждал, что он предложит себя мне, поскольку мы прекрасно ладим друг с другом, но он был свободен и предпочел тебя.
Она упала на скамеечку, стоявшую у ее кровати, и принялась слово в слово вспоминать тот разговор с Пони перед отъездом из Питтсбурга под присмотром королевских вивернов. Вот опять: кто-то предложил, а она приняла и даже не сообразила, к чему это ведет и чем обусловлено.
— О нет!
Видимо, на лице Тинкер появилось какое-то такое выражение, что Ветроволк опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои.
— Я очень этому рад. Я предполагал, что вы подойдете друг другу, и поэтому оставил его с тобой. Он приносит тебе честь, ведь далеко не каждый владеет секаша.
— Я не понимала, о чем он говорит.
Ветроволк взглянул на нее с тревогой, а потом вздохнул:
— Что ж, дело сделано. Нельзя расторгнуть соглашение, даже если оно заключено по ошибке. Это будет означать, что ты считаешь его неприемлемым. И не важно, что ты скажешь, все станут думать о Пони самое худшее. Все решат, что он вел себя неподобающим образом.
Она сильно прижала ладони к глазам:
— О боги, какой кошмар!
— Но я не понимаю, почему это так огорчает тебя. Пони явно тебе нравится, а мы возвращаемся в Питтсбург.
Она глянула на него сквозь пальцы:
— Возвращаемся?
— Я сказал королеве, что условия приемлемы.
Она совсем отняла руки от лица:
— Так и сказал?
— Но это ведь ненадолго. Конечно.
И все же Тинкер чувствовала себя виноватой: десятки эльфов вынуждены будут перевернуть свою жизнь с ног на голову только из-за того, что она не пожелала измениться. Ветроволк, однако, решился на это, вполне представляя, кто будет задет и как именно. А она не знала. Она не знала, когда спасла его от завра, что он сделал ее частью своей семьи. Она не знала, что он предложил ей обручальный дар. Она не поняла вопрос, когда он стремился узнать, хочется ли ей стать бессмертной. И повторила ошибку, когда Пони предложил ей себя во владение. Снова и снова плутала она в дебрях невежества, а остальные действовали с ясным пониманием того, что происходит. Но почему же ей так стыдно?
Они думали, что она понимает. А она не признавалась в своем невежестве. Плохо, но терпимо, когда последствиями ее невежества были ее собственные страдания, но куда ужаснее, когда мучиться от этого приходится другим.
Тинкер прислонилась к стеклу, стараясь не пропустить появления Питтсбурга. Уже много часов они плыли над бесконечной зеленью эльфийских лесов; ветер, убаюкивая, мягко покачивал гондолу. По словам членов экипажа госсамера, полет должен был продолжаться шесть часов, и теперь, в полдень, время истекало.
Рядом с Тинкер сидел штурман. Он внимательно вглядывался в бинокль, выискивая знакомые ориентиры.
— Прибыли!
Тинкер пытливо окинула взглядом горизонт, заметила блеск реки и поняла, что это Мононгаэла. Река текла среди лесов в западном направлении. В лесу показался просвет, заполненный рядом анклавов и широким полем, уставленным разноцветными шатрами и палатками. За ним опять лес и еще одна река.
