Чароплет - Чарлтон Блейк (е книги .txt) 📗
— Действительно, как я могла забыть? Ведь изумруд сразу сделает вас Создателем во плоти, и вы по очереди выколете демону оба глаза непомерно задранным носом.
Никодимус поперхнулся.
— Изъясняться без искрометных метафор вам гордость не позволяет? Или опасаетесь, что голова лопнет?
— Не знаю, не пробовала, — уголками губ улыбнулась Франческа.
— Мои ученики теперь за вас горой после исцеления Жилы, так что с радостью придержат вам голову, если решитесь на этот рискованный эксперимент.
— Нет, спасибо. Боюсь уронить себя.
Никодимус усмехнулся.
— И потом, безотносительно метафор, — если жить без огня или, иначе говоря, без эмоций, зачем вообще жить? — горячо продолжила Франческа.
— Похоже, ваше истинное призвание вовсе не врачевание, а философия.
— Философия непродуктивна. Породишь идею, и что дальше? А вот вылечишь сломанную ногу какой-нибудь девице, она проживет подольше и, если всевышний даст, еще внуков понянчит.
— Мне казалось, в философии одна идея ведет к другой, а две идеи превращаются в концепцию. Так что, по моему глубоко выношенному убеждению, философия еще как продуктивна.
— У вас не может быть ничего выношенного.
— Это почему?
— Вы мужчина.
— И что с того?
— У вас нет органа для вынашивания.
— И какой же орган, кроме мозга, для этого требуется? — ухмыльнулся Никодимус.
— Станете постарше, скажу.
— Мне тридцать пять.
— Значит, вас уже должны были просветить.
— Не делайте из меня младенца.
— Чревато последствиями?
— Плодите смыслы?
— Нет, что вы. Эту идею я подавила в зародыше.
Никодимус хохотнул.
— Хорошо иногда вот так с кем-нибудь поиграть словами. Магистр болен, ему сейчас не до игр. А ученики… скажем так, у кобольдов любая словесная потасовка перерастает в драку.
— А Сайрус начинает злиться, когда меня заносит, — вздохнула Франческа.
— Ну, если других поводов для ссор у вас нет, то вы идеальная пара.
Франческа оглянулась — Никодимус расплывался в лукавой улыбке. Она отвела взгляд.
— Так что, доставите Сайруса к садовой башне?
— Я поговорю с магистром.
Франческа посмотрела на него снова — улыбка никуда не делась, но пропиталась горечью.
— У вас есть какие-то веские причины опасаться встречи Сайруса с ветряным маршалом?
Никодимус прошел несколько шагов в молчании.
— Наверное, нет.
— А не веские?
— Только… только изумруд… Если вы обратитесь к Селесте, мне его уже не получить.
— Да, точно, изумруд. Ваша недостающая часть. Та самая, без которой вам не бывать великим спасителем.
— Да, та самая, — обреченно выговорил Никодимус. — Та самая, которая могла бы победить Тайфона или хотя бы освободить Дейдре, когда несчастная была еще жива. И исцелить магистра, пока еще не поздно.
Эта обреченность Франческу почему-то возмутила.
— А если кто-то еще способен победить Тайфона и исцелить Шеннона?
— Я был бы счастлив.
— Но все равно хотели бы заполучить изумруд?
Никодимус помолчал.
— Почему бы нет. Без него я ущербен.
— А если ваша ущербность не беда?
— Что вы хотите от меня услышать, магистра? — В голосе Никодимуса впервые прорезалась злость. — Что я готов отказаться от изумруда, лишь бы Тайфон был мертв, а Шеннон исцелился? Разумеется, готов.
— Разумеется, — поспешно кивнула Франческа, испугавшись, что перегнула палку. — Просто интересно, каким бы вы были без этой одержимости изумрудом.
Никодимус не ответил.
— Ничего, не обращайте внимания. Просто задумалась — о том, чего нам не хватает для полного счастья.
Франческе действительно вспомнилось встреченное с досадой назначение в захолустную авильскую лечебницу. И странные уколы зависти в обществе могущественных волшебниц вроде Вивиан.
— А я думаю лишь о том, как поддержать борьбу с Тайфоном и жизнь магистра Шеннона.
