Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
— Ты здесь, критский скорпион?! Выйди на поединок со мной, подлейший из смертных! — восклицал Кефал, выезжая вперед. — Или у тебя сердце оленя? Или ты робок, словно девица?
Мой возница обернулся, ожидая приказа. Нергал-иддин рядом весь напрягся, готовый ринуться в бой.
— Я буду сражаться с ним один на один! — спокойно ответил я, поудобнее перехватил щит и тихо бросил вознице:
— Сейчас мы выедем ему навстречу, отважный Икиши. Дротик этот страшен, но все же не должен пробить щита и доспеха. Когда он застрянет в них, выдерни его и сбереги. Пусть дар Артемиды вернется ко мне.
Икиши невозмутимо кивнул.
— Полно браниться, Кефал! — крикнул я. — Я буду биться с тобой!
Сын Гермеса взметнул руку, в которой держал дротик, и потряс им.
— Где ты, недоросток?! — крикнул он, делая вид, что ищет что-то под ногами. — Я не могу разглядеть тебя!
Кефалонцы захохотали. Мои варвары зарычали от ярости и принялись колотить копьями о щиты. Лестригоны, не понимая нашей перебранки, порывались кинуться в бой, подобные своре гончих псов, которых едва сдерживают охотники. Но в поединок двух вождей нельзя вмешиваться, и дикари, рыча и потрясая оружием, оставались на месте.
— Полно тратить слова! — отозвался я. — Ты хочешь поединка? Вот я!
Икиши тронул поводья, и мы, грохоча колесами, выехали навстречу Кефалу. Солнце било моему сопернику в глаза, но дар Артемиды лишал меня всяких преимуществ. Тем временем Кефал, издав яростно-радостный вопль, метнул в меня дротик.
— Получай за смерть моей жены!!!
Смертоносное оружие Артемиды со свистом пронеслось в воздухе, миновав Икиши, с силой врезалось в мой щит, пробив все девять толстых дубленых кож, и застряло в них. Его наконечник оказался не далее, чем на ладонь от груди. Возница тотчас выдернул дротик из щита, сжал в могучей ладони и, взревев победно, поднял над головой, дразня Кефала. Я метнул свой дротик. Кефал ловко уклонился от удара и, схватив новое копье, велел вознице гнать на меня упряжку. Я последовал его примеру, и вскоре мы сшиблись. В пылу боя Кефал слишком открылся, и мне удалось ранить его в плечо, чуть выше медного браслета, охватывавшего могучий бицепс. Однако этот одержимый Аресом безумец не ушел с поля боя, и я метнул еще один дротик, метя не в него, а в возницу. Удар оказался удачным. Кефал все же успел перехватить вожжи, а умирающий возница грузно шлепнулся в пыль. Кони шарахнулись, и у кефалонца не осталось выбора, как только спасаться бегством. Его воины, не в силах терпеть позора своего басилевса, устремились на нас. Тотчас же в бой ринулись, рыча, как потерявшие детенышей медведицы, лестригоны, за ними — мои разноплеменные варвары.
В один миг поле заполонили перемешавшиеся толпы сражающихся воинов. Главк вихрем унесся вперед, врезался на своей колеснице в ряды кефалонцев и, как лютый зверь, стал терзать врагов. Строй смешался. Я, вооружившись тяжелым медноострым копьем, устремился в самую гущу, разя направо и налево.
О, упоение боя! О, безумие воинов, когда разум одновременно и предельно ясен, и затуманен. Ты замечаешь, вернее, чуешь, как зверь, опасность, притаившуюся за спиной, и все же потом, едва пиршество Ареса закончится, не всегда можешь рассказать, что же творил в бою.
Рядом, не отставая от моей колесницы, шел могучий Нергал-иддин, подобный зверю Хумбабе. И сам я не был человеком. Величественный быкоглавец, истинный Минотавр стал на медноокованную колесницу, поднял в мощной, не знающей усталости руке копье, глаза его горели гневом, и огненное дыхание вырывалось из груди, испепеляя все на своем пути! Змеекудрая Мегера направляла его дух и его руку! И никогда пребывание бога во мне не было столь сладко и желанно. Битва опьяняла меня, как крепкое вино, и боль, терзавшая душу, изъязвившая сердце, впервые ненадолго оставила меня. В тот день я понял, что жажду крови, как пьяница жаждет чаши вина.
