Страсти по Фоме. Книга 1 (СИ) - Осипов Сергей (читать книги онлайн без .txt, .fb2) 📗

Он обрушился куда-то, проламывая пространство и время, как каскадер — картонные коробки. «Если выживу, поеду на Лазурный берег, и никаких каруселей и фейерверков! Только синяя-синяя небесная гладь, только теплый берег…»

— Дядюшка Джо перехитрил самого себя. Вообще, разговоры о нем интереснее с точки зрения зоологии — какое экзотическое стечение обстоятельств могло привести подобного типа к власти?.. Это что-то дикое, варварское — гекатомбы жертв, ужас, всеобщее доносительство. Где был Ламброзо с его штангенциркулем, это же его типаж?.. А уж Фройд кишит… Это говорит о том, в какой хаос погрузилась бедная страна с…

— Вечерние новости!..

Чайки, потревоженные криком разносчика, закричали взлетая, заглушив последние слова сэра Уинстона Черчилля.

Фомин посмотрел за балюстраду балкона, на котором они коротали время до заката. Полоса лазурного моря сливалась на горизонте с бледно-голубым небом, под балконом, выходящим на раскаленный за день пляж, кричал мальчишка разносчик, размахивая французской и итальянской газетами.

— … трона Романовых. Все последние чистки — это холодные истерики животного, теряющего власть вместе с последними силами и остатками разума. Впрочем, чистки тридцатых…

Файф о’клок без чая. Оттаявший стакан с зеленоватым лимонадом со льдом казалось источал тепло рядом с темной бутылкой коньяка. Трехцветный зонтик над столом замер треугольными кистями в ожидании хоть какого-то ветерка. Фомин уже клял себя, что завел разговор о начале войны, на самом деле он хотел спросить совсем о другом — о хандре, о Тоске с большой буквы, о пустоте, наконец. Этот глубоко пьющий человек должен знать, что такое депрессия, потому что в конце жизни испил ее чашу, возможно, до самого дна.

Но… Выражение лица английского премьера, озирающего горизонт, было непреклонно, так же как и чеканные слова, которые он ронял в пространство, словно не мог простить себе ни предвкушения от предстоящего обеда, ни красной заразы бушующей на одной четвертой земного шара, — непреклонно и небрежно… что значит, порода!..

Впрочем, небрежный тон и ленивый голос прославленного потомка «Мальбрука» говорили и о том, что он давно свел счеты со всеми своими союзниками и противниками, и теперь предъявляет только «гамбургский счет». Высший суд, суд истории… на правах единственного оставшегося в послевоенной Европе…

Фомина немного напрягала не то чтобы непререкаемость суждений экс-премьера, но их отточенность, выверенность и обкатанность на сотнях журналистских брифингов и дипломатических раутов, разговора как такового не получалось. Вообще, весь вид герцога словно подтверждал его же «bonmot»: история будет терпима ко мне, поскольку я имею намерение её написать…

Хлопнула дверь на террасу.

— Привет! Ты в настроении, будем играть?..

Девица в бикини официантки выплыла перед ним неожиданно, заслонив великое британское лицо гения холодной войны. Фомин, хлебнувший к тому времени достаточно для любой беседы, удивленно смотрел на нее, гадая, куда пропал англичанин, потому что ворчливый голос его все еще рокотал за столом. Официантка уже трясла его за плечо. Ему показалось на мгновение, что он где-то видел этот короткий носик, мальчишеское каре, большие серые глаза. Вчера в номере?.. На берегу?.. Пати?..

Нет, он ее не знает. Точно. Но какого тогда черта она врывается в чужой разговор?!

— Если я скажу, что не знаю вас, вы не обидитесь?

Официантка рассмеялась и тоже перешла на «вы»:

— Играть, значит, можете, а узнавать — нет?.. Вы мне уже две партии должны с прошлой недели. Разбавим компанию?.. — Она кивнула на бутылку.

