Король-Бродяга (День дурака, час шута) (СИ) - Белякова Евгения Петровна (мир книг TXT) 📗
Поскольку, как я уже говорил, в столицу ринулись полчища купцов всех мастей и всевозможные актеры, шулера и прочие представители 'культурно-развлекательной' прослойки королевства, Торговая Площадь была забита до отказа. Гомон стоял — хоть уши затыкай. Я купил себе и Рэду по куску пирога с зайчатиной и он, увлеченно жуя, подсадил меня на плечо, чтобы я мог оглядеться.
— Родная моя мамочка, ничего не могу разобрать в эдаком бедламе, — пожаловался я. — Вроде как раньше ряды с одеждой были там… или там… черт их разберет, пошли вон туда!
Я указал рукой направление и Рэд послушно пошел, придерживая меня на своем плече, чтобы я не упал. Свободной рукой он отряхивал крошки с губ, довольно порыгивая. Я вздохнул и спустил вниз свой кусок пирога, за что получил горячее 'спасибо'. Мы двигались, рассекая толпу, как какой-то парусник, и я чувствовал себя капитаном. Через некоторое время, насмотревшись на то, как остальные вязнут в грязи и отходах, я оценил все преимущества такого способа передвижения и стал раздумывать, а не вменить ли ношение меня на плече в обязанности ученика.
Наконец мы подошли к рядам торговцев одеждой, и Рэд бережно поставил меня на землю. И тут началось такое представление, что, по сравнению с ним весь остальной рынок выглядел тускло и казался малословным.
Я начал торговаться.
Я орал, размахивал руками и шипел, брызгая слюной. Я возводил глаза к небу, призывая его в свидетели, порывался уйти, тряс упрямо головой и хватался за нее же. Словом, использовал все то, чему научился за годы, проведенные в Дор-Надире, ибо в этом городе, как впрочем, и во всем Хавире, умение торговаться — искусство. Вас просто перестают уважать, если вы платите положенную цену и уходите, просто забрав свой товар. В итоге я один утомил четырех торговцев, но добился своего. Я даже уговорил одного купца (у него мы приобрели новый пояс для Рэда, парню очень понравилась пряжка в виде львиной головы) предоставить Рэду свой фургончик, чтобы переодеться. Купец, и сам прекрасно видя, как не терпится северянину нацепить скорее пояс, согласился, снисходительно ухмыляясь. Я, пока Рэд шумно облачался в фургоне (он чуть не развалил его, великанище), поболтал с торговым человеком о том, о сем, отвлекая его от опасно качающегося фургона, потом мы вместе долго восхищенно свистели в честь моего ученика, который выглядел обалдевшим и счастливым, и наконец покинули ряды с одеждой и обувью.
— Куда теперь? Может, и Громобою прикупим обновку, а? — спросил я, и, должен признаться, настроение у меня было преотличнейшее.
— Да! — обрадовался Рэд, хлопая глазами, — а это где?
Я, пока сидел у него на плече, успел заметить скобяные ряды, и загоны, где торговали лошадьми; логично было предположить, что сбруя будет продаваться где-то посередине. Я опять махнул рукой, изображая из себя штурмана, и мы пошли, по пути обсуждая, потратиться ли на сбрую с серебряными бляхами, или же Рэдов конь обойдется бронзовыми, но посеребренными.
— И седло! — умоляюще косил на меня глазом Рэд, отпихивая в сторону слишком ретивых покупателей, норовивших раздавить меня. — Седло, это же самое важное!
— Нет, мой мальчик, — наставительно поправил его я, — самое главное это зад. Седло лишь прилагается.
Мы немного поспорили о значении нижней части тела в жизни человека, и, когда подошли к лошадям, я одержал маленькую победу, убедив Рэда, что это самый важный и нежный орган, который надо беречь и лелеять. И, чтобы подтвердить свои слова, приобрел самое лучшее седло, из красной кожи, с удобной передней лукой и какими-то декоративными финтифлюшками по бокам. Рэд сказал, что теперь он полностью удовлетворен, и снова усадил меня к себе на плечо, не обращая внимания на то, что я могу испачкать ему новую одежду грязью, налипшей на башмаки. Мы стали выбираться из толпы, отгоняя слишком уж назойливых попрошаек свежеприобретенным седлом. Я, обладая весьма неплохим обзором, первым заметил сооруженную наспех сцену, и толкущихся вокруг зрителей, но это меня не спасло. Рэд тоже ее заметил.