Потом мне говорили, что я носился меж врагов с неистовыми воплями, словно кера — крылатая дочь Никты, пьющая кровь врагов. Копье мое было подобно ядовитой змее, и тот, кого настигал я, не мог надеяться на спасение. Помню только, что Кефал снова вернулся на поле боя и все рвался ко мне. Не скоро, но ему удалось пробиться сквозь наседавших на меня воинов. Однако, Арес отвернулся от него в этот день. Не успели мы обменяться ударами, как Итти-Нергал ранил своим тяжелым длинным копьем одну из его лошадей, и та, обезумев от боли, понеслась прочь, давя всех, оказавшихся подле царя. Кефал рухнул с колесницы, но ближние его окружили царя плотным рядом щитов. Больше мне не довелось сойтись с ним, хотя несколько раз мне казалось, что я вижу в гуще сражающихся его шлем и развевающиеся золотые кудри. Но меня ждали другие противники. Они рвались ко мне, чтобы погибнуть, подобные мотылькам, что неукротимо стремятся к огню и падают, трепеща опаленными крылышками. Сколько в тот день желало убить меня? И все они пали от моей руки! Я же не получил ни одной серьезной раны, хотя и не бежал от опасности. Арес благоволит безумцам. Он стоял за моей спиной, и его грозные дети, Деймос и Фобос — Ужас и Страх — следовали рядом с верным Нергал-иддином.
Враги сопротивлялись яростно. Но мы теснили их, наступая шаг за шагом, и, когда солнце перевалило за полдень, они, наконец, дрогнули и побежали. Неукротимые лестригоны некоторое время преследовали их, поражая копьями, но потом оставили и вернулись на покинутое врагом поле боя, вместе с воинами Итти-Нергала помогать своим, добивать раненных врагов и обирать трупы.
Так заканчивается любая битва. Я видел это множество раз, но никогда поле боя не казалось мне столь прекрасным. Мне хотелось петь, пуститься в пляс, упасть в чавкающую под ногами кровавую грязь и кататься в ней, словно обезумевший кот по весне. Даже запах крови, пота, испражнений, повисший над полем, сейчас казался мне упоительным, и я бесцельно бродил меж трупов. Никогда не думал, что месть может быть так сладка.
— Что он творит!!! — Возглас, привлекший мое внимание, был не столько возмущенным, сколько удивленным. Но раздавшийся в ответ нестройный мужской гогот мне не понравился. Было в нем что-то недоброе, испуганное. Я встревожено оглянулся. Воины из отряда Нергал-иддина столпились вокруг кого-то или чего-то и возбужденно обсуждали увиденное.
— Они точно не люди! — донесся до меня взвинченный, захлебывающийся, срывающийся на визг смех. Мне стало не по себе: там не было женщин и юнцов. Что должно было случиться, чтобы так смеялся взрослый мужчина?
На гогот стягивались любопытные. В основном — из моих, хотя временами я видел в толпе тирренов и лестригонов Главка.
Я бросился туда, тронул одного из воинов, этолийца Иокса, за локоть. Тот оглянулся, увидел анакта и поспешно расчистил мне дорогу.
В центре гогочущей толпы стоял один из лестригонов и что-то сжимал в руке. Сначала я даже не понял, что это была печень. На окровавленной морде дикаря было написано крайнее недоумение и изумление. Он не мог понять, почему собралась толпа, над чем они смеются. А у ног дикаря лежал труп кефалонца с раскрытыми, как ларец, ребрами. Лестригон уже стащил с него доспехи, рассек грудную клетку и начал пожирать его печень, но ему помешали.
Возмущения я не почувствовал. Отвращения — тоже. Скорее, страх — за этого самого дикаря, за его соплеменников, за Главка и мир в моем войске. Быстро окинул взглядом толпу. Мои герои толпились вокруг и рассматривали диковинку, почти как дети. Вернее, как юнцы, которые увидели пьяную шлюху, в непотребном виде лежащую на дороге, когда женское тело кажется и особенно отвратительным, и смешным, и в то же время манит — постыдным и древним.
Я решительно подошел к лестригону, спросил:
— Зачем ты делаешь это?
Зеваки затихли, ожидая.
— Антифат сам убил этого воина. Он, — мой собеседник невозмутимо кивнул на труп, — был смелый и сильный. Антифат хочет быть смелым и сильным.
В толпе зашушукались. Несколько тирренов из воинов Главка, затесавшиеся в толпу, переводили ответ лестригона.