— А-а! — разочаровался Фомин. — По вечерам, по вечерам…

И повернулся к сэру Уинстону: «…эскузэ муа, бади!..» Но услышать продолжение «суда истории» ему не удалось, гений Фултона растворился, оставив после себя живописную зарисовку Лазурного берега, что висела над столом. Пришлось успокаивать не только странную девицу, но и Лешу, который пытался таким образом спасти его от бесед с картиной…

Так появилась Тая. Наигравшись на бильярде, она усаживалась рядом с ним, ни на что не претендуя, и они потихонечку потягивали коньячок, иногда прямо из горлышка (для романтики, поясняла Тая Леше, не понимающему такого распития в ресторане).

Потом он обнаружил ее у себя в постели со смелым заявлением рассеять все печали. Но, как и все предыдущие попытки Фомина избавиться от тоски, она не привнесла ничего нового в процесс «рассеяния», кроме, разве что молодого задора и спортивного азарта. Было много акробатики и упражнений с булавой, но он даже не нашел причин перейти с ней на «ты».

Для Таи же это было совершенно естественно.

— Это еще не все! — предупредила она. — Готовься!..

Он понял, что в следующий раз будет что-то еще более рискованное — батут с бревном посредине. А того, что он искал, не будет никогда. Или, может быть, той?..

Следующего раза он решил не допускать и под любыми предлогами отказывался от повторных встреч, размяться он мог и в спортзале. В конце концов, он сказал ей под большим секретом, что у него на почве излишеств открылся туберкулез в запущеной форме. Тая перестала пить с ним из горлышка и в руке ее теперь во время общения с ним он замечал зажатый белый комочек платочка.

— Я поняла, почему ты такой, — сказала она ему.

— Какой?

— Все туберкулезники извращенцы и мизантропы. Я читала про Чехова… А от этого можно умереть?

— Хотелось бы, — сказал Фомин. — Надо только запустить поглубже. А Чехова я люблю. Кстати!..

Он проснулся глубокой ночью то ли от резкого запаха, то ли от монотонного, словно заупокойного, речитатива. Приоткрыв глаза, он увидел действительно странную картину. Ирина ходила вокруг него с миской и свечкой в руках и что-то бормотала под нос. Внезапно остановившись, она воздела руки и повернулась к нему. Фомин проморгался, нет, это не сон и не видение, это его неутомимая Ирина кружит вокруг него, как безумный пономарь во время тайной ночной службы, и шепчет, шепчет, шепчет…

— Ты что? — спросил он.

Ирина вскрикнула и уронила миску. Горько-приторный запах стал еще сильнее.

— Ах, ты не спишь?!

Она со всего размаху бросила свечку в лужу, потом кинулась в кресло и заплакала.

— Я только проснулся! — попробовал оправдаться Фомин. Он встал с постели и подошел к ней. — Что случилось?

— Что случилось? — передразнила она его. — Будто не знаешь, что случилось! Давно уже! На вот!..

Она вытащила откуда-то сложенную газету и подала ему.

— Читай!.. Господи, ну зачем я только, дура, с тобой связалась?

Фомин включил свет. Заметка называлась «Когда не помогают молитвы». Когда не спасают молитвы, амулеты и врачи, помощь придет от тех, кто не молится и не лечит, а дает Силу. Магический заговор на снятие пагубных пристрастий без ведома пьющего выполняют… далее следовали телефоны. Старая история! А он думал, с этим покончено. Нет, Ирина будет биться до конца. Он горько усмехнулся: только чему будет конец?..

Все началось с того, что Ирина решила излечить Фомина от пьянства, как раньше от головной боли. Она была уверена, что он болен, а раз болен, значит не волен в себе и бросилась помогать. Ему стали попадаться дома на глаза разнообразные газетные вырезки. «Алкоголизм! — кричали они. — Срочно, немедленно, сразу и навсегда!» «Алкоголизм! Кодирование — 250 руб. Лидевин — 80 руб.» Что за лидевин, гадал Фомин, надо бы узнать. Он, правда, не думал, что это произойдет так скоро. Попадались и еще более загадочные призывы: «Из запоев! Эспераль!» То ли это имя женщины, которая тебя спасет, то ли спираль, которую тебе вставят куда-нибудь и ты замучаешься пить.

«Выведение из запоев! Срочно, круглосуточно, все районы!» Будто какой-то новый крысолов со своей флейтой взялся вывести из запоя все районы города в неизвестном направлении и таким образом избавить общество от этой заразы. Все объявления гарантировали качество докторов наук, круглосуточность и, главное, анонимность…