Три испытания мертвого бога (СИ) - Гольшанская Светлана (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
— Давно она так? — спросил он, тронув Николя за плечо. Тот не ответил, даже не повернулся, словно не услышал ничего. Просто застыл, сжимая восковую руку девушки и вглядываясь в ее болезненные черты. Эглаборг надеялся, что никогда не увидит подобного на лице хозяина снова. Если Герда не выкарабкается… Целитель отогнал прочь мрачные мысли и тут же принялся за работу.
Последующие три дня промелькнули в беспрестанных хлопотах. Эглаборг без конца готовил в своей «лаборатории» — так он называл собственную спальню — новые снадобья и притирки, проверял состояние больной и отдавал распоряжения остальным. Майли с Вожыком по очереди то обкладывали Герду грелками и растирали, чтобы согреть, когда был озноб, то наоборот пытались сбить жар с помощью Эглаборговых зелий.
Финист таскал воду и рыскал по округе в поисках трав, которые просил целитель. И только Николя неподвижной статуей сидел на коленях у постели Герды. Финист был уверен, что Охотник за это время даже глаз ни разу не сомкнул. Он молча держал Герду за руку и расходовал собственный дар непонятно на что. Хотелось наорать на него и огреть по голове чем-нибудь тяжелым, чтобы не вел себя как последний слабак. Того и гляди, расплачется и начнет причитать, как какая баба. Нет, тогда Финист точно не сдержится. Хотя драться в комнате Герды сейчас было бы верхом глупости. Она так и не приходила в сознание. Билась в бреду, шевелила губами в немом крике, то затихала, а потом снова начинала беспокойно ворочаться. Жар переходил в озноб, озноб в жар. И так до бесконечности.
К исходу третьего дня все выдохлись, а лучше Герде не стало. Эглаборг отправил Вожыка и Майли отсыпаться, а сам в последний раз проверил состояние девушки. Финист стоял у него за спиной, нетерпеливо дожидаясь новых указаний, но их так и не последовало. Вместо этого целитель тяжело вздохнул, потерянно провел по своему лицу руками, а затем деликатно коснулся плеча Охотника.
— Я уже все перепробовал. Ничего не помогает. Словно это злой дух немочь наслал и тянет из нее все жизненные соки. Только не чувствуется в ней, да и во всем доме ничего чужеродного.
Николя не отзывался. Словно ему и дела да назойливой мухи, жужжащей у него над ухом. Но Эглаборг не сдавался.
— Она очень слаба. Уже почти выжгла ее изнутри. Боюсь, к утру все будет кончено.
— Но ведь можно еще что-то сделать! — переполошился Финист. Он не мог позволить ей вот так уйти. Он ведь даже прощения не успел попросить. Сказать, что он все, наконец, понял, что… Нет! Финист развернул Эглаборга к себе и схватил за ворот рубахи: — Какой-нибудь диковинный цветок, птицу или рыбу. Что угодно! Я все достану — только скажи. Пока она жива, еще есть время что-то сделать!
— Вы меня не слышали? — вырываясь от него, заговорил целитель. — Я не знаю, что с ней. Не болезнь это. Была бы болезнь, одно из моих средств бы подействовало. А так… она угасает. И так продержалась удивительно долго, учитывая, как сильно ее лихорадит. Но продлять агонию мы больше не сможем. Герда не доживет до утра.
Финист уже открыл рот, чтобы ответить, но тут откуда-то сбоку донеслось едва слышное:
— Вон.
Финист удивленно обернулся на Николя. Его голос скрипел, словно ржавые дверные петли, которыми не пользовались слишком долго.
— Ма… — попытался возразить целитель, но Николя неожиданно поднялся и возвысился над ним чуть ли не на голову.
— Пошли все вон, я сказал! — заорал он так, что весь дом дрогнул до основания.
Финиста тоже ощутимо тряхнуло. Аура Охотника неожиданно начала расти, темнеть и сгущаться, превращаясь в близнеца той странной и страшной силы, что он так явно ощущал в пещере Истины.
Глаза Николя налились чернотой. Финист тут же припомнил предупреждение Ноэля. Точно разорвет. И глазом моргнуть не успеешь. Финист схватил оторопевшего целителя за руку и быстрее выволок из каморки. Стоило ступить за порог, как дверь захлопнулась с громким грохотом. Что он собрался делать там совсем один? Видно, последнего разума лишился. Ничего, к утру охолонет. К утру они все успокоятся. Жаль, что для Герды будет уже слишком поздно.
Защелкнув щеколду на двери, Николя принялся остервенело стаскивать с себя штаны и рубаху. Оставленная одна, Герда заворочалась на кровати и тихо всхлипнула.