— Представление! — воскликнул Рэд, и попер сквозь толпу, как нож сквозь масло. Я поколотил его пятками по груди — не помогло. И пожалел, что не пошел пешком, так у меня была б возможность хотя бы оттащить его — а попробуйте кого-нибудь оттащить, когда сидите у этого кого-нибудь на плече! Мне пришлось смириться, но от укола я не удержался.
— История с циркачами тебя ничему не научила, Рэд? — крикнул я ему в ухо, нагнувшись. — Ты болван, как пить дать, болван!
— Это же не циркачи! — заорал в ответ Рэд. — Это кукольники!
Это, и правда, были кукольники. Будка, огороженная с трех сторон материей, и куклы в окошке — у нас в труппе в свое время тоже были подобные, но пользовались мы ими редко, разве что когда среди зрителей было слишком много детей, и играть злободневные политические пьесы было некстати. Тут, как я заметил, пользовались куклами, надеваемыми на руку. Примитивно, у нас были марионетки… Но качество у этих кукол было хорошее, да и за ширмой сидели несколько человек, что меня немного обрадовало. Хуже нет ничего, когда сидишь в такой будке один, вопишь на разные голоса, да еще приходится переплетать руки над головой самым замысловатым образом. А тут, судя по всему, внутри находилось не менее трех мастеров, и, в довершение всего, сбоку сидел юнец с лютней, наигрывал на ней незамысловатые мелодии и комментировал происходящее.
— Злодей торопится уж с поля боя прочь, но Гедеон Бесстрашный взял свой щит железный, метнул на сто шагов, и на трусишку опустилась ночь! Войска бежали, побросав мечи…
Так я и думал, разыгрывают недавнее сражение. Куклы старые, слова новые — короля Гедеона изображала кукла, которую мы в актерском обиходе называли Герой-С-Большим-Членом, он же герой-любовник и вообще защитник. А Тобиаса — кукла-охальник, плут и злодей с большим красным носом и черными глазами.
Рэд восторженно пялился на представление, я, признаться, тоже — но по другим причинам. Мною овладела тоска по старым временам, когда мы, актеры, бродили везде, где вздумается, играли, веселились, дурачились…
И тут Рэд, который, как оказалось, все-таки смотрел по сторонам, в отличие от меня, дернул мою ногу, чтобы привести рассеянного учителя в чувство.
— Джок, смотрите…
Неподалеку от кукольников разворачивался цирк — ставились шесты с натянутыми между ними веревкой для канатоходцев, очерчивался круг, выдвигались клетки, — тот самый цирк, из-за которого мы провели ночь в тюрьме. Я, рискуя сломать и без того пострадавшую ногу, соскользнул с плеча ученика, сунул ему сверток с упряжью и непререкаемым тоном заявил:
— Смотри дальше представление, я отойду.
— Но…
— Не спорь!
Он досадливо поджал губы, но идти за мной не стал. Я растолкал парочку торговцев пирожками и направился к Дамиану, объясняющему клоуну, под каким углом должны стоять шесты. Я сумел подкрасться незаметно, да мне и не требовалось особой ловкости, чтобы это сделать, жонглер все равно был полностью поглощен подбором ругательств.
— Какой восхитительный сюрприз! — гаркнул я ему в ухо, и он подпрыгнул по меньшей мере на локоть. Обернулся, увидел меня и помрачнел.
— А-а-а… это вы.
— Да, я. А вас это смущает?
— Немного. — Признался он, и я заметил, что он бросает взгляды на одну из своих повозок, увешанную колокольчиками. Она стояла немного в отдалении. — Пришли позлорадствовать? Или отобрать оставшееся у нас золото?
— Как Вам не стыдно… сам король повелел уплатить этот штраф. Это называется правосудие. — На лице моем красовалась улыбка, тон был мягким, но взглядом можно было разрезать алмаз. — Но меня интересует совсем другое, и я хотел бы выяснить это в… скажем так, неофициальной обстановке.
Он сделал вид, что не понял, и я стал давить.
— Когда вы нашли сосуд, разбитый, поблизости…
— Стойте… — он поднял руку, призывая меня замолчать, оглянулся по сторонам, словно боялся, что его подслушают. — Я вижу, нам и впрямь надо поговорить. Пойдемте.