— Может, я как целитель сумею что-нибудь сделать для вашего наставника?
— Может быть. Но заклятье опутало все его внутренности. Если резать, от магистра ничего не останется.
— Вы не знаете, как филигранно я режу.
Никодимус не ответил.
Франческу охватило раздражение. Слишком он закрытый, этот Никодимус, и слишком озабочен своей ущербностью. Она с трудом подавила порыв ускорить шаг и уйти подальше, чтобы не продолжать разговор.
Но она ведь здесь не ради светского трепа, нужно уломать этого сухаря отвести Сайруса в сад ветров.
— Расскажите мне лучше о ликантропах, — попросила она. — Как вас угораздило с ними связаться? Или у них исстари союз с кобольдами?
— Наоборот, — хмыкнул Никодимус. — Когда-то враждовали не на жизнь, а на смерть. Ведь у обоих предки когда-то бежали с древнего континента.
— Когда человечество спасалось от демонов во время Исхода?
— Еще раньше.
Никодимус поведал, как еще в Звездной академии проник мыслями в фолиант под названием Бестиарий и там наткнулся на воплощение древней богини Химеры. Давным-давно она бежала вместе со своими адептами с древнего континента, осела на этих землях и преобразила адептов с помощью праязыка. Одни стали кобольдами, другие гоблинами и прочими человекоподобными. А саванну и леса Химера заселяла, комбинируя праязык своих верующих с волчьим, создавая ликантропов.
— Какое-то время Химера держала своих чад в узде. Но потом горные кобольды решили прибрать к рукам и долины. Война между кобольдами и ликантропами бушевала столетиями, а затем демоны вызвали массовый людской исход из-за океана. Разобщенные химерические народы не смогли противостоять образованию новых держав, а те, объединившись впоследствии под властью Новосолнечной империи, начали истреблять химерийцев. Однако кое-кто из чад Химеры решил действовать хитростью: когда империя подобралась к саванне, каники с помощью Бестиария изменили свой праязык так, чтобы большую часть жизни проводить в человеческом обличье. У них были собственные поселения и даже небольшой город под сенью Небесного древа.
— Того самого, о котором вы говорили раньше? Долина, где вы с Шенноном скрывались после бегства из Звездной академии?
— Почти. У них была немыслимо высоченная секвойя. Как бы то ни было, их уловка сработала: империя приняла их, продолжая, между тем, изводить на корню другие ликантропские народы.
Франческа присвистнула задумчиво.
— А потом, когда империя пала, Остроземье уничтожило Небесное древо и Бестиарий?
— Именно. Вот тогда-то каники и прониклись цинизмом, считая себя с тех пор павшим народом, лишенным власти над праязыком.
— Но ведь над праязыком не властен никто из нас, — недоуменно нахмурилась Франческа. — Им никто не владеет.
— Из людей — никто. Но они ведь не люди.
Франческа посмотрела на Никодимуса.
— Вы можете менять свой праязык?
— Нет. Только их.
— Почему-то это меня утешает. Не знаю почему.
— Да, есть в этом что-то необычное — представлять, как отредактировал бы себя, случись такая оказия.
— И что бы вы изменили?
— Свою ущербность, — не задумываясь ответил Никодимус. — Заставил бы пораженную заклятьем часть мозга восстановиться.
Снова эта одержимость. Франческа поморщилась, но ничего не сказала.
— А вы бы в себе что изменили? — полюбопытствовал Никодимус.
— Наверное, добавила бы мастерства.
— Мастерства? — рассмеялся он. — Вы чарослов и клирик, и вам все мало? Куда вы метите, в богини всея академии? Мечтаете заткнуть за пояс Хакима?
— Не драматизируйте! — оскорбилась Франческа. — Просто хотела бы повысить свои целительские способности.
— Вы и так с Жилой настоящее чудо сотворили.
— И убила Дейдре, — ответила она без выражения, но тут же спохватилась. — Простите, я не хотела, я имела в виду…
— Понимаю, — проговорил Никодимус негромко. — Я знаю, каково это, когда не хватает какой-то малости, чтобы добиться желаемого.
Дальше они шли в молчании. Франческа снова чуть не ускорила шаг, но почувствовала какую-то недосказанность.