— Погоди. Я сейчас, — отозвался он, избавляясь от остатков одежды, а потом вернулся к ней. Сел рядом на кровати и аккуратно стащил с девушки через голову мешковатую ночную сорочку. Взял худенькое, легкое, как пушинка, тело и прижал к себе. Снова начинался озноб. От бледной, покрытой цыпками кожи ощутимо веяло могильным холодом. Как же Николя ненавидел этот демонов холод! Он с трудом устроился на слишком тесной даже для него одного кровати, уложил Герду сверху и натянул теплое пуховое одеяло почти до самого ее носа. Нужно ее согреть. У него самого всегда тепла было немного. Умудрялся мерзнуть даже в жаркий летний зной. «Живой мертвец, — горько усмехнулся про себя Николя и обнял Герду за плечи. Она доверчиво вытянулась у него на груди и затихла. — Вот так хорошо. А теперь бери. Бери все, что есть!» Он начал медленно вливать в нее собственные силы, каждой порой кожи, которой они соприкасались. Боялся упустить хоть частичку. Быть может, именно она перетянет Герду на этот берег.
То, что так удивило Эглаборга, то, что удерживало Герду на краю так долго был дар Охотника, силу которого она впитывала словно губка. Николя чувствовал, что от этого немочь отступала, но через некоторое время принималась терзать ее тело с новой силой. Когда Эглаборг расписался в собственно бессилии, в голову пришла сумасшедшая идея — выплеснуть в нее весь свой внутренний резерв без остатка. Не спасет — так хоть следом утянет. И не придется больше мучиться.
Николя почувствовал, как губы Герды разомкнулись. Снова бред? Он напряг слух, пытаясь разобрать, что она шептала все эти три дня.
— Николас, — с трудом разобрал он. А, может, показалось. И вот снова: — Николас.
— Я здесь, — глухо отозвался он и поцеловал ее в макушку. — Я буду с тобой до конца. Теперь уж точно.
Он закрыл глаза, концентрируясь, чтобы увеличить идущий через руки поток, раз уж ее тело принимало так его легко. Интересно, сколько он так протянет? Николя решил, что не стоит тратить силы на разговоры вслух. Вместо этого заговорил про себя, ведь сказать хотелось так много:
«Знаю, сейчас уже глупо просить прощения или искать оправдания. Я и не буду, потому что оправдываться мне нечем, а прощения я попросту не достоин. Во всем, что происходит, моя вина, и только моя. Ведь знал же, что не стоит злить строптивого бога. Нельзя победить врага, которого ни коснуться, ни увидеть не можешь. Я надеялся, что тебя из всех людей он пощадит. Ведь… Я сглупил. Думал о нем, как о человеке… или демоне, на худой конец, а он не то и не другое. Он хуже — нечто страшное, непостижимое. Я противился его власти, как противился бы любому, кто посмел мне что-то навязывать. Я не понимал, что он не Эйтайни и не Ноэль. Думал, раз он существует бесплотным голосом в моей голове, то от него можно отмахнуться, как от назойливой мухи, закрыться, игнорировать, как я раньше игнорировал все, что мне мешало или не нравилось. Посмотри, куда это нас всех завело. Теперь я могу лишь молить его о пощаде, но он глух к моим просьбам, как я раньше был глух к его. Ты слышишь, Тангрум?! Я все понял. Я буду твоей послушной марионеткой, исполню любой твой приказ не прекословя и без лишних вопросов. Только останови это! Не убивай ее. Она безвинна».
Николя приглушил собственные мысли, рыская по закоулкам сознания в поисках следа Мертвого бога. Но, похоже, тот появлялся, повинуясь лишь свои желаниям. Николя так и не смог постичь существовавшую между ними связь. Впрочем, если Тангрум не отзовется, то к утру она уже не будет ничего значить. Бог молчал. Николя тяжело вздохнул. Видимо, твердолобое упрямство — их общее качество. Ненавижу!
Николя закрыл глаза и отпустил собственные мысли в свободный полет. Перед внутренним взором тут же начали возникать картины из прошлого. Вот маленькая с толстыми косами цвета спелого льна протягивает ему букет синих полевых цветов и умоляет не забывать ее. Вот он мчится по заснеженному полю, следуя непонятному зову, и находит ее посреди тропы ненниров. Она называет его по имени, протягивает руки, а у него все внутри замирает от неверия и ужаса. Вот она обнажает перед ним спину, и он едва не разрывает ей сердце, поддавшись собственным глупым страхам. Вот он кричит на нее, угрожает, чувствуя, что не справляется с ролью учителя, а она, перепуганная, пытается убежать и проваливается в склеп Ходоков. Вот она танцует с Финистом на празднике, сияя от счастья, а Николя хочется все крушить и ломать от жгущей изнутри ревности. Вот она протягивает к нему руки в поисках поддержки после битвы с Ходоком, а Николя отворачивается от нее, не в силах больше бороться против нее и против себя одновременно. Вот она просит его потанцевать с ней на Остаре, а он отказывается, оправдываясь тем, что слишком занят интригами королевы Дану. Вот она остервенело дерется с ним на лесной поляне, а ему хочется просто повалить ее на землю, впиться в губы, разорвать рубашку на груди, стянуть эти несуразные штаны, которые она почему-то любит больше юбок, и, наконец, удовлетворить демоново желание, что столько месяцев не давало ему покоя. Вот она умоляет его потанцевать с ней на Бельтайне, а он несет какую-то невнятную чушь, не в состоянии уже придумывать новые причины для отказа. Вот она кричит что-то, пытаясь остановить их драку с Финистом, а но стук кровавой ярости в ушах лишает слуха. Глупец! Мерзавец! Полоумный! Ненавижу!
